Последний из Рода - Авербух Наталья Владимировна. Страница 21

— Я сейчас спрошу!

— Тш-ш, малыш, не спеши. Как только ты расскажешь обо мне, я исчезну.

— Ты умрешь?

— Нет, но ты никогда меня больше не увидишь. А промолчишь — я буду навещать тебя.

— Зачем? — Недоверчиво.

— Не хочешь, ребенок? Тогда я уйду сейчас.

Он пытается удержать меня за подол, но его рука хватает лишь воздух.

— Я не человек, дитя. Я — Хранитель твоего Рода. Так мне уйти?

Ребенок думает. На самом деле думает. Любопытство борется в нем со страхом одиночества. Мать весь день занята, дети с ним не играют, родным он не нужен…

— Останься. — Просительно. Умный ребенок.

— Останусь. Но ты должен слушаться меня и никогда, никому обо мне не рассказывать! Тогда я останусь с тобой. С твоими детьми и внуками… С твоим Родом.

— Его мать была простой крестьянкой, — говорю я Тиану. — Назвала сына в честь Берсерка, но это не принесло ему счастья. Неизвестно чей ребенок в деревне — страшная участь. Ее прогнали из дома, она как рабыня батрачила на соседей.

— Положи ножик, дитя! Не трогай, не играй с огнем!

— Я хочу быть как отец!

— Как отец? Сгореть в пламени войны, бросить мать одну? Обездоленную, несчастную? Ты — единственное, что у нее осталось!

— Отец погиб с честью! А меня все дразнят!

Зря я рассказала ребенку правду, зря…

— Ты убьешь меня! — Со страхом.

— Тебя?! — Ага, испугался! Успел уже привыкнуть к страшной старухе, что приходит, когда он один, и поет песенки, рассказывает красивые сказки.

— Малыш, я живу только пока ты жив. Не рискуй собой, дитя, не надо.

Не играй с огнем, положи нож…

Не бросай родных, позаботься о близких.

Не докажешь правду клинком.

Не рискуй.

Не играй с Огнем.

Не смотри на мечи…

— Еще малышом напросился помогать деревенскому кузнецу. Тому все равно было, чей мальчишка, лишь бы работал… А сын Берсерка очень старался.

— Завтра тебе исполнится семь лет, дитя. Ты меня больше не увидишь.

— Не увижу? — И слезы. Но уже не плачет, скрывает. Растет ребенок, растет.

— Нет. Но я всегда буду рядом, помни. Всегда с тобой. А если тебе будет грозить опасность — ты услышишь мой крик. И потомкам передай — когда кричит баньши, быть беде.

— Потомкам? — Смущенно, недоверчиво.

— Да. — Твердо. — Помни, малыш, я жива, пока жив твой Род. Обещай мне, поклянись, что будешь жить… хотя бы пока у тебя не подрастут дети. Я кажусь старухой, но, клянусь Хаосом, мне рано еще умирать! Если с тобой стрясется беда… я уйду в Хаос. Пожалей меня ребенок, молю! Я не хочу уходить…

Он не понимает, но клянется.

Клянется продолжить свой Род и мою жизнь.

Я целую его в лоб — он не чувствует.

— Прощай Тиан, сын Берсерка…

— Хороший кузнец из него вырос, умелый. Одна беда — не любил он простых заказов. То есть делал, конечно, и неплохо делал. А все свободные деньги на забавы спускал.

Я покосилась на саблю Берсерка.

— Он мечтал стать воином, но не стал. Не хотел мать одну бросать, да и… а там женился на дочери кузнеца, семью завел. Домом зажил, никто ему уж и не напоминал, что ублюдок. Звали его — Тиан Кузнец. Но все равно не догадывались, чей он сын…

— Он всю жизнь тосковал по этой сабле, хоть и не видел ее никогда, — внезапно признаюсь я. — Ковал клинки — для себя, не для продажи — и смотрел на пламя. Ковал, но не мог погасить, забыть. Хоть и не видел никогда. А однажды в ночь ушел. Взял лучший свой клинок и ушел.

А я в то время пела колыбельные его сыновьям… и не удержала Кузнеца дома…

— Полгода не прошло, как пришла злая весть. Слишком долго он тянул, слишком долго сидел дома. Не вышло из него Воина, сгинул. Скоро сгинул, без славы и чести.

И плакала его жена и рыдали дети и стонала баньши, не удержавшая первого своего человека от гибели…

— А как поплакала, продала все клинки. Хотела в реку выбросить, да отец удержал. Не глупый он человек был, нашел хорошего покупателя. Озолотились все, Тиану Кузнецу равных не было. Слишком сильно он по сабле тосковал, слишком сильно мечтал о битве. Потому и ковал мечи для себя одного, не мог в чужие руки отдать. Озолотились, разбогатели… а от детей Кузнеца Род продолжился…

Тиан молчит, думает. О чем?

— Где они теперь? Что с ними стало дальше?

Я смотрю на своего человека. Долго смотрю, печально. Нет, я не скажу всей правды, не признаюсь. Не надо ему знать, чья кровь течет в его жилах. И так уже хватает и сабли, и выбора… только родовой гордости не хватает.

— Угас Род, — отвечаю я глухо. — Потухло Пламя.

Тиан

Врет. Снова врет.

Род продолжен.

Во мне.

В Тиане Берсерке. Последнем из Рода.

Я не знаю, откуда, но я это знаю.

Но эту ложь я прощу. Она просто не понимает. Менестрелю не понять Воина.

— Спать пойдем? — спрашиваю, глядя на ее усталое, осунувшееся лицо.

— Так рано еще, может госпожа менестрель еще что споет или расскажет? — вмешался прислушивавшийся к нашей беседе хозяин.

Она мотает головой.

— Тяжелый переход был, — извиняюсь вместо нее. — Устала сестра. Мы спать пойдем… Завтра обоз с рассветом отправляется, а мы с ними уходим.

Он расстроился. Спросил заискивающе, может, задержимся? Пришлось зыркнуть на него так, чтобы все вопросы на корню увяли. Нара благодарно улыбнулась, а потом прижала к себе гитару и поплелась наверх. Я — за ней.

Ради экономии сняли одну комнату. Она на кровати легла, а я на полу устроился. Нара тут же затихла, засопела, даже похрапывать начала, а вот ко мне сон не шел. Словно отрезало. Все чудилось, будто смотрит на меня кто-то недобро. И ведь не обязательно кажется — может, и смотрит. После встречи с двумя стихиями, я уже ничему не удивлюсь.

А в голове все слова крутятся, сказанные той женщиной, в видении моем из пламени вышедшей.

«Смерть — тоже победа, если ты выбрал ее сам, если ты ее принял».

И вдруг понял. Это ведь она не ему говорила, не Первому Берсерку — мне.

Зажмурился, сглотнул комок, в горле вставший.

Не просто так мне сабля досталась, не случайно Лис помог.

Правду Нара сказала.

Угас род Берсерков. Потухло Пламя.

Потому, что Последнему из Рода предстоит выбрать смерть.

Мне предстоит принять смерть.

И стало так страшно… Захотелось сбежать. Бросить проклятое Оружие, флягу эту дареную — на край мира уйти, чтобы никто не догнал.

Я не справлюсь. Я — не он. Я не Воин!

Он рассмеялся. Ткачиха невольно заслушалась его звонким смехом, залюбовалась этим невероятным, невозможным существом, явившемся к ней в гости.

Нет, не так…

Соизволившим дать ей аудиенцию.

— Ты не учишься на своих ошибках, — сказал он, отсмеявшись. — Как малое дите суешь руки в пламя, раз уже обжегшись. Ну, почто тебе этот смертный?

Реи'Линэ… Гадина! Говорят же, что она — единственная, кто рискует его о чем-либо просить. Единственная, кто вообще способна с ним встретиться. Если бы речь шла не о НЕМ, Ткачиха бы подумала, что это…

— Я затрагиваю Ваше право, Изменчивый? — спросила.

— Нет, с чего бы… Мне просто стало интересно. Причины, толкнувшие тебя на этот… эксперимент… мне непонятны.

— Я мщу роду смертного, испортившего мой узор, — пожала плечами. — Я в праве.