Хранительница врат - Цинк Мишель. Страница 40

— А сколько он еще будет действовать?

— По крайней мере, пока ты не доберешься до страниц. Если нам повезет, то и еще немного. Я… — Она облизывает губы. Я спешу предложить ей воды, но она отказывается. — Все свои силы, дитя, я вложила в этот камень.

Сожаление кинжалом пронзает мою грудь. Теперь я понимаю, отчего тетя Абигайль так тяжко больна: она отдала все остатки своей силы мне через гадючий камень. Должно быть, она ведала о нарастающей мощи Элис, а быть может, и о Сонином предательстве тоже. Невыносимо спрашивать у нее, не я ли причина ее слабости. Невыносимо знать. В любом случае, сделанного не вернешь. Гораздо мудрее и милосерднее использовать с толком то немногое время, которое у нас осталось.

— Спасибо, тетя Абигайль. А если этого окажется недостаточно? Когда ваша сила покинет камень… вдруг я не смогу набрать достаточно сил, чтобы противостоять призрачному воинству, пока не исполню пророчество до конца?

Тетя Абигайль улыбается — слабо, едва заметно, но улыбается. В этой улыбке я вижу силу, что много десятилетий вела за собой Сестер.

— Ты сильнее, чем думаешь, дитя мое. Тебе хватит сил.

Слова ее пробуждают во мне воспоминания. На миг я словно перенеслась в то утро в Верчвуде, когда тетя Вирджиния вручила мне предсмертное письмо матери. «Ты сильнее, чем думаешь, родная», — сказала тогда она.

Тетя Абигайль на миг опускает веки, и тут же вновь открывает глаза. В ее взгляде светится решимость.

— Ты должна найти страницы.

Я киваю.

— Скажите мне, где они, и с их помощью я покончу с пророчеством.

Она крепче сжимает мою руку.

— Не могу… сказать…

Я качаю головой.

— Тетя Абигайль, ведь я именно для того сюда и приехала. Вы же сами пригласили меня сюда. Или вы запамятовали?

— Меня не память подводит, дитя мое.

Я все равно не понимаю.

Тетя Абигайль так слаба, что головы повернуть уже не может. Она медленно оглядывает комнату и понижает голос, так что я с трудом разбираю слова.

— В этом Святилище… слишком много ушей. Кто-то подслушает и попробует обратить то, что он узнал, ради блага Сестер. Кто-то — ради собственного своего блага.

Я поднимаю голову. У окна Сестра складывает простыню. Вторая Сестра куда-то ушла. Уна размалывает что-то пестиком в ступке, а потом растворяет порошок в воде. Димитрий все так же стоит, прислонившись к стене у входа.

Я снова поворачиваюсь к тете Абигайль.

— Как же я найду страницы, если вы не скажете, где искать?

Она вынимает руку из моей ладони, хватает меня за локоть и подтаскивает к себе, так что ухо мое оказывается рядом с ее сухими потрескавшимися губами.

— Ты уедешь послезавтра. Доверенный слуга твоего отца, Эдмунд, проводит тебя с острова до места первой встречи. Каждый отрезок пути тебя будет вести новый гид. Только Димитрий останется с тобой всю дорогу. Он уже давно служит мне, и я безгранично ему доверяю.

Взгляды наши встречаются, и мне мерещится в ее глазах горделивая искорка.

— Никто не будет знать твой маршрут. Каждый проводник отвечает только за маленький отрезок пути. Даже последний не будет знать, что его кусок — последний. Ему скажут, что это лишь одна остановка из многих…

Я выпрямляюсь, испытывая прилив любви к тете и гордости за нее. Даже больная, на смертном одре, она не утратила остроты разума. Вот только я уже не так доверчива, как прежде.

— А что, если кто-нибудь из проводников предаст нас или подпадет под влияние призрачного воинства?

— Проводников выбирали очень тщательно, но с твоей стороны мудро заранее рассматривать разные случайности, — хрипит тетя Абигайль. — Вот почему я скажу тебе и только тебе то, что ты должна знать.

Она жестом велит мне нагнуться ниже. Я повинуюсь.

— Еще ближе, милая. — Я почти прижимаюсь ухом к ее губам, и она шепчет одно-единственное слово: — Шартр.

Я озадаченно выпрямляюсь. Не сомневаюсь, расслышала-то я правильно — да вот только что это значит?

— Я не…

Она шепотом прерывает меня:

— У ног Хранительницы. Не дева, но сестра. — Взор ее блуждает по комнате. — Как переправишься через море, руководствуйся моими словами. Если придется вдруг продолжить путь одной, ты отыщешь дорогу.

Я повторяю про себя это единственное слово, наслаждаясь тем, как оно приятно звучит. Запоминаю странную фразу — она кажется мне смутно знакомой, хотя вряд ли кто-нибудь произносил ее при мне.

По другую сторону кровати появляется Уна. В руках у нее чаша с растворенным порошком. Уна печально улыбается.

— Леди Абигайль пора отдохнуть.

Я гляжу на сестру моей бабушки. Она уже крепко спит. Я наклоняюсь и целую горячий лоб.

— Сладких снов, тетя Абигайль.

Уна ставит чашу на столик возле кровати.

— Мои соболезнования, Лия. Я могу как-то облегчить твою скорбь?

Я качаю головой.

— Просто позаботься о ней.

Уна кивает.

— Я тут заварила кое-что, чтобы уменьшить боль, но не хотела ее будить — она так спокойно спала. Я прослежу за ней, а как проснется, позабочусь, чтобы она не страдала. — Она улыбается. — Тебе самой надо отдохнуть. Вид у тебя усталый.

Я не осознаю всей правды этих слов, пока Уна не произносит их. Внезапно на меня наваливается изнеможение.

— Обязательно пошли за мной, как только тетя Абигайль проснется. Мне бы хотелось провести с ней как можно больше времени перед…

Уна понимающе кивает.

— Позову вас сразу же, как она придет в себя. Обещаю.

На неверных ногах я бреду к ждущему у двери Димитрию. Он берет меня за руку, мы выходим в коридор и закрываем за собой дверь.

— Тебе надо поспать, — говорит он. — В ближайшие дни тебе понадобятся все силы.

Я гляжу на него.

— Что ты знаешь о местонахождении страниц?

Он сощуривается, старательно припоминая.

— Да почти ничего. Мне велено приготовиться к путешествию. Мы с тобой и Эдмундом в качестве проводника уезжаем послезавтра.

Я киваю. Хоть я целиком и полностью доверяю Димитрию, однако дала клятву оправдать доверие тети. Я не скажу ему о словах, которые она прошептала мне в своей спальне.

— Димитрий?

— Да?

Мы сворачиваем за угол, и я узнаю коридор, ведущий к моей комнате.

— Перед отъездом мне непременно надо увидеть Соню.

Меня и так мучает совесть, что я не настояла на этом прежде, — но я не была уверена в своих силах. Хочется верить, что мое умение прощать настолько сильно, что преодолеет все, — однако я никак не приду в себя от потрясения, вызванного предательством Сони. Вряд ли я узнаю наверняка, способна ли простить Соню, если не повидаюсь с ней. А значит, я должна ее увидеть перед отъездом с Алтуса — вероятно, в последний раз.

Димитрий останавливается у двери в мою комнату, и за тенью тревоги в его глазах я различаю лихорадочную работу мысли.

— А стоит ли? Старшие говорят, что ей лучше, но, может, следует подождать, пока она не оправится полностью — до нашего возвращения.

— Нет, Димитрий. Мне надо ее повидать. Я не успокоюсь, пока не добьюсь встречи. Вообще следовало бы сделать это гораздо раньше.

— Лия, от встречи с ней в том состоянии, в каком она прибыла на остров, толку не было бы никакого. К тому же — Старшие запретили. Впрочем, если тебе так необходимо повидаться с ней перед отъездом завтра я поговорю с ними и все устрою.

Я приподнимаюсь на цыпочки и обвиваю руками шею Димитрия.

— Спасибо! — пылко благодарю я, а потом прижимаюсь губами к его губам.

Он отвечает на мой поцелуй с плохо сдерживаемой страстью и неохотно отстраняется.

— Лия, ты должна отдохнуть. Увидимся утром.

Я кладу голову ему на грудь.

— Не хочу, чтобы ты уходил.

Пальцы его перебирают пряди моих волос.

— Тогда я не уйду.

Я недоуменно смотрю на него.

— Ты… то есть как это?

Он пожимает плечами.

— Если ты хочешь, чтобы я остался — буду спать у тебя на полу или где угодно еще. В этом нет ничего постыдного. Во всяком случае, здесь. Да и потом… — В глазах его зажигается озорной огонек. — Я ведь уже пообещал тебе чтить условности вашего светского общества, нравится тебе это или нет.