Проклятие демона - Сальваторе Роберт Энтони. Страница 28

— Мы тут говорили об отъезде магистра Фрэнсиса. — пояснил Браумин. — Сегодня он отправился в Санта-Мир-Абель, чтобы рассказать братьям о создавшейся обстановке и заручиться их поддержкой в избрании брата Виссенти магистром.

Голубые глаза Пони широко раскрылись от удивления.

— Так быстро? — спросила она.

Пони заметила, как Браумин помрачнел, поэтому быстро добавила:

— Впрочем, он действительно достоин этого звания больше, чем кто-либо.

— Я тоже так считаю, — сказал Браумин. — Вскоре срок пребывания брата Виссенти в ордене достигнет минимально требуемого времени, посему вряд ли будут серьезные возражения на этот счет.

— Если только магистр Фрэнсис должным образом обоснует это избрание, — заметил Кастинагис.

Теперь Пони стала ясна причина их спора.

— Ты не доверяешь магистру Фрэнсису? — спросила она у Кастинагиса.

— А я, по-твоему, должен ему доверять?

— Да, — ответила Пони, но краткость ее ответа нисколько не успокоила Кастинагиса.

— Брат Кастинагис хотел бы сопровождать магистра Фрэнсиса, — пояснил Браумин, — но мне никак не удается ему объяснить, что мы, последователи взглядов Эвелина, находимся здесь, в Палмарисе, в более тяжелом положении, чем где-либо. При том, что магистр Фрэнсис покинул нас, а брат Делман вот-вот отплывет в Вангард, нас, разделяющих воззрения Эвелина, остается всего-навсего пятеро — это мы трое, Талюмус и Виссенти. Если мы действительно собираемся противостоять герцогу Каласу, мы прежде всего должны сплотить братьев Сент-Прешес.

Последняя фраза предназначалась исключительно Пони и Кастинагису.

— Скоро вас останется четверо, — перебила его Пони, вызвав удивление обоих монахов. — Белстер О’Комели согласился. Через два дня я выезжаю в Кертинеллу.

От ее слов настоятель Браумин ссутулился в своем кресле, а брат Кастинагис так и остался стоять, качая головой. Новость не являлась такой уж неожиданной, однако Браумин рассчитывал задержать Пони в Палмарисе хотя бы до середины лета.

— И сколько времени ты будешь в Кертинелле? — спросил настоятель.

— Несколько дней, не больше, — ответила Пони. — Я надеюсь оказаться в Дундалисе до начала лета, чтобы к зиме успеть построить себе дом.

Успеть построить дом. В мозгу Браумина эти слова прогремели, как колокол: решение принято, и принято бесповоротно.

— Не торопись пускать корни в Дундалисе, — посоветовал он.

— Возможно, тебе еще придется вернуться, — добавил брат Кастинагис. — Сейчас Палмарис — центр важных событий. По крайней мере, будущее церкви решается здесь.

Он все более распалялся и говорил все громче.

— Ведь память о магистре Джоджонахе и память об Эвелине…

Браумин громко прокашлялся, чтобы остановить эту тираду. Кивком головы он указал Кастинагису на дверь, и тот понял, что ему лучше уйти.

— Слишком уж он порывистый, — сказал Браумин, когда Кастинагис ушел.

— Боюсь, он переоценивает наши силы, — добавила Пони.

— Ты так думаешь?

Вместо ответа Пони лишь улыбнулась.

— А может, горе мешает тебе понять важность того, что происходит? — спросил настоятель Браумин.

— Скорее, мне открылась правда, — быстро ответила Пони. — Правда о том, что мир полон глупости и ложных надежд. Что ты предложишь мне в качестве утешения? Вечную жизнь?

Во взгляде Браумина гнев странным образом сочетался с состраданием.

— Даже если я приму определение вечной жизни, которое дает ваша церковь, я и тогда буду утверждать, что брат Кастинагис ошибается, — заявила Пони. — Что бы мы ни делали в этом мире, все мы умрем. Верно?

Браумин, не сводя с нее глаз, лишь бессильно усмехнулся и покачал головой. Он понимал: Пони сбилась с пути, сдалась, и ему никак не переубедить ее.

Пони подошла к Браумину и обняла его.

— Ты мой друг, Браумин Херд, — сказала она. — Настоящий друг мне и Элбрайну, родственный нам душой и сердцем. В самый тяжкий и мрачный час ты стоял с нами рядом, и благодаря тебе мир стал чуточку лучше.

Браумин отстранил ее.

— Если ты действительно в это веришь, — начал он, но Пони приложила свой палец к его губам.

— Я тебе обещала, что буду присутствовать на открытии часовни Эвелина в Кертинелле, как только ее построят. Дай мне знать, и я приеду.

— Но могут пройти годы, прежде чем появится эта часовня, — возразил настоятель.

— Мы с тобой молоды, мой друг, — сказала Пони.

Она вновь обняла монаха, поцеловала его в щеку, а потом тихо вышла из его кабинета.

Браумину показалось, что у него разорвалось сердце. Он вдруг почувствовал себя очень одиноким и испуганным. После битвы в Чейзвинд Мэнор он, невзирая на весь ужас случившегося, еще на что-то надеялся. Когда Фрэнсис объявил, что изберет Пони матерью-настоятельницей, Браумин всерьез полагал, что эта женщина, его героиня, встанет во главе их мятежной церкви. И даже после ее отказа занять высокое место в церковной иерархии Браумин считал свою позицию прочной, а продвижение последователей Джоджонаха и Эвелина — делом очевидным и успешным.

Но затем Фрэнсис объявил, что не будет поддерживать Пони. И хотя у Фрэнсиса постоянно происходили стычки с настоятелем Джеховитом, сейчас Браумин удивлялся, почему он мог так доверять Фрэнсису.

А теперь Пони уезжает. Правда, с ним остаются Кастинагис и Виссенти. Помимо них есть еще брат Талюмус и несколько младших монахов Сент-Прешес, которые тоже поддерживают его дело. И все равно Браумином овладел страх: ведь теперь он один отвечал за все. В первую очередь ему придется воевать с упрямым герцогом Каласом, ему придется отвечать на любые вопросы, поступающие сюда из Санта-Мир-Абель. И он же будет главным защитником дела магистра Джоджонаха на Коллегии аббатов. Ему предстоит нелегкая задача: убедить в правоте этого дела многих иерархов церкви, включая и тех магистров из Санта-Мир-Абель, у которых еще менее года назад Браумин находился в подчинении.

Только сейчас, услышав звук закрывшейся двери, настоятель Браумин осознал горечь ситуации. Он зависел от Пони, рассчитывая, что она будет защищать и воодушевлять его и вместе с ним вести битву во имя дела Эвелина и Джоджонаха.

Браумину стало очень страшно.

Через два дня, под моросящим утренним дождем, Пони с Белстером О’Комели выехали в маленькой повозке из северных ворот Палмариса. Подскакивая на ухабах, повозка покатилась по дороге, ведущей в Кертинеллу. Многочисленные прохожие оборачивались им вслед, провожая глазами. Отъезд знаменитой женщины не прошел незамеченным и для окрестных крестьян, которые также глядели вслед повозке и перешептывались.

На холме, возвышавшемся за крестьянскими домами, спрятавшись между деревьев, вслед удалявшейся повозке смотрел и Маркало Де’Уннеро. Об отъезде Пони он услышал от крестьян и теперь был очень рад, что слухи подтвердились. Меньше всего он хотел столкнуться с Пони лицом к лицу. Тогда, думал он, дело обязательно закончилось бы схваткой, в которой он непременно потерпел бы поражение.

Повозка скрылась из виду, а Де’Уннеро еще долго сидел на холме, глубоко задумавшись. Он снова и снова повторял, что зверя внутри себя он одолел. Он победил внутреннего демона и потому готов вновь занять свое законное место в ордене Абеля.

Правда, трудно сказать, каким теперь будет это место.

В течение всей жизни Маркало Де’Уннеро никогда не испытывал ни страха, ни сомнения. Так чего же ему бояться и в чем сомневаться сейчас? Он порывисто встал со своего мшистого ложа и спустился с холма на дорогу, двинувшись к Палмарису. Он попался на глаза тем же крестьянам, которые совсем недавно махали вслед удалявшейся Пони, но те не обратили на него никакого внимания.

А почему должно быть иначе? — спросил себя Де’Уннеро. Он почти ничем не напоминал их бывшего епископа, человека, который несколько месяцев назад бежал из Палмариса. Он похудел, оброс густой бородой. Курчавые черные волосы стали на несколько дюймов длиннее и почти достигали плеч. Похоже, что стража у открытых северных ворот вообще не заметила его появления и даже не спросила его имени.