Проклятие Шалиона - Буджолд Лоис Макмастер. Страница 106

Исель поразмыслила над предложением, затем снова нахмурилась.

— Это получится, только если люди моего дяди пойдут за нами.

— Если мы их поведём, мне кажется, у них просто не будет другого выбора.

— Я надеялась избежать войны, а не начинать её, — вздохнула Исель.

— Ну, тогда имеет смысл не идти в город, набитый войсками канцлера. Что ты на это скажешь? — предложил Бергон.

Исель загадочно улыбнулась, наклонилась и чмокнула его в щёку; Бергон дотронулся до щеки и тоже улыбнулся.

— Мы оба должны принять решение до завтра, — объявила она. — Кэсерил, отправляйте письмо моему брату, как будто мы и не собираемся никуда двигаться из Тариона. При случае мы нагоним его в пути и доставим сами.

Благодаря помощи ди Баосия и старшего настоятеля Кэсерил не испытывал недостатка в добровольцах — ни в городе, ни в храме, — жаждавших доставить письмо принцессы в Кардегосс. Тех, кто был на стороне молодой пары, становилось всё больше. Не успевшие приехать на свадьбу стекались в город к празднованию Дня Дочери. Молодость и красота притягивают сердца людей, как могущественный талисман; близившийся сезон леди Весны, сезон обновления, стал символизировать для всех начало правления Исель.

И Кэсерил знал, что никто из пребывавших ныне в Тарионе не забудет это время надежд; память о нём будет светиться в их глазах и тогда, когда они будут смотреть на уже умудрённых зрелостью Исель и Бергона.

Поздним вечером, когда большинство горожан укладывались в уютные постели, дюжина избранных посланцев садились в сёдла. Кэсерил провожал их. Он вручил документы настоятелю, который ехал с ними — сдержанному господину, достигшему в ордене Отца этого высокого духовного чина, — и улыбнулся марчу ди Соулду, включённому в отряд в качестве свидетеля со стороны Бергона. Наконец посланцы принца и принцессы тронулись в путь. Палли проводил Кэсерила до дворца ди Баосия и пожелал ему спокойной ночи.

Когда Кэсерил поднимался по лестнице на галерею, в голове его лёгкой тенью промелькнула мысль, от которой шаги его стали тяжелее. Проклятие ложилось тяжким грузом на самые светлые надежды. Лет десять назад молодой Орико начинал своё правление, будучи таким же энергичным и волевым, как Исель. Он словно верил, что чёрное облако можно победить, если вложить в борьбу достаточно усилий, доброй воли, благородных порывов. Но всё пошло не так…

Есть судьба и похуже, чем стать ди Льютесом Исель, подумал Кэсерил, он может стать её ди Джироналом. Сколько разочарований и разрушительных ударов проклятия сумеет вынести преданный человек, прежде чем начнёт терять рассудок, наблюдая, как молодость и надежды превращаются в дряхлость и отчаяние? И каким бы ни был Орико, он держался очень долго, позволяя следующему поколению выиграть время, поймать удачу. Словно упрямый маленький герой, он затыкал своим телом дыру в плотине, не давая напирающим тёмным водам проклятия затопить тех, кто мог спастись. Пока не захлебнётся и не утонет сам…

Кэсерил приготовился ко сну и к ночной атаке, но Дондо был нынче странно тих. Устал? Собирается с силами? Ждёт… Несмотря на сознание его зловещего присутствия, Кэсерил, ожидая, незаметно уснул.

Слуга разбудил его за час до рассвета и провёл в один из внутренних двориков, где маленькая свита принца и принцессы ожидала начала службы. Воздух был холодный и влажный, но прямо над головой виднелось несколько звёздочек, обещая скорый и ясный рассвет. Вокруг центрального фонтана, по ибранскому обычаю, были разложены коврики, на которые молящиеся могли вставать на колени или при желании ложиться распростершись. Исель и Бергон стояли на коленях бок о бок. Леди Бетрис встала между принцессой и Кэсерилом. Ди Тажиль и ди Сембюр, позёвывая, поспешили присоединиться к ним вместе с ещё дюжиной дворян рангом пониже и заняли внешнее кольцо ковриков. Настоятель из храма прочёл молитву вслух, затем предложил всем собравшимся помолиться про себя, дабы сезон Дочери осенил их благословением. По всему Тариону гасли огни Зимы. Наконец задули и последнюю свечу. Воцарились глубокая темнота и молчание.

Кэсерил лёг на свой коврик, раскинул руки. Он прочёл две известные ему молитвы Весны по три раза каждую, потом сдался, поняв тщетность своих попыток вытеснить священными текстами беспокойные мысли. Если позволить мыслям течь своим чередом, может, поток их иссякнет и в наступившей тишине он услышит… что?

Он сменил тему, как недавно заметила Бетрис, чтобы избежать ответа на неудобный, слишком трудный для него вопрос. Он пытался проделать это с богами, но, похоже, они не попались на его удочку.

Исте была дана возможность разрушить проклятие, но она упустила её, а с нею удачу упустило и всё её поколение. Если теперь проиграет он, ему не будет позволено вернуться обратно и попробовать ещё раз. И тогда Исель, или Бергон, или оба сразу займут место Орико и будут держать плотину, пока не захлебнутся, в надежде, что следующее поколение успеет обнаружить новую возможность спасения.

«Им страшно не повезёт с детьми».

Он внезапно понял это с холодной, очетливой ясностью. Все их грандиозные планы и мечты о мире и порядке строятся на появлении сильного, могущественного наследника, который объединит их государства. Они потратят все свои силы и самих себя на детей, которые будут рождаться мёртвыми, безумными, слабыми…

«Ради тебя я взяла бы штурмом замок богов, если б знала, где он».

Он знал, где этот замок. По другую сторону души каждого живого человека. Такой же близкий, как другая сторона монеты, другая сторона двери. Каждая душа — это потенциальная дверь для богов.

«Интересно, а что произойдёт, если все двери вдруг откроются?»

Хлынут ли в наш мир чудеса, опустошив небесные чертоги? Ему внезапно пришла в голову следующая картина: святые — это ирригационные системы богов, каналы, как вокруг Загосура; продуманная, бережная система открывания и закрывания шлюзов, чтобы доставить каждой маленькой душе-ферме её порцию благословения. Если не считать того, что и здесь тоже может прорвать плотину.

Призраки были изгнанниками; они находились не в том мире, словно люди, вывернутые наизнанку. Не может ли случиться обратное? Каково это было бы — стать антипризраком, существовать во плоти в мире духов? Большинство духов тоже не замечало бы его, невидимого, бессильного и бесправного, как призраки в мире людей, которых почти никто не видит?

«И если я могу видеть души, утратившие свои тела, почему я не могу их видеть, пока они ещё на месте?»

А разве он пробовал? Сколько людей находится рядом с ним прямо сейчас? Внезапно разволновавшись, он закрыл глаза и попробовал взглянуть на них внутренним зрением. Где-то за спиной кто-то захрапел на своём коврике; сосед разбудил его безжалостным тычком, испуганно ворча. Если бы получилось, наверное, это было бы всё равно что смотреть на небо сквозь оконное стекло.

Если боги видят только людские души, а не тела — как раз обратное по сравнению с людьми, которые видят тела, но не души, — это объясняет их беспечность и невнимание к таким вещам, как внешность или телесные функции и ощущения. Боль, к примеру. Является ли боль, с точки зрения богов, иллюзией? Может быть, замок богов, рай — это не место, а всего лишь другой угол зрения, другая перспектива?

«А в момент смерти мы ускользаем. Теряем наш материальный якорь, находя… что?»

Смерть проделывает дыру между мирами.

Если одна смерть проделывает маленькую, быстро затягивающуюся щёлку, что же тогда может вспороть миры, пробив… нет, не потайной ход, через который можно пробраться ползком, а огромную прореху, брешь в стене, куда могли бы хлынуть священные армии?

«А если умирает бог, какой проход возникает между небом и землёй?»

И что же представляло собой благословение-проклятие Золотого Генерала, эта изгнанная оттуда сущность? Какую дверь открыл в себе рокнарский гений, каким каналом он был?..

Раздутый живот Кэсерила сжали тиски боли, он повернулся немного на бок, чтобы не давить на него.