Год Крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна. Страница 2

– Не-а. Два. – И потянулся к миске с тертой репой.

– А если речку запрудить?

На этот раз путник думал дольше.

– Нет. Лучше не трогать. Три.

– Я ж говорил, что разольется и вся на болото изойдет, – не удержался, досадливо напомнил лавочник.

– Или осыповские с нижнереченскими объединятся и морды нам бить пойдут, – поддакнул сын головы. – Они грозились!

Путник равнодушно пожал плечами. Его такие мелочи не интересовали, а проверять их бесплатно он не собирался.

– А если через пару недель заново поля засадить? Взойдет или впустую потратимся?

Толстяк подавил зевок. С этой голытьбой вечно одно и то же. Надеются, жмутся, тянут до последнего… Нет, врать весчанам он не собирался – кодекс запрещает, да и дар утратить можно, бывали случаи. Но путник сразу видел: дело гиблое, какой вопрос ни задай. Пусть, впрочем, спрашивают. Глядишь, горсточка серебра и накапает.

– Впустую. Четыре. Следующий.

Солнце уже вовсю пекло спину, а пристойного клева Рыска так и не дождалась. То ли рыбе не нравился юго-восточный ветер, резко сменивший северного собрата, то ли погожий, без единой хмаринки денек, то ли вонючий жир, на котором пеклась наживка-лепешка (а что делать, если сала в бочке остался только один круг и его приходится беречь, неделю смазывая сковороду одним и тем же куском?). В любом случае в туеске у девочки плескалось больше воды, чем рыбы. И то какой-то мелочи: несколько верховок длиной с палец, кошке на радость, три жирненьких, уже дохлых ильника да четыре десятка карасей, самый крупный из которых умещался на ладони.

По уму пора бы сматывать удочку, но вдруг именно в этот момент к размякшему катышку на крючке примеряется огромный сом? Рыска, размечтавшись, красочно представила, как, упираясь обеими ногами, борется с упрямой рыбиной, щепоть за щепотью вытягивая ее из воды; как уже на берегу добыча обрывает леску и начинает, сердито хлеща хвостом и подскакивая, сползать по пригорочку обратно к сажалке; как Рыска валится на нее животом…

В доме на другом берегу послышался собачий лай, заскрипела дверь, и на крыльцо вышла полная женщина в цветастом платье. Уперла руки в бока, бдительно осмотрелась.

Уже схваченный за жабры сом бесследно испарился. Рыска ничком вжалась в землю, хотя камыши надежно прикрывали девочку от теткиных глаз, а соломенный поплавок с такого расстояния и вовсе не заметен.

Тетка Батара терпеть не могла рыбачащих в сажалке детей, хотя сама ни удочкой, ни сетью не промышляла – только выпускала на воду гусей. Видать, просто жаба ее душила, что кто-то извлекает выгоду из ее имущества, будь это даже помойка на заднем дворе.

Между прочим, сажалку делал Рыскин дед, бревнами и глиной запрудивший текущий по овражному дну ручей – чтобы рыба велась и дети купались. Но это как-то незаметно забылось, а когда дед умер, Батара и вовсе обнаглела, присвоив ничейный пруд.

– Эй, ты! – неожиданно завопила тетка, хватая стоящую у порога хворостину и грузно сбегая по ступенькам. – Ты, ты! Думаешь, не вижу?! Вылазь, кому сказала, дрянь эдакая!

Рыска оцепенела от страха. Конечно, сама тетка ничего ей сделать не сможет – ну поорет вслед, кобеля натравит (старый, ленивый, только для виду побрешет и зубами у пяток поклацает), – но, если встретит Рыскиного отца, непременно нажалуется, а тому дай только повод обчистить розгу.

Что же делать?! Узнала ее тетка или просто макушку заметила? Макушка обычная, смоляная, почти как у всей здешней ребятни. Сажалка широкая, длинная, авось тетка не станет ее обегать. В крайнем случае можно задом отползти и в соседний овраг скатиться, а уж по его дну драпануть… крапивы только там полно, да и удочку жалко…

Батара сделала еще несколько шагов и остановилась. Зевнула, хворостиной почесала себя между лопатками и, развернувшись, вразвалочку двинулась к птичнику на задворках.

«Просто так орала, на испуг хотела взять», – с облегчением поняла девочка. Тем не менее ноги-руки ощутимо дрожали, а настроение испортилось напрочь. Какая уж тут рыбалка!

Рыска села, смотала удочку и, придерживая рыбу пятерней, слила из туеска половину воды, чтобы не плескалась на ноги по дороге. Раскрошила лепешку, собираясь кинуть на прикорм, но передумала и съела сама. Да уж, не ахти, зато как раз такого размера, чтобы заглушить голод, не успев дать ощутить гадкого привкуса.

Тетка Батара шумно возилась за сараями, покрикивая на гогочущих гусей и, кажется, охаживая хворостиной лезущего под ноги поросенка. Точно, поросенка – на мужа она ругалась куда крепче, не стесняясь в выражениях и пожеланиях, а нежную животинку не дай Богиня сглазить!

Из-за угла дома, сердито шипя и хлопая крыльями, показался первый гусак. Вперевалку добежал до сажалки и так шумно в нее плюхнулся, что сонная полуденная тишина разлетелась на осколки и осыпалась в воду вместе с поднятыми птицей брызгами. Стадо из пяти гусынь и семи крупных, но еще не оперившихся гусят последовало за вожаком, мигом превратив тихий прудок в рыночное торжище.

Девочка закинула удочку на плечо, развернулась к тропке и задумалась. Проще и быстрее всего вернуться через веску, но есть риск нарваться на Батариного сынка, местного заводилу и главаря ребячьей компании, в которую Рыска, увы, не входила. Уж Илай-то безошибочно углядит отверженку сквозь любые кусты, да что там – дубы! А учитывая, что он на голову выше и вдвое сильнее…

Можно еще лесом пойти. Это вчетверо дольше, и по холмам придется карабкаться, чего по такой жарище совсем не хочется. Ой, сегодня же путник должен приехать! Значит, все весчане собрались у головы, кто в доме, кто во дворе, и мальчишки тоже поблизости вертятся. Рыске и самой охота было поглядеть на грозного гостя, но, если Илай застукает ее с удочкой, трепки не миновать. Ясно же, что не на Камышовую Змею бегала, там нынче илу на двадцать шагов от берега. Нет, через веску сейчас точно нельзя!

Ручей тоже сильно обмелел, не понадобилось даже идти до мостика. По склону холма, начинавшемуся сразу от бережка, пришлось карабкаться чуть ли не на четвереньках, сжимая удочку в зубах. На ноги удалось встать только на тропинке, испещренной коровьими следами: другая сторона холма была пологой, и загоняемая по ней скотина привыкла пастись возле кручи. Еще выше рос еловый лес, летом Рыска бегала туда по землянику, осенью – за лисичками.

Девочка отряхнула коленки, перевела дыхание. Самое гадкая часть пути позади, теперь прямо по тропке до овражка, а потом вниз и вдоль огородов до самого дома.

– Эй, Рыска-крыска, стой!

Девочка испуганно оглянулась. По склону, пыхтя и спотыкаясь, взбирались четверо мальчишек. Окликнул ее Варик, лопоухий и чуток косоглазый сын кузнеца, ровесник Рыски. С ним одним еще можно было разойтись миром, а иногда и поиграть, – но только не в компании с Илаем и его двоюродными братцами.

– Ага, попалась, жабоглазая! – торжествующе прошипел Илай. – Что, опять из моей сажалки рыбу крадешь?

– Это моя сажалка, – чуть слышно возразила девочка, пряча руки за спину.

– Чего ты там пищишь, воровка?

– Ее мой дед выкопал!

– Твой дед в Саврии нужники ложкой чистит, а ложку облизывает! Отдавай туесок, живо!

Рыска попятилась, беспомощно озираясь по сторонам. Не тот в туеске улов, чтобы за него цепляться, но Илаю он тоже не нужен, просто унизить ее хочет. Сначала рыбу отнимут, потом удочку, в прошлый раз вообще голышом по веске пустили…

Девочка медленно подняла туесок, вроде как собираясь протянуть Илаю, но, когда тот нетерпеливо шагнул к ней, резко выплеснула воду мальчишке в лицо:

– На!

Дружки захохотали, тыча в него пальцами: своего ли, чужого бьют – все забава. Выглядел Илай и вправду смешно: глаза вытаращены, рот раззявлен, в кудрях застряла дохлая верховка, карасик провалился за шиворот и вовсю там трепыхается, просвечивая сквозь мокрую рубашку. Да и запах у прудовой, настоянной на рыбе водички не чета колодезному.

Рыскино торжество длилось недолго.