Дочь горного короля - Геммел Дэвид. Страница 19
Но у Сигурни нет никого, кроме старого Гвалча, растившего ее после Кровавой Ночи. Нет родичей, которые отомстили бы за нее.
Никого нет, только она.
Нож выпал из пальцев, и Сигурни, нагнувшись за ним, упала сама.
– А, дьявол! – Она села, привалившись спиной к холодной стене.
Звезды светили ярко, ночь веяла осенней прохладой. Из недалекой таверны «Синяя утка» слышался шум. Что делать дальше? Войти туда как есть, окровавленной, и ходить от стола к столу? Так или иначе, на рассвете ее все равно найдут и потащат обратно в тюрьму, на новые муки. «В уме ли ты, девушка? Уходи, возвращайся в горы, наберись сил».
С двумя, однако, уже покончено. Надо убить хотя бы еще одного – там, в таверне.
Еще одного…
Принудив себя встать, она застонала. По ноге стекла струйка крови. Она облизнула губы сухим языком, постаралась превозмочь боль.
«Женщины созданы для забавы».
Так сказал солдат-коротышка. Все прочие засмеялись и опять взялись за свое. Тот переписчик – он так напугался, когда Эбби хотела клюнуть его. Сказал, что предпочитает зайцев. «Зайцы созданы для травли», – ответила Сигурни.
В мире пришельцев с равнин травле подвергаются все.
Отдых подкрепил ее, и она пошла дальше.
Таверна помещалась в старом доме с трухлявыми балками и белеными стенами. В нижнем этаже дубовая дверь, справа и слева по два окна. Одно открыто, и оттуда доносится пьяный шум. Сигурни заглянула и никого не узнала, но в окно ей была видна лишь часть залы. Она проползла под окном, посмотрела с другой стороны. Двое как раз шли к двери, и ее сердце заново преисполнилось гневом. Она взяла нож в левую руку, вытерла потную правую ладонь об одежду.
Дверь отворилась.
– Ты, главное, ноги переставляй, Уил. Путь неблизкий.
– Эй вы, закройте дверь! – крикнул кто-то.
Релф захлопнул ее, Уил прислонился к стенке.
– Ладно, постой, а я отолью. – Релф зажурчал. Сигурни подобралась к Уилу, перерезала ему горло. Перебежала к Релфу, ударила его ножом в спину, стукнула головой о стену. Он упал на колени, силясь обернуться. Она, все еще держа его за волосы, извлекла нож, запрокинула ему голову.
– Женщины созданы для забавы. – Кинжал вскрыл яремную жилу.
Релф опрокинулся навзничь, задергался. Уил так и стоял у стены, истекая кровью. Когда она подошла, он медленно опустился на колени. В его глазах не было ни страха, ни ненависти. Одними губами он выговорил что-то – два слова. Сигурни, едва удержавшись от смеха, пнула его в висок, и он сполз на булыжник.
Теперь остался только один, капитан – только где он?
Ты обезумела, женщина, сказал голос у нее в голове. Уходи сейчас же!
– Нет, – возразила она вслух. – Я найду его.
Уходи. Он сам к тебе придет, обещаю. Если ты останешься, то умрешь, а он будет жить. Мое слово верное.
– Кто ты? Где ты? – Она стала озираться, всматриваясь во мрак.
Я с тобой, девушка. Нужно, чтобы ты мне поверила. Уходи. Умирать тебе не понравится. Я знаю, я уже пробовал. Иди же!
Растерянная Сигурни пошла переулком к северным городским воротам.
«Я совсем свихнулась из-за этих мерзавцев, – думалось ей. – Вот мне уже и голоса слышатся».
Позади, в замке, тревожно зазвонил колокол.
«Теперь я отсюда не выйду», – подумала Сигурни.
Выйдешь, заверил голос. Ты нужна своему народу.
Барон Ранульф Готассон стонал в забытьи. Острая боль граничила с наслаждением. В ярких снах, вызванных дурманными зельями, он вновь видел гибель куширских городов, слышал вопли и мольбы о пощаде. Горожане спасались в ужасе из горящих домов, победители пронзали их, безоружных, мечами.
Славные кровавые дни, победоносное шествие через пустыни, горы, зеленые пажити.
Они прошли весь Кушир, и поход закончился.
Поначалу все было не так уж плохо: триумфальное возвращение в столицу, ликующие толпы на улицах, праздничные пиры во дворце, оргии…
Барон застонал, и кто-то приподнял ему голову, приложил к губам холодный металл кубка. Он испил и опять погрузился в грезы.
Затем в империи произошли перемены. Наместником Кушира и всех восточных земель назначили Плессиуса, жирного дурня без единой унции честолюбия. Неудивительно, впрочем. Кушир лежит в трех тысячах лиг от столицы, и восстаний там не предвидится. Ранульф дал понять, что он сам хочет управлять севером, где только и есть, что лес и большие стада. Зима там холодная, лето вряд ли может считаться летом. Кроме угольных залежей, больше нет никаких – ни золота, ни серебра, ни даже железной руды. Народ бедный и смирный после недавнего поражения.
Ранульф был уверен, что уж на север-то его не пошлют. Король слишком хитер, чтобы удовлетворять желания своих военачальников.
В доме Джасти у него был шпион, и Ранульф знал, что граф стремится на запад. Семнадцать богатых городов, многочисленные рудники, семь портов, процветающая торговля. Отличные возможности, чтобы начать войну против короля. Сколько угодно денег для покупки наемников, корабли для перевозки войск и припасов.
Как же смеялся Ранульф, когда Джасти сделали верховным шерифом столицы. Всегда при дворе, под боком у короля – прощайте мечты о крупной наживе.
Но на следующий день, когда во дворец позвали Ранульфа, красавец Джасти встретил его улыбкой. Воспоминание об этом пронзило раненого новой болью. Он шел по длинному проходу церкви Благословенного Меча, где ждал король со всеми придворными. Джасти стоял по правую руку монарха. Ранульф преклонил колени, встретил взгляд темных змеиных глаз.
– Мне доложили, что ты, дорогой друг, желаешь стать правителем севера, – сказал король. – Твои заслуги перед королевством достойны великой награды, и я не могу придумать ничего лучше, чем удовлетворить это твое желание. Встань, барон Ранульф Готассон, граф Северный, полномочный правитель горного края.
Ранульф, сам себе удивляясь, умудрился изобразить на лице улыбку – не столь, правда, искреннюю, как у Джасти. Запад достался новому королевскому фавориту, Эстельму.
Последовавший за этим пир новоиспеченному барону был горек. Король посадил его рядом с Джасти, и от одного этого все блюда имели вкус желчи.
– Поздравляю, Ранульф, – сказал граф. – Мы не часто видимся с глазу на глаз, но тебе приятно будет узнать, что я немало способствовал твоему назначению. Я полагал, что это немного убавит вражду между нами.
Ранульф посмотрел в его искрящиеся весельем глаза.
– Вражду, кузен? Что ты, право. Слова «дружеское соперничество» были бы уместней, я думаю.
– Возможно. Как бы то ни было, теперь это в прошлом. Ты поедешь в свое королевство, а я буду корпеть над законами в окружении клириков. Ах, как я тебе завидую!
Ранульф улыбался, представляя, как вонзает Джасти в живот раскаленный кинжал.
Вернувшись домой, он прошел в библиотеку, где висела на стене карта. Империя заполняла ее от океана до океана. Во рту у него пересохло, руки дрожали. Спина и ягодицы еще не совсем зажили, но Ранульф знал, что без плетки не успокоится. Он кликнул слугу, велел привести Кориса.
– Виноват, ваша милость, – побледнел тот, – но Корис собрал свои вещи и утром уехал.
– Как так уехал?
Слуга сглотнул.
– Он нашел себе… новое место.
Ранульфа из жара бросило в холод. Корис, которому он верил как никому, которого любил больше, чем любую из женщин. Ясно как день, какое место нашел себе этот мальчишка – у Джасти!
Барон отпустил слугу, распахнул окно, вдохнул холодный ночной воздух.
«Я не хочу на север, Ранульф. Там холодно и нет никаких развлечений». – «Мы не поедем туда, мой милый». – «Но разве ты не этого хочешь?» – «Терпение. Скоро все прояснится». – «Ты мне не доверяешь». – «Еще как доверяю. Только не дуйся, терпеть этого не могу».
И он рассказал Корису о своих планах, поделился своими мечтами, накрепко уверенный, что тот, единственный во всей империи, любит его.
Два дня спустя Кориса, в путах и с кляпом во рту, принесли в тайную подземную комнату Ранульфова дома. Руки пленника привязали к двум столбам, ноги приковали к стене. Ранульф отпустил доставивших его солдат, снял колпак с красивого лица юноши.