Меч эльфов - Хеннен Бернхард. Страница 56

Люк не знал, что на это ответить.

— Ты привел меня к месту, где бывают Другие, — сдавленным голосом сказала она. — Ты вылечил меня… И если я сейчас жива, то не знаю, обязана я этим божественному чуду или магии Других. Я теперь даже не уверена в том, что Оноре был неправ. — Она подняла руку в беспомощном жесте. — Это ведь был Божий суд… Или и там сработала злосчастная сила Других? Она работает через тебя, Люк?

Мальчик не мог смотреть ей в глаза, так как не знал ответа на эти вопросы.

— Почему тебе потребовалось столько времени, чтобы последовать за мной? Что ты делал в розарии? Твоя лошадь была оседлана. Тебе оставалось только сесть в седло.

Люк готов был разреветься. Если он скажет правду, все пропало! Если она услышит, что он все же принес пистолеты в жертву, она окончательно прогонит его! А если обманет, то предаст идеалы рыцарства. Рыцарь не должен лгать!

— Ну, тебе нечего мне сказать?

Мальчик выпрямился в седле, выпятил подбородок и поглядел на нее.

— Я еще раз принес жертву белой женщине.

Ветер ударил пылью ему в лицо. Мишель стала всего лишь молчаливой тенью. Может быть, теперь она его убьет? Наверняка! Она ведь, не колеблясь, убила своего собрата по ордену.

— Я следила за тобой, — проговорила она наконец. — Я спешилась, а лошадей пустила вперед. То, что я увидела, огорчило меня. Если бы сейчас ты мне солгал, я прогнала бы тебя. — Она глубоко вздохнула. — Люк, ты должен решить, на чьей ты стороне! Приносить жертвы языческим богам — это не шутка!

— Я ведь должен был сдержать слово, — тихо ответил он.

— Нет! Ты не должен даже просить ее о помощи! Как бы сильно ты ни отчаивался. Нет богов, кроме Тьюреда. Когда ты обращаешься к языческим богам, на самом деле ты призываешь Других и помогаешь им не потерять свою власть в нашем мире.

Она смотрела на него, и взгляд ее был бесконечно печальным.

— Я не думаю, что в сердце твоем зло, Люк. Но, кажется, Другие уделяют тебе особое внимание, и тебя легко соблазнить. Может быть, я поступила легкомысленно, пригласив тебя в спутники. Теперь я смотрю на тебя совсем другими глазами, хотя и обязана тебе жизнью. Я — твоя должница… Но я уже не знаю, ты под дланью божьей или являешься невольным орудием врага. Мне придется проверить тебя, Люк.

Он глядел на нее, и на сердце было тяжело. Только что она ему доверяла… Как мог их союз оказаться настолько непрочным? Как она могла сомневаться в нем после всего? Он сделал бы для нее все, что угодно!

— Не смотри на меня так! — Голос ее прозвучал неестественно жестко. Она хлопнула ладонью себя по бедру. — Черт побери, Люк! Хотелось бы мне, чтобы мы никогда не встречались! Что ты со мной делаешь, мальчик? Любой рыцарь ордена, находящийся в здравом уме, должен считать тебя проклятым язычником, если не хуже! Как ты мог принести жертву белой женщине после всего, что было?

— Ты говорила, это всего лишь камень…

— Да! И я по-прежнему так считаю. Но, принося этому камню жертву, ты придаешь ему значение. Такими поступками ты привлекаешь Других! Нужно было просто сесть в седло, уехать прочь и забыть тебя, маленького сопляка… Ты пугаешь меня! Оноре был убежден в том, что ты подкидыш. Сегодня, когда пришел кобольд, мне стало ясно, что он заронил сомнение и в моем сердце. Кобольд точно пришел из того тоннеля, в котором ты был. Оттуда же пришел злой червь! Как мог ты пойти в такое место и спокойно вернуться? Может, ты все же один из них? Когда ты зарядил пистолет за моей спиной, я вдруг испугалась, что ты выстрелишь мне в спину.

— Как я мог так поступить? Я почитаю тебя, — возмутился Люк, переставая понимать мир. Разве он виноват в том, что кобольд и страшилище пришли из тоннеля? — Я ведь спас тебе жизнь! Зачем мне было убивать тебя? Я хочу быть как ты и готов сделать для тебя все, что угодно.

Мишель потупилась.

— Да, я знаю… Это неразумно. И все же я испугалась и поэтому просто уехала. Едва я покинула розарий, как пожалела, что так поступила, и пошла посмотреть, как ты там. Мне было стыдно за свое неразумное поведение. И что я вижу? Ты приносишь жертву белой женщине! — Она вздохнула. — Но даже тогда уехать так просто я не могла. Что за ношу взвалил на меня Тьюред!

Люк натянул поводья и хотел повернуть коня.

— Я ухожу. Не хочу, чтобы ты страдала из-за меня. Не знаю, что со мной… Но я приношу несчастье.

Мишель вырвала у него поводья.

— Ты останешься здесь, черт побери! Думаешь, я ждала тебя для того, чтобы ты теперь ушел? Я не знаю, что ты со мной сделал, но сердце мое привязано к тебе! Я не могу просто так отпустить тебя… — Она запрокинула голову и поглядела в ночное небо. — Хотелось бы мне понимать твои знаки, Боже! Что мне делать?

Оба надолго застыли в молчании. Наконец Мишель вздохнула.

— Глупо ждать ответа от Бога. Собственно говоря, я его уже получила. Я поклялась себе покинуть тебя, если ты не признаешься мне в том, что принес жертву белой женщине. Ты ведь знаешь, что тогда я оттолкнула бы тебя… Но я вижу в тебе много доброго. Может быть, ты просто запутавшийся мальчик, который пережил слишком много ужаса. Я испытаю тебя, Люк, и, если ты окажешься достоин, отвезу тебя в Валлонкур, где расскажу о тебе своим братьям и сестрам. В Валлонкуре вся правда о тебе раскроется! Там ты будешь так же близок к Тьюреду, как, может быть, в Анискансе. Если сомневаешься, уезжай сейчас, потому что я не желаю тебе смерти.

— Я сделаю все, что ты потребуешь, госпожа. — Он так хотел ей понравиться! — Я не язычник, и докажу тебе это… И если я — подкидыш, то пусть погибну под взглядом Бога в Валлонкуре. Но мне важно знать, что со мной не так, и все равно, какую цену придется за это заплатить.

Она снова улыбнулась. Ему стало намного легче.

— Хорошо сказано, мальчик. Не знаю, на чьей стороне на самом деле твое сердце. Но это сердце рыцаря. По крайней мере, в этом я уверена.

Запятнанный рыцарь

Гисхильда поглядела на лестницу, ведущую на верх башни. Она здесь уже три недели, но еще ни разу не видела Друстана, слышала только его голос. Когда он был голоден, то звал Жюстину. Полдня она занималась тем, что рубила щепки. Потом их нужно было относить наверх. Друстан поддерживал сигнальный огонь на платформе. Жюстина справлялась со всем сама.

Иногда Друстан пел. В странное время — среди ночи или перед рассветом. Он пел очень тихо, но Гисхильда все равно слышала.

Похоже, Жюстина простила ее, по крайней мере относилась к ней приветливо. Однако говорила она очень мало и поболтать с ней было практически невозможно. Молчание, царившее в башне, действовало на Гисхильду сильнее всего остального. Ей постоянно приходилось напоминать себе о том, что она в плену у врагов отца. По острову она могла перемещаться свободно: никто не ограничивал ее. До того дня, когда пришла эльфийка Сильвина и изменила всю ее жизнь, она в Фирнстайне жила менее свободно, чем здесь.

Никто не указывал ей, что делать, чего не делать, чем занять день. Можно было спать сколько угодно, есть когда угодно. Жюстина благодарила ее, когда она помогала ей по хозяйству, но никогда не требовала помощи. Сначала девочке было это приятно, но постепенно стало надоедать. Она чувствовала себя ненужной здесь. Жизнь ее потеряла смысл. До сих пор она не знала скуки. Оказалось, что это ужасное чувство. В первую очередь потому, что ему не предвиделось конца-края.

Одному Луту, Ткачу судеб, известно, когда вернется Лилианна. Она была воплощением всего того, с чем боролись отец и дети альвов. Гисхильда убила бы комтуршу, если бы подвернулась такая возможность. Так легко, как последний раз, она не позволит застать себя врасплох. Она действовала не так обдуманно, как учила ее Сильвина. Убивать нужно с холодным сердцем. Лучше всего у нее получилось бы из пистолета. Принцесса поглядела на стул со следами выстрелов. Где-то здесь должен быть пистолет… Но где он? Возможно, на верху башни? Наверняка рыцарь хранит оружие!