Пророчество о сёстрах - Цинк Мишель. Страница 40

— Семь язв, — шепотом перебивает ее Луиза.

Тетя Вирджиния закрывает Библию, смотрит на Луизу и кивает.

— Именно.

Луиза поворачивается ко мне.

— В Библии семь язв — признак конца света. Возвращения к безграничному хаосу, что царил до начала времен.

Последние кусочки загадочной головоломки беззвучно встают на свои места, и я вношу свою лепту:

— «А за ними последует семь язв и не будет возврата».

После того как ко мне попала эта книга, я столько раз читала слова пророчества, что они навеки отпечатались в моей памяти.

— Да, — подтверждает тетя Вирджиния. — Библия рисует язвы как конец, что предшествует новому началу, тому, в коем Господь в сиянии будет править миром. Но Библия — текст, записанный на бумаге, и, подобно всем письменным текстам, что переводились на тысячи языков и передавались из рук в руки на протяжении тысяч лет, должно быть, содержит и не столь уж верные места. А также упускает другие подробности — которые как раз верны.

— Так что все это значит? — спрашиваю я.

Тетя Вирджиния наклоняется и берет мою руку в свои.

— Язвы — просто-напросто признак конца. Конца мира, каким мы его знаем, и начала мира, в котором во веки веков воцарится Зверь. Если ты не сумеешь отыскать четыре ключа и замкнуть круг, Самуил найдет способ пройти сквозь тебя — и будет слишком поздно. Начнутся семь язв, что станут причиной ужасающих страданий и бедствий перед концом, который будет не более чем просто концом. Концом всего.

Я гневно трясу головой, думая о Генри, и Луизе, и Соне, и тете Вирджинии.

— Но я же Ангел! Все так говорят. У меня есть выбор. Если я откажу ему в проходе, он не пройдет.

Мои протесты звучат так по-детски — даже для меня самой.

Тетя Вирджиния заглядывает мне в глаза.

— Хотелось бы мне, чтобы так все и было, Лия. Но Самуил воспользуется твоей слабостью. Заляжет в ожидании момента, когда ты заснешь. Пошлет на поиски тебя свое воинство падших душ — и тех, что ждут в Иномирьях, и тех, что уже перешли в наш мир. Он использует против тебя тех, кого ты любишь. Ты можешь сражаться с ним какое-то время, но я боюсь, что долго ты не протянешь. Воинство уже много веков сбиралось, выжидая своего владыку. Выжидая, покуда появятся Врата, что приведут его сюда и откроют начало его царствию ужаса. Выжидая тебя, Лия. И так просто падшие души не сдадутся. Ты должна найти список. Должна найти остальные ключи. И быстро.

Спать совсем не хочется. Ответы, что я так мечтала узнать, не принесли мне чаемого успокоения, и я гадаю, томятся ли Соня с Луизой сейчас так же, как я. Нам многое предстоит сделать, но час уже поздний, так что мы решили устроить поиски в библиотеке завтра, при свете дня. Книга нашлась именно в библиотеке — очень может быть, список тоже хранится где-то там.

Это единственное место, что приходит мне на ум. С него и начнем.

Мы еще не обсуждали, что предпримем дальше, когда найдем список, или как будем искать два оставшихся ключа. Надо продвигаться вперед небольшими шажками — по одному за раз, не то мы все с ума сойдем. Мы не обсуждали этого, но все молча подразумевали одно и то же.

Я сижу, прислонившись спиной к высокому деревянному изголовью моей кровати, и со всех сил стараюсь не засыпать. Запястье я обмотала лентой. Даже если медальон снова проберется туда, то не сможет соприкоснуться с отметиной, пока не снята повязка — хотя почем знать, такое тоже вполне возможно. Ведь он уже нашел меня каким-то в высшей степени непостижимым и загадочным образом, а потом еще более таинственно вернулся со дна реки. Что мне остается, кроме как признать, что он принадлежит мне?

И пытаться не носить его, не открывать Врат.

23

Поле, на котором я стою, голо. Чудится что-то смутно знакомое в пологих холмах и неглубоких лощинах окрест, и мне кажется, будто я узнаю одно из многочисленных полей, окружающих Берчвуд-Манор. Но высокая трава и исполинские дубы по одному краю смотрятся как-то пугающе, ничего подобного я не припоминаю.

Свинцово-серое небо отражается в пепельных травах, совсем не похожих на золотые, насыщенные цветом просторы, что тянутся вокруг Берчвуда большую часть года. Полоса деревьев на дальнем краю поля кажется такой черной, что даже отливает фиолетовым. Сразу видно — это Пустошь, чуждая, серая, бесплодная. Ледяной воздух кусает сквозь тонкую ткань ночной сорочки, а ноги у меня влажны от росы, густо покрывающей мертвую траву.

Запястье все так же обмотано лентами, медальона при мне нет. Этой ночью Зверю не войти сквозь меня, однако я не испытываю ожидаемого облегчения. Ясно — меня призвали сюда. Но кто и для какой цели — это мне еще, без всякого сомнения, лишь предстоит узнать.

Поворачиваясь по кругу, я вглядываюсь вдаль, пытаясь понять, где я. Подъем слева отчего-то кажется более знакомым, чем все остальное, хотя я по-прежнему толком ни в чем не уверена. Я пытаюсь решить, что же делать дальше, как вдруг взгляд мой цепляется за какую-то точку, совсем крошечную, но приближающуюся. Прищурившись, я всматриваюсь в черное пятнышко, и вот оно увеличивается, становится яснее. Это какой-то человек. Девушка с медленной и грациозной походкой.

И она движется ко мне.

Нет смысла стоять просто так и смотреть. Кто бы это ни был, все равно он скоро до меня доберется. Поэтому я сама шагаю навстречу заметно приблизившейся фигуре. Сперва мне кажется, что это Соня. Она единственная, кого я встречала за время моих странствий. Но когда идущая подходит поближе и становится видно сперва ее платье, а потом и лицо, я понимаю: это Элис.

Я останавливаюсь, не желая ускорять событие, что свело нас вместе на этой пустынной равнине. Элис же продолжает шагать, покуда не оказывается прямо передо мной. В уголках ее губ играет улыбка, и я не сомневаюсь, кто именно в ответе за все происходящее, кто вызвал меня сюда.

— Удивлена?

— Да не особо, — пожимаю плечами я. — Кого бы еще я тут могла встретить?

Она улыбается еще шире, и на мгновение становится точь-в-точь та маленькая девочка, что прыгала и хлопала в ладоши, когда папа привозил ей подарки из далеких поездок.

— Ну что ты, тут можно встретить множество самого разного народа… самых разных созданий, Лия!

— Зачем ты призвала меня сюда, Элис?

Тут она замечает ленту у меня на руке, и улыбка ее тускнеет. Нежный голосок той Элис, с лестницы, исчез. Лицо застывает в каменном, жестком выражении, к которому я уже почти привыкла.

— Лия, почему бы не использовать медальон по предназначению? Зачем тебе сражаться с волей пророчества, с предназначенной тебе почетной ролью?

Из горла моего вырывается короткий, почти безумный смешок.

— Зачем? И в самом деле, Элис, зачем бы? По-твоему, мне пора пустить по ветру осторожность и позволить всем, кто захочет, возвращаться сюда со мной — через меня?

Она повышает голос.

— А почему бы и нет? Зачем все усложнять? Я уже говорила тебе, что ты будешь взята под защиту. Думаешь, души причинят хоть какой-либо вред поборнице своего владыки? Чего тебе бояться?

— Я боюсь вовсе не за себя, Элис. А каким станет мир, когда в нем воцарится Зверь? Что радости в собственной безопасности, если те, кого мы любим, останутся жить в мире, где властвует тьма?

— Самуил уже много веков томится в Иномирьях. Он богато вознаградит того, кто наконец вернет его в мир. Что ни пожелаешь — все будет твое. С тобой станут обращаться, как с королевой. Ты же для этого и родилась! Это твое предназначение!

Омуты ее глаз мерцают темными речными глубинами.

— Должно быть, Элис, ты ошибаешься. Ты должна выполнять предназначение Хранительницы, ведь ты для того и родилась. Должно быть, наша цель — действовать заодно. Вместе мы могли бы принести миру покой. Мы бы могли покончить с пророчеством раз и навсегда. Ты бы не предпочла играть на стороне добра?

Мои слова не оказывают желанного эффекта. Лицо Элис лишь делается еще жестче.