Хранительница врат - Цинк Мишель. Страница 32

— Боюсь, не очень. Старшие делают все, что в их силах, но… — Она пожимает плечами. — Такова природа вещей.

Пожалуй, она права — ведь тетя Абигайль, наверное, очень стара. Однако даже Уна, похоже, грустит о ней.

— А можно ее увидеть?

Уна закрывает дверцу шкафа и возвращается к кровати, перекинув через руку одежду.

— Сейчас она спит. Она уже много дней о тебе спрашивала. Правду сказать, даже спать нормально не могла, пока не узнала, что ты благополучно прибыла. Так что теперь, когда она наконец успокоилась, лучше дать ей отдохнуть. Обещаю, как только она проснется, тебя тотчас же к ней позовут.

Я киваю.

— Спасибо.

— Нет, это тебе спасибо. — Наши глаза встречаются, и мы улыбаемся друг другу. Уна кладет одежду в ногах кровати. — Ну вот. Надень-ка, а я тем временем раздобуду тебе что-нибудь поесть. Вода для умывания на бюро.

— Да, но… — Мне не хочется ответить на такое гостеприимство грубостью. — Но что с моей одеждой?

— Она в стирке, — отвечает Уна. — Кроме того, думаю, в этой тебе будет гораздо удобнее.

Глаза ее на миг озорно вспыхивают, и она становится похожа на Астрид — только без тени злобы, что мелькала в глазах младшей девочки.

Я снова киваю.

— Хорошо. Спасибо.

Уна улыбается и выходит из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Я выжидаю несколько секунд, и только тогда решаюсь покинуть кровать. Я уже ощущаю усталость, хотя только и сделала, что приподнялась на кровати да поговорила с Уной. У меня остались смутные воспоминания о том, как за миг до того, как потерять сознание, я рухнула на каменные плиты дорожки, ведущей на холм. Страшно даже вспоминать об этом. Я изо всех сил надеюсь, что не упаду на пол.

Для начала я откидываю одеяла и свешиваю ноги с кровати. В комнате удивительно тепло: хотя я совершенно раздета, но холода не ощущаю. Каменный пол под ногами тоже теплый.

Держась за прикроватный столик, я поднимаюсь — очень медленно и осторожно. На меня накатывает волна головокружения и дурноты, но лишь на несколько секунд. Когда она проходит, я ковыляю на негнущихся, онемевших ногах к тому месту, где лежит моя одежда. Гадючий камень болтается в ложбинке на обнаженной груди. Даже в полном одиночестве мне все равно как-то неловко. Наклонившись за одеждой, которую мне оставила Уна, я преисполняюсь уверенности: произошла какая-то ошибка.

Или же кто-то решил надо мной подшутить.

21

— Ты мне не все оставила! Тут не хватает… очень многого!

Уна опускает на столик поднос с хлебом, сыром и фруктами, а сама подходит к ногам кровати, где сижу я. Свободное сиреневое одеяние, точная копия того, что она оставила мне, вихрится вокруг ее ног и тела, обрисовывает очертания женственной фигурки. И мне в первый раз закрадывается в голову мысль: похоже, это все-таки не ошибка.

Она оглядывает меня с головы до ног.

— Да вроде все есть.

От смущения на щеках у меня проступает жаркий румянец.

— Но недостаточно же.

Уна с улыбкой наклоняет голову набок.

— Белье и платье. Что еще?

Я встаю, слегка покачиваясь от последних остатков дурноты.

— Ой, ну не знаю… Брюки? Юбка? А туфли и чулки? Или мне босиком ходить?

— Лия… — Я вздрагиваю от этого обращения. — Прости, можно я буду называть тебя просто Лией? Настолько лучше этой официальной Амалии…

Я киваю, и Уна продолжает:

— Когда мы будем выходить из комнаты, я дам тебе сандалии, но здесь, в Святилище, тебе больше ничего не потребуется. А кроме того, я относила твою одежду в стирку. — Она удивленно приподнимает брови. — Да, там и в самом деле полно всевозможных вещей. Должно быть, это очень неудобно — все время ходить настолько стесненной?

Я возмущена: я привыкла считать себя независимой молодой женщиной, а уж тем более после выхода из Вайклиффа — но Уна мгновенно пошатнула это убеждение.

Не удостаивая последний вопрос ответом, я гордо вздергиваю подбородок, изо всех сил стараясь, чтобы не показалось, что я дуюсь и капризничаю.

— Замечательно. Но мне бы хотелось получить назад мою одежду — вдруг она мне понадобится.

Уна идет к двери.

— Я схожу за ней, пока ты завтракаешь.

Она уже закрывает дверь, но я успеваю окликнуть ее:

— Да будет тебе известно, что брюки вместо юбки я ношу только когда езжу верхом!

Она выразительно улыбается и исчезает за дверью. И почему мне кажется, что в глубине души она подсмеивается над моими пуританскими идеалами?

— Луиза будет счастлива видеть тебя, — говорит Уна. — Как и ваш проводник, Эдмунд, хотя он сейчас, насколько я понимаю, отлучился по какому-то делу.

Мы неторопливо идем по длинному каменному коридору, защищенному от стихий одной лишь крышей — совсем как галереи в итальянских палаццо, которые я видела, путешествуя с отцом по Европе.

Я отмечаю про себя, что Соню Уна не упомянула — и хотя, надо полагать, она просто старается быть тактичной, но именно Соня более всего занимает сейчас мои мысли.

— А как Соня?

Повернув голову, я впиваюсь глазами в Уну, чтобы не пропустить ни малейшего нюанса в ее выражении лица, который подсказал бы мне то, что не скажут слова.

Моя спутница вздыхает, оценивающе глядя на меня. А я гадаю, будет ли она честной или, пожалев меня, ничего не расскажет?

— Не то, чтобы хорошо, Лия. Впрочем, Брат Марков тебе подробнее расскажет. В силу своего положения он, верно, знает больше, чем я.

Брат Марков. Интересно, что означает этот титул — и скрытое упоминание положения Димитрия. Но сейчас мне важнее Соня.

— А можно мне с ней повидаться?

Уна качает головой.

— Не сегодня.

В тоне ее звучит такая определенность, что я даже не пытаюсь возражать. Лучше спрошу у Димитрия.

Навстречу нам по галерее идет какой-то джентльмен атлетического сложения, в облегающих брюках и белой рубашке наподобие туники.

— Доброе утро, Уна, — с лукавой улыбкой на полных губах здоровается он.

— Доброе утро, Фенрис, — кокетливо отзывается она.

Выждав, пока он отойдет за пределы слышимости, я спрашиваю:

— Кто это?

— Брат. Один из самых… гм… известных. Я вовсе не собираюсь с ним встречаться, но у него такая репутация, что прямо-таки хочется отплатить ему его же монетой.

— В самом деле? Весьма впечатляет! — смеюсь я. — А кто такие Братья?

— Братья — ну так именно Братья и есть.

— Фенрис твой брат?

Уна смеется.

— Не мой брат. Просто Брат. В том смысле, что он рожден одной из Сестер и еще не решил, покинет ли он нас, чтобы найти свой путь в вашем мире, или же останется служить ордену Сестер.

— Боюсь, я не понимаю.

Уна останавливается и кладет руку мне на локоть, так что я тоже вынуждена остановиться.

— Сестры не прикованы к Алтусу. Если мы захотим, то можем жить в вашем мире, как твои мать и тетя. Однако даже если мы и остаемся на острове, это еще не значит, что жизни у нас замирают. Мы тоже влюбляемся, женимся и рожаем детей, и эти дети, в свою очередь, достигнув определенного возраста, должны выбрать свой путь.

Я все еще не понимаю, при чем тут такой джентльмен, как Фенрис.

— Но они-то кто такие? Братья?

Уна приподнимает брови.

— Не думаешь же ты, что Сестры рожают только Девочек?

Я вспоминаю Генри. Да, не только девочек.

— Значит, Братья — это сыновья Сестер, решившихся завести детей…

Это не вопрос, но Уна все равно кивает.

— И потомки членов Совета Григори, которым, если они остаются на Алтусе, позволено брать в жены только Сестер. Так что все они — наши Братья и, если пожелают, вольны остаться тут, служить ордену Сестер или даже Совету Григори.

Я стою на месте, обдумывая ее слова, но тут замечаю, что моя провожатая уже тронулась с места. Я пускаюсь вдогонку, приходится ускорить шаг, и даже это усилие утомляет меня, а ведь я встала не больше часа назад.

Еще через несколько минут я задаю ей вопрос, что давно интересовал меня.