Восхождение самозваного принца - Сальваторе Роберт Энтони. Страница 36

С последними словами король сделал жест рукой, приглашая Джилсепони выйти и встать рядом с ним.

Пони ни за что бы не поднялась на амвон часовни и не стала бы рассказывать другим о Полуночнике и Эвелине. Но Джилсепони понимала, что должна это сделать, должна поведать всему миру правду из первых уст и тем самым упрочить союз государства и церкви.

И она поднялась на амвон, встала рядом с королем Данубом и повела рассказ о своей первой встрече с Эвелином, которого тогда называли безумным монахом. На первый взгляд этого человека можно было принять за обыкновенного хвастуна и любителя выпить. Однако на самом деле он первым ясно увидел ошибочный путь тогдашней абеликанской церкви и попытался, как мог, показать истину всем, с кем его сводила судьба. Джилсепони рассказывала о битвах в глуши Тимберленда, которые приходилось вести против приспешников демона, о тяжелом и опасном путешествии к горе Аида — логову этого чудовища. Потом, стараясь не задеть чувства духовенства (хотя она и знала, что многие согласятся с нею), Джилсепони поведала о временах, наступивших после войны с демоном-драконом. Она говорила об ошибочном пути, приведшем Маркворта к полному краху, и, наконец, о том, как вместе с умирающей Дейнси добралась до Аиды и успела приложить холодеющие губы своей спутницы к окаменевшей руке Эвелина. Это и было вторым чудом, спасшим от розовой чумы не только Дейнси, но и десятки тысяч других людей.

Заканчивая свою речь, Джилсепони пристально взглянула на священника Браумина. Тот широко улыбнулся и одобрительно кивнул ей.

Баронессу немало удивило, когда король Дануб подошел и положил ей руку на плечо.

— Мне осталось лишь сообщить вам об одном важном обстоятельстве, — громко заявил он. — Поскольку Браумин Херд становится священником часовни Эвелина, монастырь Сент-Прешес и город Палмарис лишаются своего настоятеля. Поэтому, с благословения обители Санта-Мир-Абель, возвещенного магистром Фио Бурэем, и с благословения аббатства Сент-Прешес, возвещенного теперь уже бывшим его настоятелем Браумином, я объявляю о том, что Джилсепони Виндон слагает с себя титул баронессы Палмариса и назначается епископом этого города.

Своды часовни загудели от громких одобрительных возгласов, раздавшихся, едва король произнес последние слова. Джилсепони в замешательстве взглянула на Дануба.

— Я все-таки король, — с веселой улыбкой произнес тот. — Ты не можешь отказаться.

— А не будет ли со стороны короля Дануба еще каких-нибудь предложений, от которых Джилсепони не сможет отказаться? — прошептала она.

Джилсепони вновь повернулась лицом к собравшимся и употребила все свои силы, чтобы удержать охватившие ее чувства. Больше всего ей хотелось громко рассмеяться, ибо она чувствовала, что на сей раз выиграла в поединке с королем Данубом — поединке столь приятных для нее открытий!

На празднестве, устроенном после освящения, Браумин и Роджер с Дейнси забросали Джилсепони вопросами. Всем не терпелось узнать, что же она шепнула королю сразу после его заявления.

В ответ Джилсепони только улыбалась.

— Я хочу, чтобы ты вместе со мной отправилась в Урсал, — неожиданно объявил король Дануб.

Стояло серое дождливое утро, знаменовавшее начало месяца калембра. С наступлением этого предпоследнего в году месяца герцог Брезерфорд напомнил королю, что вскоре «Речной Дворец» должен будет отправиться назад в Урcал.

— Разве у меня есть обязанности при дворе? — нахмурившись, спросила Джилсепони. — Мне бы не хотелось покидать Палмарис, едва став епископом. Могут ли люди доверять епископу, который, не успев толком приступить к своим обязанностям, вдруг исчезает?

Король откинулся на спинку стула и обвел глазами новые апартаменты Джилсепони. По возвращении из Кертинеллы Джилсепони обосновалась в Сент-Прешес, считая, что ее теперешнее звание требует одновременного присутствия в обоих местах, традиционно олицетворявших власть церкви и государства. Поскольку в Сент-Прешес она была единственной женщиной, Джилсепони решила на ночь возвращаться в Чейзвинд Мэнор, а днем вновь занимать свой кабинет в монастыре. Каждое утро она отправлялась в аббатство, решительно отказавшись от охраны и какого бы то ни было сопровождения.

Дануб знал, что она права. Жители Палмариса, несомненно, были бы только рады видеть Джилсепони своей королевой, но тогда город остался бы без правления. И в то же время король не хотел больше ждать. В течение ближайших двух дней ему предстояло отплыть в Урсал, и Дануб предвидел долгое путешествие в одиночестве и еще более долгую одинокую зиму.

— Двор здесь ни при чем, — признался он. — Я зову тебя в Урсал по иным причинам. Это касается меня.

— Равно как и меня личные причины вынуждают остаться здесь, — простодушно ответила Джилсепони.

Слишком уж простодушно, как показалось ему. Улыбка, спрятанная в уголках рта женщины, подсказывала, что королю не придется рассчитывать на легкую победу.

Дануб усмехнулся, потер ладонями лицо, потом резко опустил руки.

— Я не отдаю приказ, которого нельзя ослушаться, — сказал он, овладевая собой и глядя прямо в голубые глаза Джилсепони.

Лицо короля было серьезным.

— Разумеется, у епископа Палмариса есть обязанности перед горожанами, и ты права, когда напоминаешь мне об этом. Но сейчас я имею в виду совсем другое.

Он умолк, пытаясь справиться с охватившим его волнением. Каким уязвимым чувствовал себя Дануб в эту минуту! Он старался выдержать ее взгляд, но сделать это было не так-то просто, и король отвел глаза.

Джилсепони и на этот раз ошеломила его своей непредсказуемостью. Она сжала лицо Дануба в своих нежных, но сильных ладонях, заставив его взглянуть ей прямо в глаза.

Тот мысленно отругал себя: почему он позволяет себе столь глупое поведение? Ведь он — король! Человек, одно слово которого может решить вопрос жизни или смерти многих тысяч его подданных. Почему же сейчас он чувствует себя так неловко?

— Вы никогда не узнаете ответа, пока не спросите, — тихо произнесла Джилсепони.

— Выходи за меня замуж, — вдруг сказал король Дануб, совершенно забыв, что главный вопрос его жизни следовало облечь в надлежащую словесную форму.

— Ты станешь королевой Хонсе-Бира, — продолжал он. — Сколько блага ты сможешь принести людям…

Джилсепони поднесла палец к его губам, прекратив неуклюжие словоизлияния.

— Для женщины это не причина, чтобы выходить замуж, — сказала она. — Нельзя становиться королевой только из чувства долга.

Она невольно рассмеялась, видя, как Дануб откинулся на стуле, нервно потирая пальцами подбородок и нижнюю губу.

— Неужели вы желаете, чтобы я стала вашей женой лишь потому, что это позволило бы мне лучше служить людям? — без обиняков спросила она.

Король Дануб не ответил, поскольку не знал, надо ли отвечать. Он продолжал глядеть на Джилсепони, барабаня пальцами по подбородку.

— Или вы хотите, чтобы я вышла за вас, потому что вы добрый, великодушный и обаятельный человек? Человек, который очень мне нравится?

— Если ты хоть немного веришь мне, то сама знаешь ответ, — только и смог вымолвить Дануб.

Джилсепони обняла его за шею, притянула к себе и нежно поцеловала.

— Ваше предложение не явилось для меня неожиданностью, — призналась она. — И ответ мой продиктован не порывом и не минутным настроением, о котором потом я стала бы сожалеть. Я согласна прежде всего стать вашей женой, а уж потом королевой Хонсе-Бира.

Король Дануб порывисто обнял женщину и склонил голову ей на плечо. Ему совсем не хотелось, чтобы Джилсепони увидела, как глаза его увлажнились. Никогда еще он не испытывал такой радости. И никогда еще Дануб Брок Урсальский столь остро не осознавал своего положения. Всю жизнь он двигался от одной привилегии к другой, еще большей, окруженный людьми, не осмеливающимися ни в чем отказать ему. Сейчас же все было по-другому. Джилсепони отнюдь не являлась робкой, покорной женщиной, подчинявшейся велению долга, а не голосу сердца. Она вполне могла ответить на королевское предложение отказом. Зная, кем был для нее Элбрайн, Дануб был готов к этому. Король понимал: для Джилсепони ни он, ни любой другой мужчина не шли ни в какое сравнение с Элбрайном Виндоном, отважным Полуночником, человеком, дважды спасшим мир от неминуемой гибели. Недаром жители Палмариса и северных земель поклонялись этому героическому воину как богу.