Розеттский ключ - Дитрих Уильям. Страница 14

ГЛАВА 6

Первая здравая мысль призывала меня немедленно покинуть Иерусалим и проклятый Восток раз и навсегда. Странная экзотическая одиссея с Бонапартом — бегство из Парижа, отплытие из Тулона, штурм Александрии, знакомство с Астизой, а затем ужасные битвы, потеря моего друга Антуана Тальма и жуткие тайны Великой пирамиды — так напоминала погребальную процессию, что то и дело возникало желание посыпать голову пеплом. Ничего хорошего она мне не принесла — ни богатства, ни прощения за мнимые парижские преступления, ни приличного статуса в обществе отправившихся в наполеоновскую экспедицию уважаемых ученых и никакой печной любви с пленившей и околдовавшей меня женщиной. Я потерял даже свою драгоценную винтовку! Единственной настоящей причиной моего прибытия в Палестину было желание узнать о судьбе Астизы, и теперь, когда выяснилось, что о ней ничего не известно (могло ли быть более жестокое известие?), выданное задание потеряло для меня всякий смысл. Меня совершенно не волновало грядущее вторжение в Сирию, судьба Мясника-Джеззара, карьера Сиднея Смита или политические расчеты друзов, монофиситов, иудеев и всех прочих фанатиков, охваченных бесконечной жаждой мести и пылающих завистью друг к другу. Как же меня самого угораздило оказаться в таком безумном, пропитанном ненавистью некрополе? Пора опомниться и отправиться на родину, в Америку, пора вернуться к нормальной жизни.

И все-таки… мою решимость уехать и покончить со всеми несчастьями ослаблял сам факт неизвестности. Никто ничего не слышал ни о жизни, ни о смерти Астизы. Она просто исчезла. Если я уеду, то буду мучиться сомнениями всю оставшуюся жизнь. Слишком много воспоминаний связывало меня с ней — во время путешествий по Нилу она показала мне звезду Сириус, помогла мне победить Ашрафа в яростной битве при Пирамидах, меня пленили ее изящество и красота, когда она в одиночестве отдыхала во внутреннем дворике дома Еноха, и ее уязвимость и чувственность в цепях храма Дендеры. А потом на нильских берегах она подарила мне незабываемые, полные нежной страсти ночи! За сотню, а то и за две сотни лет человек, возможно, и свыкся бы с такими воспоминаниями — но отрешиться от них не смог бы никогда. Ее живой образ постоянно преследовал меня.

История Книги Тота, если уж на то пошло, вполне могла оказаться сказкой — ведь мы нашли в подземной сокровищнице пирамиды лишь пустой золотой ларец и треклятый посох, возможно в насмешку оставленный Моисеем, — но тем не менее вдруг она не придумана и желанная реликвия на самом деле спрятана где-то под моими ногами? Иерихон приближался к завершению работы над винтовкой, и я с гордостью думал, что приложил руку к изготовлению оружия, которому, вероятно, суждено превзойти по качеству потерянное в Дендере ружье. А еще я привязался к Мириам и чувствовал, что она стала моим товарищем по несчастью, пережив когда-то трагическую потерю. После известия об исчезновении Астизы красота женщины, с которой я делил кров, чьи руки готовили мне еду и вырезали деревянную ложу для моего ружья, показалась мне еще более дивной. Кто, собственно, ждет меня в Америке? Никто. В общем, несмотря на испытанное разочарование, я вдруг решил еще немного задержаться, по крайней мере до окончания изготовления винтовки. Опять Я поступил как игрок, ожидающий удачной раздачи карт. Может быть, очередная карта будет выигрышной.

К тому же меня заинтересовало, кого потеряла Мириам.

Она общалась со мной с пристойной сдержанностью, однако теперь наши взгляды встречались чаще, чем раньше. Передавая мне тарелку с едой, она подходила заметно ближе, и тон ее голоса — возможно, только в моем воображении? — стал более мягким и сочувственным. Иерихон начал пристальнее следить за нами обоими и иногда сердито вмешивался в наши разговоры. Мог ли я винить его? Она была для него прекрасной помощницей, преданной как собака, а я был никчемным иноземцем, охотником за сокровищами с неопределенным будущим. Я невольно мечтал обладать ею, и Иерихон, будучи здоровым парнем, отлично понимал, какие желания свойственны мужчинам. Хуже того, я мог увезти ее в Америку. В итоге, по моим наблюдениям, он начал посвящать горазда больше времени изготовлению моей винтовки. Ему хотелось поскорей закончить ее и распрощаться со мной.

В сумрачном спокойствии Иерусалима мы пережили последние зимние дожди. По сообщениям, Дезе, лучший генерал Бонапарта, продолжая поход к верховьям Нила, доложил ему о новых победах и обнаружил новые впечатляющие руины. Смит бороздил море, поддерживая блокаду Александрии и осуществляя связь Акры с Константинополем в целях подготовки к весеннему наступлению Наполеона. Французские войска стягивались к Эль-Аришу, ближайшему к палестинской границе городку. Усиливающийся жар солнца медленно прогревал городские камни, слухи о приближении войны становились все более определенными, и вот в один из туманных вечеров, когда перед ужином Мириам собралась пройтись по городским базарам за недостающими приправами, я вдруг решил последовать за ней. Мне хотелось улучить момент, чтобы поговорить с ней без покровительственного присутствия Иерихона. Уважаемые мужчины в Иерусалиме не стали бы навязывать свое общество одинокой женщине, но я надеялся, что мне случайно представится возможность для разговора. Я изнывал от одиночества. О чем же мне хотелось поговорить с Мириам? Этого я и сам пока не знал.

Я следовал за ней на расстоянии, усиленно придумывая благовидный предлог для разговора и планируя, где можно опередить ее и пойти навстречу, чтобы наше столкновение выглядело случайным. Как странно, что нам, людям, приходится придумывать окольные пути, чтобы попросту излить кому-то свои чувства. Однако Мириам шла слишком быстро. Обогнув водоемы Езекии, она спустилась к большому базару на границе квартала, купила там что-то, прошла мимо пары прилавков и повернула на улицу, ведущую к рынкам мусульманского квартала Везефы, за резиденцией паши.

А потом Мириам исчезла.

Только что я видел, как она спускалась по виа Долороза к Темничным воротам Храмовой горы и минарету Баб аль-Гаванима, а через мгновение исчезла из виду. Недоуменно вытаращив глаза, я оглядывал опустевшую улицу. Неужели она заметила мое преследование и решила улизнуть? Ускорив шаги, я поспешно миновал ряд закрытых ворот, пока наконец не осознал, что, должно быть, зашел слишком далеко. Возвращаясь обратно, я проходил мимо древней римской арки, перекинутой через улицу, когда из ближайшего двора до меня донесся громкий и страстный разговор нескольких людей. Странно, как звуки или запахи могут порой разбередить воспоминания, и я мог поклясться, что один мужской голос был мне очень знаком.

— Куда он здесь ходит? Что ищет?

Вопросы задавались угрожающим тоном.

— Я не знаю! — испуганно ответил голос Мириам.

Мимо железной ограды я прошел в сумрачный, усыпанный каменными обломками двор, используемый иногда в качестве загона для коз. Испуганную молодую женщину окружили четыре грубияна во французских мундирах и европейских башмаках. Как уже говорилось, вооружение мое ограничивалось висевшим на поясе арабским кинжалом. Но они пока не видели меня, поэтому я мог воспользоваться преимуществом внезапности. Судя по виду, они были не робкого десятка, поэтому я окинул взглядом двор в поисках более основательного оружия. Как любил говорить Бен Франклин: «Располагая лишь собственными средствами, положись на власть фортуны». Хотя сам он тогда располагал средствами немалыми.

В итоге мне приглянулся изувеченный каменный купидон, давно лишившийся лица и оскопленный в ходе выполнения мусульманами или христианами указов об уничтожении фальшивых идолов или непристойных фаллосов языческих богов. Он лежал на боку среди обломков, точно забытая кукла.

Эта довольно тяжелая скульптура — примерно в треть человеческого роста, — к счастью, не удерживалась на земле ничем, кроме собственного веса. Еле-еле мне удалось поднять ее над головой. И, вознося молитву этому римскому богу любви, я швырнул его воплощение в сторону сгрудившихся негодяев. Купидон обрушился на их спины, и они, извергая проклятия, кучей попадали на землю, словно сбитые шаром кегли.