Охотники за магией - Галанина Юлия Евгеньевна. Страница 46

Всадник понял, что никуда я не денусь, и просто решил смять меня конём, не прибегая к более сложным действиям.

Я понимала, что так мне не спастись, — но продолжала бежать. И отчаянным усилием всё-таки добежала до территории складов Отстойника.

Словно вынырнув из темноты, по улице навстречу мне неслась лавина молчаливых чёрных псов. Так много я их никогда не видела. Всё, что я могла сделать: зажмурилась на бегу. Ну и, конечно, сразу же обо что-то запнулась и растянулась плашмя на мостовой, ободрав колени.

Собаки обтекали меня с двух сторон, словно речной поток — остров. И смыкались за мной снова.

Они так и не издали ни звука, ни когда остановили коня, ни когда сняли с него всадника.

Я с трудом поднялась, сил хватило лишь на то, чтобы сесть. Посмотрела через плечо на то, что осталось от моего преследователя, и меня замутило. Всадник был уже мёртв, конь еще нет, но его рвали на части живым.

Беспросветный ужас, поселившийся в душе этим вечером, заполонил меня всю. Я сидела на мостовой, стиснутая с двух сторон двумя серыми лентами каменных оград, прикрытая сверху равнодушным небом и тихонько подвывала, оплакивая всё на свете, начиная с себя.

Рядом сел один из этих громадных черных псов, обнюхал меня, тыкая холодным носом, и вдруг начал вылизывать мне лицо, стирая шершавым языком катящиеся слёзы. Язык у него был тёплый.

Остальные псы пировали за моей спиной.

Потом я всё-таки заставила себя встать. Черный пёс вильнул слегка хвостом и отправился по своим делам.

Хромая, я пошла дальше.

Вот та улица, вот забор, на котором я сидела. Вот ворота, из которых мы по доскам выкатывали наш экипаж.

Ага. Первые наглухо закрытые ворота по противоположной стороне.

Вторые. А вон, похоже, третьи.

— Стой, стреляю! — раздалось сверху из укрепления над воротами.

Знакомый голос…

Ох, пора определяться с его монархической просьбой. Придется согласиться.

— Ряха! — закричала я, поднимая голову. — Спасай сестру своей королевы!

Глава двадцатая

РЯХА ВСЁ ПОНЯЛ

Ряха всё понял как надо. Особо и объяснять не пришлось.

Спросил лишь:

— В седле как держишься?

— Нужда приспичит, — удержусь, — угрюмо сказала я, пытаясь выжать мокрую одежду.

— Ну и чудно, — никак не отреагировал на мою угрюмость Ряха. — Значит, едем.

— А у меня все мокрое…

— На теле высохнет.

— А я заболею.

— Слёзки глотнешь. Когда хвост горит, болезни не пристают.

И мы поехали.

Двух коней Ряха позаимствовал на конюшне гостеприимной усадьбы. Чёрные псы проводили нас.

Первым делом мы осторожно подъехали к кабачку Ряхиной грудастой зазнобы.

— Подожди здесь, — вручил мне повод своего коня Ряха и вразвалочку пошёл к открытой настежь двери кабачка.

Я осталась в седле, в тени забора.

Ряхин конь тихо всхрапывал и мотал головой, мой, хвала Сестре-Хозяйке, стоял смирно, лишь подрагивал ушами.

Ряха недолго пробыл в кабачке. Привычный гул, царящий в таких заведениях, сначала перекрыл радостный визг, потом, после недолгой паузы, вдруг раздался не менее громкий возмущенный вопль и Ряха так же вразвалочку вышел, задумчиво держась за челюсть.

— Здесь еды не дали, — сказал он невозмутимо, вскакивая в седло. — Ладно. Попросим в другом месте. Время, жаль, уходит. Плохо это.

И мы поехали в другое место.

Вторая Ряхина подружка жила на противоположном конце Огрызка. Ряха поменял тактику и пошёл к ней через зады: перемахнул забор, протопал по крышам курятников и коровников и исчез в доме. Там его встретили явно теплее, потому что задержался он надолго. Я ждала в проулке, где он оставил меня при конях, мёрзла и злилась: ведь сам же сказал, что времени терять нельзя, а что получается? Разъезжаем по Огрызку, маячим в разных подозрительных местах, нарываемся на неприятности. Давно бы уже за городом были.

Приподнявшись на стременах, я до рези в глазах вглядывалась в сторону Огрызка: пламени там давно не было видно, контуры башен в небе виднелись такими же, как обычно. Сотни вопросов роились в голове. Живы ли наши? Что там было? Захватили ли их? Или нужна только я? Профессор серьёзно послал ребят ужинать или это была особо тонкая шутка?

В тупичке воняло отходами куриного содержания. Хорошо хоть не свиного: свиной помёт благоухал бы вообще невыносимо. Ряха отсутствовал.

Наконец он появился с туго набитым мешком на спине и начищенным медным чайником в руке. Явно накормленный и обласканный.

— А что делать? — спросил он меня риторически, приторачивая мешок к седлу.

Хотя не уверена, что Ряха знал о существовании такой штуки — риторики.

— Надо уважить было…

— А вот мне интересно, — возмутилась я, глядя на него сверху, с высоты своего скакуна. — Почему так получается, что у тебя две настоящих зазнобы, а фонарь мне поставили? Почему я пострадала? Почему они друг с другом не сцепились? А?!

— Ну так я же аккуратно всё делаю, — развел руками Ряха. — По умному. Чтобы всем хорошо.

— Ага-ага, — подтвердила я. — Особенно мне.

— Пора бы нам мотать… — сказал Ряха, глядя на светлеющее небо.

И снял повод с забора с таким видом, словно и не из-за него мы рассвета дождались.

Но тут чувство справедливости в нем победило, и он с тревогой спросил:

— Ты как? Со своим этим (он мотнул головой в сторону Горы) попрощаться не хочешь?

Мне представилась чудная картинка, как в Отстойнике пытают наших, узнавая, куда я скрылась, закованный в цепи от пяток до шеи Профессор спокоен, потому что думает, что мы уже далеко-далеко отсюда, а мы, как ни в чём не бывало, шарахаемся по городку в компании с медным чайником: то Ряха свои любовные дела утрясает, то я с Янтарным прощаюсь горячо и страстно.

— Нет. Я с ним поссорилась, — объяснила я. — Не стоит напрягаться. Поехали быстрее. У меня от этой куриной вони в носу щиплет.

Ряха с облегчением хмыкнул и вскочил на коня.

— Двадцать Вторая, а какой сегодня день? — спросил он меня. — День Красной железной Собаки ведь прошёл?

— День Белой горной Курицы, четыре зеленых мэнгэ, — равнодушно откликнулась я.

— Зачем же ты в её день куриный помёт хаешь? Знаешь, что сегодня можно, а что нельзя?

— Отправляться в дорогу, давать наставления и принимать их, — вспомнила я кое-что из гороскопа на щите. А вот мыть волосы не советуют, вступать в должность и устраивать пиры — тоже. А если подстрижешься сегодня, твой внешний вид ухудшится. Понял?

— Не понял, — честно сказал Ряха.

— Это ещё что, — хмыкнула я, покачиваясь в седле. — Завтра стрижка волос может привести к тому, что будешь голодать.

— Какой ужас! — сказал Ряха и погладил тугой мешок.

Мы проехали по улочкам Отстойника и выбрались на окраину. Попали на пустырь, куда жители беспечно скидывали всякие отбросы, не утруждая себя особо вывозом их на специально отведенное Горой для этих целей место.

— Спешиваемся, — велел Ряха.

Спрыгнул с коня и повел его в поводу. Я сделала то же самое и пошла за ним.

Ряха вел коня через пустырь, покрытый сейчас молодой весенней травой. Груды всякого старья возвышались здесь, как небольшие курганы. Тут же белели костяки коров и лошадей, начисто обглоданные собаками. По пустырю бродили козы.

— В этом весёлом Отстойнике всё хорошо, — объяснил Ряха. — Да дорог плюнь, — и обчёлся. На выходах из городка они нас ждут, если поняли, что уходим. Поэтому придётся кружным путём выбираться.

— Ряха, а ты знаешь, куда нам бежать? — спросила я безнадёжно.

— Война план покажет, — отозвался Ряха.

— А я есть хочу… — сказала я тоскливо. — Я даже не ужинала.

— Ну давай поедим. Вон в том леске — показал Ряха на клочок смешанного леса на краю пустыря. — Не вешай хвост.

— Хорошо тебе говорить, у тебя его практически нет… — вздохнула я.

Когда мы добрались до леска и укрылись там, Ряха вынул из мешка и вручил мне пирог с мясом, уложенный заботливой зазнобой номер два, а сам занялся своим луком, стал подтягивать тетиву.