Месть Ледовой Гончей - Погуляй Юрий Александрович. Страница 3

Из палубной команды наверху чаще всего бывали стюарды. Самая замкнутая и оторванная от простых пустынников группка. У нас в общей зале спал только один из них – старший матрос Ворчун, остальные держались поближе к офицерам, прикрепленные каждый к своему «хозяину».

Стюардов в команде недолюбливали. Может быть, из зависти, а может быть, из-за очевидного примера, как может извратиться вольная жизнь странника Пустынь. Был ты свободным человеком – и вдруг стал личным рабом какого-нибудь головореза. Пусть еда лучше, работы меньше, но ты себе уже не принадлежишь. Ты – стюард.

Меня передергивало от перспективы оказаться среди офицерских слуг. Вторая палуба казалась мне значительно милее. Все ее запахи, все шумы, темные закоулки и старые топчаны общих залов были частью мира простого моряка или техника. Здесь всегда бурлила жизнь. Даже ночью. Слышались беседы у печек. Шатались по темным коридорам обходчики или ремонтники. В столовой, неподалеку от кухни мастера Айза, постоянно торчал кто-то из ледовых штурмовиков, соскучившихся по общению с «простыми людьми».

Первая, вторая палубы – вот она, корабельная жизнь. Настоящая. И в пику ей существовал нижний уровень «Звездочки».

Я остановился на последней ступеньке трапа, ведущего в темный коридор технической палубы. Ненавижу это место и считаю его самой зловещей частью корабля. Царство грохота, с которым не справлялась даже усиленная обшивка перегородок. Я чувствовал, как ярдах в двадцати от меня, за могучими боками шаппа, перемалывают вековой лед огромные траки. Судно тряслось и подрагивало из-за неровностей Пустыни, и ему вторило тихое позвякивание крышки на кастрюле да дрожь зубов.

«В этой темноте кто-то есть».

Я сошел с трапа в пахнущий маслом и гарью мир корабельных механиков, оказавшись на территории мрака, затхлого воздуха и резких звуков. Очень странное место облюбовал себе старый корабельный шаман. Нездоровое. Перехватив поудобнее поднос, я с тоской посмотрел вперед, туда, где кончалось пятно света от фонаря и начиналась тьма. Вдоль коридора тянулась труба отопления, покрытая старыми тряпками.

Пол под ногами дрожал, и я шел очень аккуратно, ожидая в любой момент резкого толчка или удара. Позади сквозь переборки доносился грохот расположенных на корме двигателей.

Балиар ан Вонк – самый чудаковатый человек на борту «Звездочки». Даже полубезумные инструментарии, большую часть дня проводящие здесь, среди механизмов, предпочитали спать на второй палубе, где грохота моторов еще можно научиться не замечать (хотя, несмотря на многослойные перегородки, гремело там сильно).

Старый шаман почти никогда не покидал черной палубы.

Оказавшись на границе света и тьмы, я перевел дух. Теперь поворот направо. Там будет безликая дверь в технические помещения и узкий закуток, в котором должен гореть фонарь. Если он еще работает – хорошо. Если нет, то на ощупь в закуток и вдоль стенки налево, дальше – переход в другой коридор. Там будет еще один, и я его увижу, если не погас фонарь. Инструментарии дотошно проверяют каждый механизм на своей палубе, следят за любой мелочью, связанной с сердцем корабля. Однако освещение коридоров к их интересам не относится. Капитан Аргаст Дувал как-то умудрился заставить их самостоятельно убирать свои проклятые коридоры, чтобы держать палубную команду подальше от секретов инструментариев, но вот битву за фонари вне технических лабиринтов проиграл. Так говорили в кабаке «У Полового» (как в шутку называли печь посреди жилого зала простых моряков, у которой постоянно грелся кто-то из старожилов и с охотцей делился жуткими историями да легендами «Звездочки»).

Одна из страшных сказок гласила, будто на третьей палубе обитают души погибших моряков. Тех, кто настолько прикипел сердцем к бывалому шаппу, что даже после смерти оставался на борту. Меня страшилки не трогали. Опыт подсказывал, что от живых гораздо больше неприятностей. И я с большей радостью встретился бы в темном коридоре с духом мертвого моряка, чем с тем, кого увидел в проходе к каюте шамана.

Под мерцающим фонарем, прислонившись к переборке, стоял ученик Балиара – Зиан ан Варр. Тощий, как древко алебарды, в роскошной распахнутой шубе. Вытянутое лицо с надменно поджатыми губами, темные провалы пустых глаз с вечно розоватыми белками от пагубного пристрастия к алому камню.

Он о чем-то переговаривался с механиком, лицо которого было тщательно обмотано грязными тряпками, а глаза скрывали огромные защитные очки. Инструментарию явно хотелось уйти подальше от скучающего Зиана, но он терпеливо изображал интерес к беседе.

Ан Варр – один из демонов «Звездочки». Желтое пятно на свежевыпавшем снегу. Избалованный лицемерный ублюдок, которого ненавидела большая часть палубной команды и опасались механики. Лихих штурмовиков он задирать не смел, а при офицерах имел вид придурковатый и благоразумный. Ему хватало ума не наглеть и держать себя в руках, и потому меня колотило от бессильной ярости, когда я видел Зиана в компании с кем-нибудь из власти предержащей на корабле пиратов.

Было в нем что-то необъяснимое, что-то такое, чего нельзя описать словами. Удивительно, но он ни разу не задевал меня. Ни разу не трогал, но я его ненавидел. Просто за то, что он был. Досадное, глупое чувство. И даже сейчас я не могу понять, отчего оно тогда возникло так ярко, так невыносимо важно.

Надо сказать, что Фарри на тот момент уже как-то получил свою дозу подлости от «привилегированного» пассажира. Не сильно, не очень обидно, обошлось внеочередными работами на гальюне. Такими незначительными достижениями могли похвалиться немногие палубники. Обычно расплата за шалости молодого шамана была куда строже. Кое-кто при виде Зиана вздрагивал и прятал глаза, вспоминая что-то из прошлого. Историй этих никогда не рассказывали в нашем «кабаке». Но они всегда были где-то неподалеку.

У печки Полового говорили, что когда-нибудь капитан узнает о бесчинствах юнца, говорили, что тогда все станет иначе. Но люди опытные, пересекающие Пустыню уже не один год, лишь хмыкали и напоминали, что свободные шаманы, пусть даже такие неприятные, как ан Варр, у путевых столбов не валяются, а гильдейские стоят так дорого, что капитан Гром и дальше будет путешествовать с закрытыми глазами и с затычками в ушах.

Зиан, скучающий в проходе, увидел меня и некрасиво улыбнулся. Словно кто-то прорезал дугу на его прыщавом круглом лице. Его уныние, неприязнь к механику и злость на учителя моментом растворились в новой эмоции. Но это была не та радость, которую испытывают от встречи с приятелем. Так ликуют грабители, зажавшие в переулке богатую добычу. Или циркачи, выходящие на помост перед зрителями.

Тело как оледенело. Очень хотелось развернуться и уйти, лишь бы не проходить по узкому коридору мимо затаившегося мерзавца. Из-за подноса мне пришлось бы хитро маневрировать, лишь бы не задеть Зиана. И ан Варр это понимал. Он улыбался, ожидая кульминации и развязки.

«Тебе придется потесниться, Эд. А это значит, что ты проиграл. Что ты выполняешь его волю».

Я прогнал гордыню прочь. Разумнее всего было заткнуть ее и пройти через пустяковое испытание. Подумаешь, ерунда какая-то, мелькнуло в голове.

«Не ерунда!»

Инструментарий чуть потеснился, пропуская меня. В его очках показалось мое отражение. Напряженное лицо, почти каменное. Угрюмый взгляд. Я и правда так выгляжу? Расслабься, Эд! Немедленно расслабься, не то он все поймет. Поймет, что ты его боишься.

«Разве?»

Чуть приподняв поднос, лишь бы не задеть Зиана, я попытался протиснуться мимо.

– Постой, юнга! – вдруг сказал шаман. – Что же ты несешь? Неужели с кухни прислали помои для нашей свинки?

Он покосился на инструментария, ожидая реакции на шутку. Тот неуверенно хмыкнул и чуточку сжался, мечтая юркнуть куда-нибудь в темный угол.

– Это ужин для мастера Вонка, – сказал я.

– Мне кажется, что именно это я и сказал! Дай взглянуть, чем кормят старого безумца.

Он бесцеремонно протянул руку и стянул крышку с кастрюли. Я попытался отшагнуть, но Зиан ловко вцепился свободной рукой в поднос и вонзил в меня взгляд.