Не будите Гаурдака - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 58
Бесстрастные и безмолвные души стали не спеша собираться вокруг неприступной тюрьмы незваных гостей Хель, постепенно превращая полутьму вокруг них в призрачное подобие белесого киселя.
— Расскажи хотя бы, с чем мы на этот раз столкнулись, — пристроился рядом с убитым новым поражением богом грома и вытянул из кармана записную книжку и грифель чародей. — Конечно, я про свою магию тут упоминать лишний раз больше не хочу — об усопшей или хорошо, или ничего — но, может статься, сообща мы что-нибудь придумаем, найдем выход, так сказать, из безвыходной тюрьмы силой мысли?
Остальные, угнетенные и подавленные, тоже собрались и молча сели вокруг, тщась отыскать решение проблемы, которой они не понимали при помощи силы мысли, которой у них не было.
— Нет выхода, — угрюмо процедил сквозь зубы бог. — Это не простое железо, или камень, или что вы, смертные, там у себя еще можете изобрести. Это невозможно сломать, разрубить, расплавить или расшатать. Даже прикоснуться к ней — мгновенная смерть. Смерть без возврата.
— А бывает смерть с возвратом? — дотошно уточнил, конспектируя речь бога, чародей.
Мьёлнир пасмурно зыркнул на книжника.
— Не привязывайся к словам, дед. Я имел в виду, что после смерти отряга душа его уходит в Старкад, если это был герой, и пал он с оружием в руках, и сюда, в Хел, если это был какой-нибудь ремесленник, крестьянин, или герой, скончавшийся старым и беззубым в своей постели. Но если смертный или бессмертный хотя бы дотронется до такой решетки, то дни его будут сочтены в тот же миг. И его, и его души.
— Она тоже умрет?! — ужаснулся Олаф.
— Да, — ровно кивнул громовержец. — Потому что это — не ваши елки-палки-железки, смертные. Это — пустота.
— Пустота?! — изумился Иван и принялся оглядывать друзей в поисках поддержки своему недоумению и удивлению. — Но пустота… она ведь нестрашная! Она просто… пустая!.. Как пустая комната, пустой кувшин…
— Пустая голова… — в пространство добавила царевна, но в ответ на четыре убийственных взгляда быстро уточнила: — Это я о себе.
— Пустота эта, и пустота в твоей, чужестранец, комнате — как снежная гора и снежинка… — неподвижно глядя перед собой, на переплетенные в замок пальцы, тихо заговорил Мьёлнир. — Как море и капля… Как березовый лист и Иггдрасил… Она втянет тебя, засосет и разорвет на миллиарды клочков, едва ты прикоснешься к ней хоть одним пальцем… Эта пустота — осколки Гуннингапа, зияющей бездны, бестелесной, но твердой, как самый твердый гранит, или чугун, и из которой в начале времен был сотворен Провидением Белый Свет, и ничто не может противостоять ей.
— Белый Свет был сотворен не Провидением, а… — начал было просветительскую лекцию [67] Адалет, но Сенька своевременно ткнула его в бок кулаком.
— В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, — строго прокомментировала она ему на ухо свою попытку членовредительства. — Ну вот какая тебе сейчас разница?..
Волшебник упрямо дернул плечом.
— Любовь к научной истине — вот главное достоинство настоящего адепта магических наук, где бы он ни находил…
— …я тебя знаю…
Бесплотный голос прозвучал в ушах пленников пустоты неожиданно и странно, словно легкий порыв ветра обрел вдруг язык и разум и заговорил.
— Меня? — прекратил спорить и небезосновательно подивился Адалет.
Но сообщение имело другого адресата.
— …и я тебя знаю… — подул, слабо шевельнув волосы на грязных нахмуренных лбах, еще один ветерок.
— …и я…
— …и я…
— …и я…
— …ты — Мьёлнир…
— …бог грома и молнии…
— …Мьёлнир — громовержец…
Мьёлнир-громовержец приподнял голову и с подозрением прищурился на гипнотизирующе колышущуюся по ту сторону решетки массу цвета разведенного молока.
— Кто это? Шпионы Хель? Пришли поглазеть? Поиздеваться над дураком? Позлобствовать? — свирепо оскалился он, и рука его сама потянулась к рукояти тяжелого молота.
— …нет…
— …нет…
— …нет, что ты…
— …я не могу издеваться над тобой…
— …никогда…
— …ни за что…
— …ведь ты — Мьёлнир…
— Да, я Мьёлнир, ну и что! Какое вам дело?!.. Проваливайте отсюда!.. Пошли прочь!.. — свирепо прорычал бог и грохнул кулаком по земле.
Но тени, казалось, не слышали обидных слов, и призрачный ветерок продолжал шелестеть, гладя пылающие щеки и перебирая струны стонущих душ.
— …я помню тебя, Мьёлнир…
— …когда три недели не было дождя, стояла жара…
— …и посевы наши засыхали на корню…
— …наша деревня помолилась тебе…
— …а утром пошел дождь…
— …когда осенью вдруг после дождей ударили морозы…
— …и озимые наши могли померзнуть…
— …мы попросили тебя…
— …и за одну ночь выпало полметра снега…
— …он укрыл наш овес…
— …а весной он взошел дружно, и урожай был — сам-пят…
— …когда мы не успевали собрать посеянное, чтобы заплатить подать ярлу, моя семья обратилась к тебе…
— …и над поместьем ярла на неделю зарядили ливни…
— …он и его сборщики податей тонули на дороге в грязи…
— …а у нас было сухо…
— …и мы успели собрать весь ячмень до колоска…
— …а помнишь, однажды после дождика летним вечером на рощу опустилась стая саранчи…
— …утром они могли перелететь на наши поля…
— …и тогда погиб бы труд всего лета…
— …а мы пошли бы по миру…
— …но мы молились тебе, и принесли в жертву петуха…
— …а ночью молния ударила в сухостоину в роще…
— …и вся роща сгорела…
— …и саранча с ней…
— …а помнишь…
— …а помнишь…
— …а однажды…
— …а когда-то…
Один за другим и все вместе, то дополняя, то перебивая друг друга, тени шептали, говорили, кричали о том, что произошло десять, сто, триста, пятьсот лет назад, и голова строптивого бога поднималась всё выше и выше, а глаза начинали подозрительно блестеть.
— Они узнают его?..
— Они говорят?..
— А разве они могут?..
— А как же река Забвения?..
Изумлению злосчастных искателей Граупнера, позабывших под бесконечное перечисление дел сурового громовержца свою беду, не было предела.
Но больше всех поражен — причем, в самое сердце — был Олаф.
Его идеал, его идол, его божество, бесстрашный рубака, бесшабашный задира и бестрепетный храбрец, оказался тайным покровителем каких-то земляных червей, позорящих имя настоящего отряга?!..
— Мьёлнир?.. Это правда?.. Они и вправду?.. Ты взаправду?.. — только и смог потеряно, жалко выговаривать он, не в силах даже начать формулировать страшное обвинение дважды поверженному у него на глазах кумиру.
— Да, — гордо распрямился и кивнул сын Рагнарока.
— Мьёлнир… Но это же… они же… они же простые крестьяне!!!..
— А ты — простой дурак!!! — неожиданно рявкнул бог, и сын конунга отшатнулся, споткнулся и хлопнулся задом на обломок кирпича.
Лукоморцы и маг с трудом оторвали глаза от подошедших почти вплотную, но не касающихся зловеще поблескивающих черных прутьев призраков, окинули взглядом ставший им тюрьмой мертвый город, и ахнули.
Со всех сторон, насколько хватало глаз, к месту их заключения устремлялись безучастные ранее обитатели Хела.
— Их тысячи… сотни тысяч… — с благоговением прошептала Серафима. — Или даже миллион…
А голоса из-за решетки тем временем становились все громче и громче, бестелесная масса увеличивалась, росла, напирала…
— Не приближайтесь к решеткам! — вскочил, оборвав было робко умолкших призраков, бог, но через секунду шорох потусторонних голосов, то усиливавшийся, то затихающий, как шум набегающей на берег волны, всколыхнулся.
— …не волнуйся, Мьёлнир…