Илья Муромец. - Кошкин Иван Всеволодович. Страница 42

Заплетающимся языком воевода поведал о делах дневных, о том, что печенеги в двух местах перелезли Днепр, но пока в малой силе, о том, что полки уряжены и люди готовы, новгородцы днем задрались с черниговцами, но как-то не в силу, пошумели да разошлись, знать, просто тяжесть с души хотели избыть, потому как ожидание на всех давит.

— Ясно, — угрюмо кивнул князь, — а ты, Илья Иванович?

Со Сбыславовой стороны донесся гулкий стук — молодой витязь уронил голову на стол, треснувшись лбом, да так и заснул.

— Молодежь, — вздохнул князь. — Ко мне так сон нейдет. Так что Застава?

Илья посмотрел на спящего Сбыслава, затем снова на князя — колеблющееся пламя свечей отбрасывало на лицо государя странные тени, но видно было, что Владимир устал донельзя и словно постарел.

— Не придет Застава, — коротко ответил Муромец.

— Так, — Красно Солнышко помолчал, глядя в столешницу, затем поднял лицо, и богатырю показалось, что как-то спокойнее смотрит князь. — Ну, Бог им судья. Главное — ты с нами, Илья Иванович, стало быть — вместе станем. Слушай меня внимательно.

Два часа рассказывал Владимир Первому Катафракту, сколько сил собрала под Киевом Русская земля и сколько тем привел сыроядец Калин, какие дружины пойдут полком левой руки, какие — по праву руку, кто встанет Большим полком. Теперь, когда пришло довольно воев, чтобы встать на крыльях войска, порубежники пойдут Сторожевым полком — удальцам степным быть застрельщиками, сам же Владимир с боярами будет стоять на Кловском урочище, чтобы поспеть на помощь Киевскому полку — в нем небывальцы, как бы не побежали. По всему выходило, что печенеги сразу на Киев не полезут, сперва им нужно русское войско разбить, потому в городе останется малый полк — лишь на стены посада встать...

— Так ты, княже, хочешь их на поле встречать, между Днепром и Лыбедью? — спросил Илья.

— А почему нет? — спросил Владимир. — Станем от Угорских ворот до Предславина, так им нас не минуть.

— Не минуть, конечно, — покачал головой богатырь. — Да только их в два раза больше, а ты все полки южнее Киева ставишь. А они не зря севернее перелезли, — он постучал толстым узловатым пальцем по чертежу. — Чую, пока будем их от Витичевского брода ждать, Калин две, а то и три тьмы здесь пустит, через Песий остров. Севернее, до Вышгорода — болота, а и без перевоза там не перелезть, Днепр глубок и быстр. Здесь они пойдут, а там Киев обегут и вдоль Лыбеди нам в спину ударят.

— Так что нам делать-то, Илья Иванович? — скрипнул зубами Владимир. — Думаешь, я сам о том не думал? Вдоль Белгородской дороги встали новгородцы с Соловьем Будимировичем, они уж и ладьи на катки Олеговой сноровкой поставили, ими поле перегородили. Если и оступят нас со всех сторон, будем биться, как батюшка мой под Доростолом и на Порогах! Мертвые сраму не имут!

— Оно и верно, мертвым все равно, — тяжело сказал Муромец, затем вздохнул и мягче продолжил: — Прости, княже, меня, старого да глупого, дурости говорю. Что будет, то будет, тут уж как Бог решит.

Оба помолчали, потом князь с тоской молвил:

— Были ж раньше хаканы как хаканы — тот же Куря, хоть и убил батюшку, да все как-то по-человечески, череп, вон, в золото обложил, хоть и враг — да уважал. Не было после хазар в степи царей-хаканов! Что он и за человек такой, этот Калин?

— Он, княже, страшный человек, — тихо сказал Муромец. — Он мнит степным своим бесованием, что вся земля, от Пояса и до франкских стран, ему дадена. И думает ее забрать.

— А ты почем знаешь? — удивился Владимир.

— А он мне сам сказал, — спокойно ответил богатырь. — Я его, государе мой, вот как тебя сейчас видел.

И еще час рассказывал Илья Иванович, как хотел в одиночку, своей силой убить степного царя, как попал в полон, как звал его сыроядец Калин себе служить, да отказ получил. Ничего не утаил Муромец, и про то, какую лютую казнь позорную уготовил ему печенежский владыка, как злые каты — хазарин да ромей, собирались русского богатыря на кол сажать, и как чудесная сила Илью от того избавила. Владимир слушал, словно малый ребенок волшебную сказку, что и страшная, и кончается хорошо.

— Значит, не оставил тебя Бог, Илья Иванович? — новым, помолодевшим голосом спросил великий Князь.

— Ему молился, — коротко ответил богатырь. — Не пойму вот только, чего этот ромей на меня так вызверился.

— Сын Фоки, говоришь? — переспросил Владимир. — У Варды Фоки был сын Фома, вместе с отцом против шурьев моих, базилеев царьградских, крамолу ковал. Я вместо вено за Апраксею войско против него послал. Варду-то убили, а сын его утек, ан, видишь, где объявился. Ну да то дело прошлое. Я вот чего не пойму, Илья, чего Калин ждет? К нам с каждым днем все больше войска стекается, а он на том берегу стоит...

Муромец помолчал, затем сказал:

— Мыслю я, княже, того он и ждет, чтобы все полки русские здесь, под Киевом, собрались. Хочет он, собака, одним ударом нас прихлопнуть, чтобы потом, без опаски, всю Русскую землю огнем и мечом пройти. А дружина твоя, Киевское войско, из-под Белгорода еще не подошла.

— А подойдет ли?

— Думаю, подойдет, — твердо сказал богатырь. — Потому — от Киева до Белгорода рукой подать, не отсидятся. Ратибор Стемидович — муж гордый, до последнего тянуть будет, но придет.

— Ну, дай-то Бог, — вздохнул Владимир.

За дверью послышался шум, низкий голос человека в летах увещевал кого-то молодого и горячего, затем дверь распахнулась, и в покои не вошел, а ворвался невысокий широкоплечий воин лет двадцати трех в короткой кольчуге. Сдернув с головы простой клепаный шелом, он поклонился в пояс и быстро подошел к столу.

— Улеб? — Владимир привстал со скамьи. — Что за дело? Или враг через Днепр пошел?

— Княже, не вели казнить, вели слово молвить, — выпалил порубежник по старому обычаю. — В ночь ходили доглядать к Вышгороду, за Вышгородом на воде огни увидели. Подскакали, окликнули, нам ответили — Сигурд-боярин с варягами из Царьграда идет. Узнали, что Киев печенегами обложен, спросили — не нужны ли князю воины. Они уж откуда-то проведали, что Илья Иванович из поруба вышел, готовы биться, если о цене сговоритесь, но Сигурд сказал, что только с тобой говорить будет и с Муромцем, а бояр присылать не надобно...

Выпалив все на одном выдохе, Улеб судорожно набрал воздуха и поклонился вдругорядь:

— Здравствуй, Илья Иванович.

— Здорово, молодец, — кивнул богатырь.

— Спасибо за добрые вести и за службу твою, Улеб Радославич.

Владимир поднялся из-за стола, снял с пальца золотой перстень и, подойдя к молодому воину, вложил драгоценность в его ладонь.

— Забыл я, что вашими мечами Русь стоит. Прими за усердие. Илья Иванович...

— Слушаю, княже, — богатырь поднялся и встал рядом с государем.

— Отдохнуть тебе не придется, едем сейчас же, Улеб, покажешь дорогу.

Владимир подошел к ларю у стены, откинул крышку и вынул кольчугу. Скинув дорогой кафтан, надел толстую шерстяную рубаху и возложил на себя доспех.

— У тебя, княже, вроде раньше другая была, с жемчугами по подолу? — спросил Илья.

— В ту уже не влезаю, — коротко бросил государь.

Скакать ночью по днепровским кручам сможет не всякий, но Улеб уверенно вывел отряд на Черниговскую дорогу, и теперь всадники шли скоком, торопясь обернуться до рассвета. Владимир взял с собой три десятка отроков, да с Улебом шло пятнадцать порубежников. От вражьей сторожи отбиться хватит, Илья Иванович один сотню разгонит, а на большой бой князь лезть не собирался. Справа от дороги сбегали к Почайне изрезанные оврагами холмы, слева громоздились к ночному небу поросшие лесом кручи. Илья примечал: здесь коннице не разгуляться, стало быть, бой пойдет на одном широком поле, с боков печенегам не обойти. Тут можно и вдвое большее войско в копья принять, если свои вои опытные, как у Ратибора. А была бы Застава — так и втрое больше шли, все равно выстоим!

Не доезжая нескольких верст до Вышгорода, Улеб свел отряд со шляха на лесную тропу, сказав, что печенеги перелезли Днепр неподалеку и на открытой дороге можно наскочить на вражью сторожу. С полторы версты шли по лесу, ведя коней в поводу. Огрузневший за долгие мирные годы князь быстро запыхался, но когда дружинники хотели подсадить в седло, мол, поведем сами и с боков поддержим, государь рявкнул медведем и прибавил шагу. Вышли из лесу уже у города. Вышгородцы, отправив баб и детей в Киев, послали Владимиру весть, что из родных домов не пойдут, будут биться на стенах, а войска в помощь не нужно, знают, у князя дружинами скудно. Вышгород был построен еще Игорем прикрывать мост и перевоз через Днепр, хоть и маленький, но город стоял на высоком холме, вал имел крутой, а тын крепкий, так что, даст Бог, отсидятся. Над рекой плясали языки пламени — это догорали подожженные сегодня утром по приказу Владимира мост и паромы. Теперь печенеги их лихим наскоком не захватят и переправляться будут вплавь. Обогнув город с запада, проехали еще с версту вдоль берега. Отсюда уже был виден речной стан варягов — северные мореходы встали на стремнине, связав корабли и бросив крепкие якоря. Чтобы какие-нибудь хитрецы не подплыли в темноте с ножами в зубах, на кораблях горели факелы, освещая, пусть и недалеко, речную гладь. До берега было рукой подать, уже можно было разглядеть мачты и звериные головы на носах кораблей. Илья поднял руку: