Розеттский ключ - Дитрих Уильям. Страница 10

Наше сближение началось с изготовления моей новой винтовки. Молчаливый и спокойный Иерихон считался усердным и искусным мастером (думаю, мне следовало бы взять с него пример) и пользовался в городе заслуженным уважением. Оно читалось во взглядах покупателей — мусульман, христиан и евреев, — заходивших в закопченный внутренний двор за потребными в хозяйстве железными орудиями. Я наивно полагал, что открою ему секреты изготовления хороших ружей, но он знал больше меня.

— Вы хотите такую охотничью винтовку, как у германских егерей? — спросил он, когда я описал утраченное мной оружие. — Мне приходилось делать такие. Нарисуйте-ка на песке, какой длины ружье вам нужно.

Я нарисовал ствол длиной около метра.

— Не великоват ли?

— Такая длина обеспечивает хорошую прицельность и дальность выстрела. Сорок пятый калибр как раз то, что надо; скорость полета пуль тут будет выше, хотя они и меньше мушкетных. К тому же можно сделать более значительный запас патронов, учитывая меньший вес пуль и пороха. Ковкая сталь с глубокой винтовой нарезкой обеспечивают большую точность, а курок на ложе, кроме того, уберегает лицо от вспышки пороха на ружейной полке. Мне доводилось держать в руках винтовку, которая с пятидесяти метров прошивала шляпку гвоздя три раза из пяти выстрелов. И пусть приходится заряжать ее целую минуту, но зато первый же выстрел наверняка поразит цель.

— В наших краях обычно пользуются гладкоствольным оружием. Оно заряжается быстро, и стрелять можно чем угодно, хоть камешками. А для такой винтовки понадобятся очень точно отлитые пули.

— Это гарантирует меткость выстрела.

— В ближнем бою порой выигрывает скорость.

Во флоте у него, очевидно, сложилось предвзятое мнение о морских сражениях и отчаянных абордажных захватах.

— Но меткий выстрел позволит не подпустить врага близко. По-моему, сражения с обычными мушкетами так же бессмысленны, как походы в бордель с завязанными глазами: можно, конечно, случайно добиться желаемого результата, но с той же вероятностью можно и сильно промахнуться.

— Ну об этом мне ничего не известно.

Черт возьми, похоже, он совершенно не воспринимает юмора.

Он задумчиво оглядел сделанный на песке рисунок.

— Да, непростая работенка, ее и за месяц не закончишь. И вы собираетесь заплатить мне за нее из ваших сокровищ?

— Двойную цену. А пока вы будете мастерить винтовку, я буду проводить усердные поиски.

— Нет уж. — Он неодобрительно покачал головой. — Легко обещать деньги, которых еще не раздобыл. Вы будете моим подмастерьем в кузнице. Узнаете наконец на личном опыте, что такое настоящая работа. А в свободные дни можете охотиться за вашим сокровищем или разведывать обстановку, выполняя поручение Сиднея Смита. Кстати, можете выставить ему счет, чтобы расплатиться со мной.

Честный труд? Сама идея показалась мне интересной — по правде говоря, я иногда завидовал мастерам вроде Иерихона, — но одновременно и устрашающей.

— Ладно, я буду помогать вам в кузнице, — решил поторговаться я. — Но вы должны пообещать, что обеспечите меня нормальной едой и сном. Сделаем винтовку хотя бы к концу зимы, когда сюда заявится Наполеон, а к тому времени я найду сокровище да вдобавок получу деньги от Смита. Выжать что-то из военно-морского министерства — все равно что пытаться продать шнурки для башмаков, но до весны еще далеко. Всякое может случиться.

— Тогда разводите огонь и беритесь за дело.

Я старательно и быстро выполнял все его указания, до ломоты в спине таскал металлические заготовки и перелопатил кучу угля.

— Мириам считает, что вы хороший человек, — в итоге неохотно признал он.

И я понял, что благодаря ее поддержке завоевал у него некоторое доверие.

Сначала Иерихон выковал металлический прут, так называемый дорн, немного меньшего диаметра, чем ствол моей будущей винтовки. Он раскалил брусок дамасской стали, или прокатной заготовки, и сформировал из нее полосу той же длины, что будущий ружейный ствол. Затем начал наматывать размягченный металл по спирали на дорн. Я держал этот прут и передавал ему нужные инструменты, а кузнец, поместив заготовку ствола в специальный желоб наковальни, бил по ней молотом, сплавляя края. Сковав небольшой участок заготовки, он вытаскивал дорн, и еще мягковатый металл с шипением погружался в бочку с водой. И, продолжая постепенно раскалять и наматывать заготовку, он сваривал металл дюйм за дюймом. Работа оказалась не только нудной и кропотливой, но и необычайно зачаровывающей. Эта удлиняющаяся трубочка вскоре могла стать моим новым надежным спутником. Горячая работенка не давала мне замерзнуть, и я получал, к собственному удивлению, своеобразное удовольствие от тяжелого физического труда. Простая, но сытная еда и здоровый сон привели к тому, что я даже полюбил праведную скромность моего нового жилища. Заметно наросли и мои начавшие укрепляться еще в Египте мускулы.

— Вы еще не женаты, Иерихон? — попытался я как-то вызвать его на разговор.

— Разве вы видели в нашем доме жену?

— Почему же, ведь вы красивый и преуспевающий мужчина?

— Не встретил пока никого, на ком захотел бы жениться.

— Я тоже. Трудно встретить хорошую девушку. А потом пропала и моя знакомая египтянка…

— Мы вскоре получим известие о ее судьбе.

— Значит, вы так и сиротствуете тут вдвоем с сестрой, — продолжал выспрашивать я.

Он раздраженно отложил молот.

— У меня уже была жена. Она умерла, вынашивая моего ребенка. Потом началась другая жизнь. Я нанялся на британский корабль. А Мириам…

— Продолжает заботиться о вас как о скорбящем брате, — вставил я, осознав ситуацию.

— Так же, как я забочусь о ней, — не сводя с меня мрачного взгляда, буркнул он.

— А если у нее появится поклонник?

— Она не желает никаких поклонников.

— Но она очень красивая девушка. Добрая. Скромная. Послушная.

— А вы лучше думайте о вашей египтянке.

— И все-таки вам нужна жена, — заявил ему я. — И дети, чтобы научить вас смеяться. Может, я помогу вам найти подходящую особу.

— Мне не нужны в доме чужие люди. И лишние траты.

— И все же вы терпите их, с тех пор как я здесь!

Я усмехнулся, а он угрюмо сдвинул брови, и мы вернулись к ковке металла.

В свободное время мне удалось немного познакомиться с Иерусалимом. В зависимости от исследуемого квартала я слегка разнообразил свои наряды и старался разжиться полезными сведениями, общаясь с людьми на арабском, английском и французском языках. Иерусалим привык к паломникам, и на мои топорные речи никто не обращал особого внимания. На городских перекрестках шла бойкая торговля, там смешивались богачи и бедняки, а воинственные янычары зачастую делили трапезу с простыми ремесленниками. Бедноту обеспечивали похлебкой в хаскийях, так называемых благотворительных столовых, а кофейни привлекали людей всех вероисповеданий, там они с удовольствием потягивали бодрящие напитки, курили кальяны и обсуждали дела. Насыщенный ароматом этих темных зерен воздух с густой примесью турецкого табака и гашиша действовал одурманивающе и возбуждающе. Порой я уговаривал прогуляться со мной и Иерихона. Язык у него мог развязаться только после кружки — а то и двух — вина, но уж если он начинал неохотно говорить, то выдавал бесценные замечания о жизни его родины.

— Все в Иерусалиме уверены, что живут на три ступени ближе к небесам, — заявил он как-то. — А это означает, что все вместе они создают тут собственный маленький ад.

— А мне показалось, что ваш обезоруженный город ведет на редкость мирный и набожный образ жизни.

— Только до тех пор, пока один верующий не наступит на набожную мозоль другого.

На вопросы о причине моего пребывания в здешних краях я отвечал, что являюсь торговым представителем Соединенных Штатов, которым и правда служил в Париже. Я говорил, что пока выжидаю тут время, собираясь потом заключить сделку с победителем. Мне хотелось дружить со всеми.

Переполняемый слухами о скором вторжении Наполеона город гудел как растревоженный улей, бурно споря по поводу того, какая сторона с большей вероятностью одержит победу. Четверть века люди терпели жестокое правление Джеззара. Бонапарта, однако, следовало остановить. Англичане контролировали морские подходы, а Палестина была всего лишь островком в обширных водах Османской империи. Мусульманские общины шиитов и суннитов пребывали в острейшей взаимной вражде, а менее многочисленные христиане и иудеи также с тревогой и недоверием поглядывали друг на друга, и в итоге оставалось совершенно неясным, кто может взяться за оружие и против кого его направить. Потенциальные религиозные диктаторы полудюжины разных вероисповеданий мечтали создать собственные пуританские утопии. Смит надеялся, что я привлеку рекрутов для британской стороны, но, в сущности, мне вовсе не хотелось помогать ему. Меня по-прежнему прельщали идеалы Французской республики и нравились люди, с которыми довелось поработать, заманчиво выглядели и мечты Наполеона о просвещении Ближнего Востока. Чего ради я должен встать на сторону высокомерных британцев, с отменной жестокостью пытавшихся подавить независимость моей родины? На самом деле мне хотелось лишь дождаться новостей о судьбе Астизы и выяснить, есть ли хоть какая-то вероятность того, что легендарная Книга Тота каким-то невероятным образом за три тысячи лет не рассыпалась в прах. А потом бежать без оглядки из этого восточного бедлама.