Отражения (Трилогия) - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 41
У меня есть занятная странность в характере, и, судя по тому, что оная странность проявляет себя с той поры, как я начал что-то соображать, этот порок — наследственный. Незаметно для самого себя я действую как «зеркало». То есть перенимаю у собеседника интонации и манеру излагать мысли. Особенно легко это происходит, если у меня хорошее и спокойное настроение: тогда я часами способен составлять компанию любому человеку, при этом очень редко буду говорить то, что думаю, — лишь то, что он хочет слышать. Такая особенность очень удобна для выживания, но, каждый раз превращаясь в «зеркало», я стараюсь себя одёрнуть и вернуться в прежнее состояние, потому что становиться отражением собеседника считаю невежливым и непристойным. И — обидным. Ведь тогда он говорит вовсе не с вашим покорным слугой, а с самим собой...
С другой стороны, моё «истинное» лицо — не самая привлекательная картина и понравится далеко не каждому. Я, например, не в восторге от своего характера. Но вводить в заблуждение людей, которые были добры ко мне... Это гнусно. Пусть лучше меня считают нервным и несдержанным, чем будут обманываться на мой счёт...
...За ужином Гизариус, донельзя довольный то ли собой, то ли тем, что вдвоём с Боргом им удалось меня «сломать», объявил, что со следующего дня я займусь новой работой, поскольку моё физическое состояние уже вполне сносное. Когда я осторожно поинтересовался, в чём именно будет заключаться сия работа, рот доктора растянулся в улыбке ещё шире (хотя, казалось бы, дальше некуда), и он провозгласил:
— Надо помочь одной старой женщине с огородом.
— С огородом?
— Он немного зарос, придётся выкорчевать пару кустиков...
Я обомлел.
— А что, в деревне нет здоровых мужиков, чтобы этим заняться?
— Да некогда им, — доктор махнул рукой. — В поле работать надо, для скотины корм заготавливать, да мало ли чего ещё?
— Ну да, конечно... Я — самая подходящая кандидатура, кто бы сомневался...
— Ничего, справишься.
— Разумеется, — кивнул я. — Если ещё кто-нибудь объяснит мне, как вообще корчуют «кустики»...
Мне объяснили. Но теория никогда не помогает на практике, и я только принял к сведению основные этапы и методы, которые мне описали Борг и Гизариус, крупные «специалисты» в вопросе корчёвки. Принц участия в беседе не принимал. Собственно говоря, его вовсе не было на кухне. Я обратил внимание на пустующее место за столом, но забыл поинтересоваться, в чём дело. Возможно, он плохо себя почувствовал... Надо ведь было спросить, но я предпочёл думать о своих проблемах. Эгоисты мы, когда есть возможность...
Утром после завтрака я выяснил не только где находится дом старой женщины, но и то, что мне придётся тащить лом с собой. Сей факт привёл меня в неописуемый восторг, если учесть, что оная женщина жила на другой стороне деревни и я вполне мог бы не таскать железяку туда-сюда, а забрать по пути. Высказав все пришедшие в голову эпитеты по поводу рациональности приказов доктора, я натянул те самые короткие кожаные штаны (если мне придётся активно двигаться, в них я хотя бы не запутаюсь), одну из рубашек и сандалии, перекинул через плечо связку из двух старых сапог (топтать землю голыми ногами мне что-то не хотелось), подхватил лом и, одарив Гизариуса на прощание испепеляющим взглядом, поплёлся искать нужные мне дом и огород...
Шёл я не вчерашним путём, а по тропке через лес, как ходили, очевидно, многие, потому что тропа была вполне утоптанной, проходила не слишком далеко от опушки и хорошо продувалась ветром — это было немаловажно в связи с оживлением, царившим в стане комаров. Позже, когда зной подсушит болотца и поймы, эти противные пискуны угомонятся, но сейчас жара ещё влажная и от них трудно найти спасение. Конечно, можно было подождать, пока солнышко заберётся повыше в лазурное небо, но я твёрдо запретил себе даже думать об этом. Почему? Очень просто: разумеется, чем время ближе к полудню, тем меньше становится комаров на открытых местах, но есть одно большое «НО», не связанное с этими насекомыми. Таскать тяжести под палящим солнцем — не самое приятное и полезное для здоровья занятие. И даже в первый день, когда я планировал всего лишь провести «разведку боем», а не начинать надрываться на чужом огороде, стоило переделать все трудоёмкие дела как можно раньше, по холодку, так сказать. Хотя какой, к фрэллу, холодок! Уже можно вытирать пот со лба, а спустя час придётся выжимать рубашку. Несмотря на хрупкость и отсутствие лишнего веса, я потею не меньше, чем какой-нибудь разжиревший бездельник. Правда, как мне объясняли, этот процесс очень полезен, потому что вместе с остро пахнущей жидкостью из тела выносится всё дурное, что в нём успело накопиться, и, в принципе, потеть нужно почаще и поактивнее, но... Не вижу ничего приятного в том, что кожа покрывается липкой плёнкой — если у вас нет возможности сразу же окунуться в бассейн или, на худой конец, окатить себя ведром воды, через очень малое время окружающие, столкнувшись с вами, будут демонстративно затыкать нос и отворачиваться. Да и самому неприятно вдыхать эти миазмы. Привыкаешь, конечно, — ко всему можно привыкнуть, но... Нехорошо как-то. Невежливо по отношению если не к себе, то к остальным...
О, я и в самом деле пошёл на поправку, если начал печься о благе других! Это радует. В смысле, радует то, что моё настроение улучшилось без видимых причин. Теперь главное — не растерять солнечные «зайчики», которые снуют в крови, и по возможности не показывать своё благостное расположение духа ни Боргу, ни доктору. Да и принц... перебьётся. Ближайшие несколько дней я буду «душкой» только для самого себя, и — никак иначе!
Река величаво протекала между холмами, рассекая лес на две неравные части: по левому берегу высились мрачные гребни ельников, прореженные светлыми пятнами лиственных полянок, а по правому берегу, где располагались и усадьба Гизариуса, и деревня, обстановка была гораздо веселее и гостеприимнее. Наверное, потому что близость возделанных человеком угодий не могла не коснуться дикой природы — шлёпая по тропинке, я слышал, как аукаются юные девушки, поутру отправившиеся на поиски алых ягод земляники и первых грибов.
Я — не великий охотник, но всё же несколько раз отметил присутствие зверей рядом с нахоженной дорожкой: то лесной голубь выпорхнет из высокой травы; то попадутся на глаза следы маленьких копыт на ковре зелёного мха, ещё не успевшем выправиться после того, как кабанья семейка деловито протопала на водопой; то, недовольно порская, пригревшаяся на валуне змея скользнёт в тень кустарника. Вообще-то я предпочитаю наблюдать за дикой природой издали: не знаю, кто кого больше испугался — ваш покорный слуга или зашипевшая серая лента, но мы дружно прянули в разные стороны...
Дом «старой женщины» находился на некотором отдалении от деревни, за широкой скатертью луга, отведённого селянами для заготовки корма скоту на зиму. Одноэтажное здание, у стены которого притулился сарайчик, было прижато одной из сторон к каменистому склону изгибающегося натянутым луком оврага. Холм, в котором была прорезана эта впадина, крыльями расходился в обе стороны по берегу реки — вода плескалась не более чем в сотне шагов от домика, но такое малое расстояние удачно компенсировалось: зимой от реки не будет дуть пронизывающий ветер, а летом на грядках, укрытых от утренних рос и туманов, травы созреют дружнее и быстрее... Стоп! С какой стати я рассуждаю о том, как что-то выращивать? Откуда я ЭТО знаю?
«В таких знаниях нет тайны...»
Опять ты?! Зачем мне подробности про травку-муравку? Я не собираюсь заниматься сельским хозяйством.
«Ты отметил странность — я постаралась объяснить...»
Ну, спасибо! И ты проснулась только для того, чтобы я оценил всю прелесть этого огорода?
«Не только...» — Кажется, она недовольно вздохнула.
В чём же дело?
«Ты не чувствуешь... ничего странного?..» — Теперь она ухмыляется. Мило.
Что я должен был почувствовать?