Камбрийская сноровка - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 25

   В Рождественской битве пала глава «ирландского» клана, Этайн О`Десси. Дети ее пешком под стол ходят… Немайн поможет их выучить. Но вместо помощи с этой стороны — новая работа.

   Глава «римского» клана Монтови — жив, здоров, бодр. Регулярно шлет донесения, спрашивает совета. Полгода назад всего лишь крепкий хозяин — теперь правитель земель, не уступающих по размеру иному королевству: все приобретения Республики в зимней войне под его рукой. Пока справляется, хотя работа еще та: передел земли всегда порождает обиды, и в последних письмах Ивор ап Ител, комес Востока, жалуется на ссоры между горцами и эмигрантами–десси. Те, кто почти не воевал, самые беспокойные… И все–таки край заселяется, люди притираются друг к другу. Скоро никакой враг не прорвется к римским дорогам — просто потому, что его раньше изловит местное ополчение. Ивор уверяет, что так будет меньше, чем через год… но год это почти вечность для той, что впервые осознала себя четыре месяца назад! Для Немайн и день — долго, очень долго.

   Трудней всего обходиться без Эгиля и Харальда. Два норманна, явившиеся грабить южную Камбрию, попали в плен — прочей шайке так не повезло, все полегли! Зато повезло сиде, что выкупила их из королевского застенка. Харальд заразил местных поэтов полудесятком новых размеров, ввел в моду кеннинги — в отличие от норвежцев, камбрийцы не вставляют их в скальдический стих, а украшают иносказаниями обычную речь, именуя корабль — вепрем моря, битву — пиром копий, а хранительницу… Последнее изобретение — «львица трупов». Росомаха — как и лев, хищник. Любит падаль. Ворон, птица, любящая падаль, обозначается как «чайка трупов» — вот и пожалуйста! Ну, а что сида теперь подросла, и оборачивается не в ворону, как в сказках, а в росомаху, верят все, кроме нее самой. В Рождественскую битву Харальд был телохранителем Немайн — и исполнил службу как нельзя лучше. Спас, да еще и вражеского короля уложил. Теперь уплыл на родину, к невесте — за правым плечом сиды пусто, и нет той уверенности, которую придавало присутствие могучего и верного воина.

   Что до Эгиля, то он повез Харальда на родину. Заодно и сам покрасуется. Дело нужное: яхт голландского типа построено пока мало, так пусть человек, что выбрал титул, службу и дело в Кер–Сиди, защитит свой новый дом. Даст кораблю показать себя, да так, чтобы всякий понял: драться на драккаре против херрен–яхты дело безнадежное. Ни победить, ни догнать, ни уйти. Глядишь, потянутся из Норвегии вместо разбойников — заказчики! К тому же времени, как наловчатся строить сами, у республики будет хороший флот.

   Все верно, все нужно… Только раньше на Эгиле висела большая часть работ по строительству города. Немайн, когда в зимний поход ходила, все на него оставила — справился. Теперь он далеко в море, между жизнью и смертью, а стройка — не единственная забота хранительницы.

   Есть и другие люди. Они и по старинке бы управились! Только плати. Вот как раз с этим и проблемы… Новые методы дешевле.

   Мастера разглядывают чертежи, которые здесь называют подобиями. Качают головами, чешут могучие затылки. У них там думки думаются, да. Не надо быть сидой, чтоб прочитать. Главная: «Зачем это надо? Мы и так построим прочно.» Вслух не спрашивают, приходится самой отвечать на невысказанное.

   — Деньги. Камень денег стоит… а так я всем, кто над собором трудится, плату накину.

   Сделано! На лицах появляется понимание главного: цели перемен. Одна из обязанностей хранительницы — обеспечивать своему народу кормление, по возможности сытое. Значит, теперь она не вносит в человеческую жизнь подозрительные холмовые хитрости, а выполняет свои обязанности. А то, что прибавку получит и казна — тоже правильно. Почему Немайн должна себя обижать?

   С отцом Пирром сложней. Нынешний настоятель собора совсем не так прост, как казался месяцы назад. Простой старый священник… ехал к святым местам, но заинтересовался древними крестами, что издревле стоят в Британии, задержался. Сдружился с епископом. Спелся с приехавшими посмотреть на богиню–сиду друидами настолько, что те собираются креститься, а между делом читают классические предметы и основы медицины в Университете. Сговорился с камбрийскими монастырями, отправил весточки в Африку — и вот, пожалуйста, был в городе один священник, теперь никак не меньше десятка, и все способны читать лекции на теологическом факультете. Пирра, что характерно, слушаются неукоснительно!

   Не слишком для простого священника? Достаточно, чтобы отбросить слово «простой», и поднять навостренными ушами маленькую бурю.

   Глаза у Пирра плохие, приходится описывать внешний вид будущего сооружения на словах. Немайн старается… И до нее понемногу начинает доходить, что она, со своей памятью инженера–гидротехника, пытается посередине своего города возвести. Нервюры, принимающие нагрузку от купола, передающие ее на ребра контрфорсов, тонкие разгруженные стены… Все привычно, только давление идет не от воды, а от сводов. Так проще считать: не нужно определять нагрузку в каждой точке, только в ключевых. Так проще — и дешевле! — строить. Так — очень важно! — проще контролировать качество работ. Каждый камень не проверишь, а вот каждый контрфорс можно не только проверить — испытать! Навалить вместо отсутствующего купола кучу камней нужного веса. Держит? А полуторный вес? Да? Отлично!

   Еще это позволяет строить собор по кусочкам — когда стена временная и дешевая, в передней части нефа под временным перекрытием и за временной, деревянной, стеной может идет служба, рабочие в это время поднимать следующую секцию. Пройдет время — секцию перенесут, и неф вырастет на ее длину. Можно строить действующий собор годами… веками…

   Так строили в классическом и позднем средневековье — а достраивали и до двадцатого века…

   Немайн замялась. Пирр немедленно спросил:

   — Ты, великолепная, что–то вспомнила?

   — Название стиля, — сказала Немайн. — Такие соборы называются готическими. Вот что, оказывается, движет вперед архитектуру! Экономия!

   — Экономия… — эхом откликнулся Пирр. Слово он произнес чуть иначе, на греческий манер: «ойкономиа». Затих.

   Немайн поняла — попалась! Произнесла слово, успевшее за столетия поменять смысл. Что будет? Оставалось ждать, и она ждет, только ушами прядет.

   Наконец, священник заговорил.

   — Обычно об ойкономии говорим мы, клир, когда рассуждаем о том, насколько Церкви нужно прислушиваться к светской власти. Что можно попустить, а где стоять до конца, до мученичества… Выходит, и у правителей такое есть, только по отношению к Церкви?

   Снова вздохнул. Прибавил:

   — И наверняка языческое! На основе трактата Ксенофонта…

   — Есть, батюшка, — согласилась Немайн. — Например, согласиться на наружные, поверх контрфорсов, стены. Чистой воды ойкономия: мне одни убытки, гражданам убытки, зданию — лишняя нагрузка. Но ты просишь — сделаем, и все равно готический собор выйдет в два раза дешевле романского. Правда, если согласишься терпеть выставленные наружу «ребра», можно будет пораньше заказать что–нибудь из утвари, вставить витражи…

   Снова договорились! Может быть, потому, что обращение «батюшка» стало понемногу превращаться в титул духовного наставника Кер–Сиди — так же, как «папа» стало титулом епископов Рима. Что ж, Пирр действительно неплохо прижился, пусть радуется признанию. Правда, святой отец проявил изрядный интерес, как он выразился, «к аварской девушке, называющей себя Анастасией». Предположил, что ей нужно пастырское утешение и предложил свои услуги. Немайн согласилась. Почему нет?

   До самого полудня все спорилось. Даже сообщения о том, что в трактирах сегодня дерутся чаще обычного, не портят настроения. Ну, перебрали иные пива… особенно много влезает в горцев! Хорошее утро, но пора и поспать. Домой, в башенку — и на бочок!