Бури - Мишарина Галина. Страница 8

– Эван! – сказала я сердито, но его уже понесло.

– Мы с ней встретились… эм-м-м… Сколько тебе было? Двадцать с небольшим, да. Она сдружилась с дедом, который был отличным мечником. Он ковал настоящие произведения искусства. Чем это кончилось, как вы думаете?

– Фрэйа, ты ковала мечи? – спросил Кёртис изумлённо.

– Нет, не ковала, – ответила я, а руки так и чесались влепить Эвану подзатыльник, – это мне не по силам.

– Не ковала она! – радостно произнёс «брат». – Она с ними упражнялась! Я сам видел. Да ты и сейчас это занятие не до конца забросила, правда ведь?

– Правда, не забросила. Но когда Айвор – человек, который учил меня всему – уехал, стало сложнее. Себя со стороны не видишь, а перед зеркалом тренироваться – это не для меня. Нужно научиться слушать внутренний голос, а я тогда была весьма рассеянной. Сейчас это скорее развлечение.

– Значит, холодное оружие, – задумчиво произнёс Олан. – Странное увлечение для девушки, тебе не кажется?

– Нет, не кажется. Тогда я остро нуждалась в этом. На пути человека встречается масса возможностей, и мы вправе использовать или не использовать их. Но для каждого что-то свое. Кто-то хорошо поет, кто-то здорово готовит. У кого-то дар помогать людям. И каждый из них рано или поздно получит возможность стать в своем деле мастером, если очень постарается. Это не обо мне, но я получила шанс научиться и не упустила его. Я чувствовала, что мне это необходимо! Некоторые нуждаются в похвале, некоторые в порицании, а мне нужно было дать хорошего пинка… Образно выражаясь.

– Хм, – произнёс Олан.

– Я увлекался в юношестве боевыми искусствами, хотя здесь мне далеко до Санады, но я тебя хорошо понимаю, Фрэйа, – сказал Кёртис. – Начал с одного, перешёл на другое, а закончил полетами, – и он улыбнулся. – Ты права, что у нас есть возможности, но это не значит, что то, чем мы занимаемся на определенном этапе жизни, станет нашим призванием.

– Да, это я и имела в виду. Просто Эван говорит, что я разносторонняя. Но это скорее плохо, чем хорошо.

– Почему же, Фрэйа? – сразу спросил Кёртис.

– Я действительно многое умею, но как-то наполовину. И всё думаю – может быть, лучше уметь что-то одно, но зато уметь так, чтобы дух захватывало!

Капитан улыбается, я чувствую это, но он в наш разговор не вмешивается. Эван тоже слушает заинтересованно. Конлета мне не видно, да и смотреть на него не хочется – чувствуется, что он всё еще слегка раздражен. Чем? Этого я не знаю. Олан о чем-то задумался, и глядит поверх наших голов.

– Может быть, да… С другой стороны, я тебе даже немного завидую. Мне всегда хотелось научиться бесконтактному бою, но я посвятил жизнь полетам. Теперь думаю – может, еще не поздно?

– Никогда не поздно осуществить свои желания! – сказал Эван. – Поэтому сейчас я пойду и нажрусь. С утра ни былинки во рту не было. Вы со мной?

Он всегда ел редко и помногу.

– Пожалуй, и я схожу, – сказал Конлет. – Еще увидимся!

Где-то начала играть музыка, и Олан и Кёртис попрощались с нами.

– Рад нашему знакомству, Фрэйа! – сказал Кёртис. Олан дружелюбно мне кивнул, и они покинули нас.

Некоторое время Алеард молчал. Потом мы, не сговариваясь, тихонько отошли в сторону, и присели на широкую белую скамейку под раскидистой липой.

– Как ты? – спросил мужчина.

– Замечательно. Счастлива тебя видеть, Алеард!

– А я тебя, Фрэйа. Хорошо, что пришла. Олан и Кёртис – наши пилоты. Если Бури нужно будет пилотировать. Постепенно познакомишься со всеми членами экипажа. В такой обстановке проще знакомиться и узнавать друг друга.

– Я вообще-то не умею знакомиться, – ответила я честно, и щеки потихоньку начали розоветь. – Не понимаю, почему я стала такая нерешительная, стеснительная? Раньше была побойчее.

– Это рассказ Эвана на тебя так подействовал, – улыбаясь, сказал Алеард. – Он тот ещё болтун.

Я рассмеялась.

– Эван мне как брат. Мы с ним близки и понимаем друг друга с полуслова, правда, видимся редко.

– Вы энергетически совместимы, даже двигаетесь похоже. И внешне есть сходство: те же брови, и губы, и овал лица. Как удивительно устроена жизнь.

– А у тебя есть братья или сестры?

– Да, есть, – я заметила, как едва уловимо поменялось выражение его глаз. – Две сестры и брат. Они все младше меня.

– Эван мне ближе, чем Карина, моя родная сестра. Я не хочу ее обижать, не говорю с ней об этом, но, думаю, она и так знает, что к чему…

– Она знает, – кивнул Алеард, и в его глазах была видна трудно сдерживаемая печаль. – Близость в чувствах не всегда основана на семейности. Как бы ни любили нас родные, порой одиночество – единственный выход.

Мы замолчали. Я чувствовала, что он думает о чём-то грустном, и решительно дотронулась до его плеча.

– Прости, Алеард. Я расстроила тебя. Я такая же болтунья, как Эван, затрагиваю безрадостные темы и копаю глубоко и безжалостно.

Мне не хотелось убирать руку, он был таким теплым, и ткань под моими пальцами была гладкой и приятной. Алеард повернул ко мне лицо и прищурил глаза, пристально на меня поглядев. Взгляд был теплый – словно солнечный луч упал на лицо. Я заставила себя отстраниться, и Алеард быстро поймал мои пальцы и положил себе на колено.

– Нет, Фрэйа, ты меня не расстроила. Наоборот, я рад, что не остался наедине со своими мыслями, как обычно.

Я замерла, почувствовав, как он осторожно провёл кончиками пальцев по моему запястью.

– Откуда у тебя этот шрам?

– Мы с сестрой и её друзьями катились с горки на санках, и кто-то врезался в меня сзади. Я упала, и Карина переехала мне руку… Это был один из тех моментов, когда она утратила самообладание, – я мягко рассмеялась. Алеард улыбнулся и хотел что-то сказать, но его позвали, и он, кинув на меня пронзительный, совершенно непонятный взгляд, ушел, пообещав скоро вернуться.

Я легко проскользнула через толпу, подошла к фонарику и присела возле него. Сидели немногие. Танцующая толпа была весёлой, искренней и шумной.

Сама я танцевала посредственно, и никто меня в этом переубедить не мог, хотя Эван и говорил, что я себя недооцениваю. Может, в другом месте и в другое время… Мне вспомнилось, как на одном из праздников, лет пять назад, меня пригласил на танец соседский парень. Я тогда была еще настырнее и неуступчивее. Как бедняга ни старался, ему не удавалось меня за собой вести. Потом я ходила на уроки танцев, кое-чему научилась. Правда, у меня лучше получалось танцевать одной. За буйный нрав и неподатливость мальчишки прозвали меня «Чертополохом». Конечно, это обижало, но я не сердилась, могла часами быть одна-одинёшенька, гулять или плавать, и ездить верхом, в то время как другие ребята собирались группами и весь день проводили вместе. Наверное, стоило просто забыть свой первый неудачный опыт, но я не могла. Так и вставали перед мысленным взором растерянные глаза того паренька, его неловкие, робкие движения…

Я решила немного размяться: потянулась вниз, к пяткам, а потом в стороны, и снова вниз. Я с детства была гибкой. Папа говорил: гнусь, но не ломаюсь. Ни разу даже носа не оцарапала, падала с годовалого возраста с лихими кувырками, тут же вскакивала и бежала дальше. Ходила на руках, делала простые «колеса» и более сложные сальто. Но вот танцевать боялась.

Я поднялась, не в силах усидеть на месте, стала потихоньку покачиваться в такт музыке: приподнималась на носках, и перекруживалась, и так увлеклась, что не сразу заметила подошедшего Конлета.

– Как вечер, продолжается? – сказал он таким тоном, словно я безнадежно испортила людям праздник. Я вздрогнула и застыла столбом.

– Да, хорошо продолжается, Конлет. А ты как?

– Ничего, – ответил он выразительно, и это незатейливое словно прозвучало как выстрел. – Капитан нам все рассказал. Про корабль, – закончил он.

Я напряженно ожидала продолжения.

– Фрэйа, почему ты раньше не говорила, что так хорошо чувствуешь корабль? – произнёс Конлет с укором.

– Потому что каждый раз, когда я начинала разговоры на эту тему, ты не хотел слушать.