Пророчество о сёстрах - Цинк Мишель. Страница 41

— Так ты этого хочешь, Лия? — спрашивает она. — Сделаться частицей идеального добра, какого еще не видел мир? И рисковать за это жизнью? Думаешь, этого довольно? Так знай же, что нет! Этого недостаточно. Во всяком случае, для меня. Мы наделены властью, какой не было ни у кого в мире со времени Маари, последней сестры, которой хватило ума воспользоваться могуществом, что само шло ей в руки.

Я не могу скрыть удивления.

— Что? А ты думала, я не знаю? Думала, я не знаю истории нашей матери?

— Я просто не была уверена, что именно ты знаешь. Книга…

Элис снова смеется, расхаживая передо мной, хотя ноги ее не оставляют следов на высокой траве.

— Книга! — насмешливо восклицает она, подойдя ко мне почти вплотную. — Уж не думаешь ли ты, будто это единственный способ узнать легенду? Ничего подобного, Лия! У меня есть и другой способ все узнавать.

Теперь Элис обходит меня кругом, так что голос ее раздается у меня за спиной. Это она нарочно — играет у меня на нервах, хочет вывести из душевного равновесия. Я не двигаюсь и смотрю вперед, преодолевая побуждение развернуться лицом к сестре.

— Лия, Самуил и его воинство призвали меня уже давным-давно. Они нашептывали мне еще в колыбели — как нашептывают и теперь. Не голос матери первым услышала я, и даже не твой голос — голос моей сестры-близнеца. Первое мое воспоминание — зов душ. Возможно, они знали о твоей… слабости. Возможно, предчувствовали все эти недоразумения, что случились из-за ошибки при нашем рождении. А может, просто хотели сыграть наверняка и твердо знать, что хотя бы одна сестра будет на их стороне. — Она снова стоит передо мной, но уже отвернувшись, глядя на пустое поле перед нами и раскинув руки, точно обнимая все вокруг. — Они обучили меня всему, Лия. Странствовать по Иномирьям, призывать сюда других… — Она снова поворачивается ко мне, и я клянусь, что в голосе ее сквозит любовь. — Всему…

А меня никто ничему не учил, думаю я.

Мне вспоминаются Сонины слова, ее уверения, что обитатели Иномирий не могут вмешиваться в дела нашего мира. Но я тут же осознаю, что падшие души вовсе и не нарушали этот древний закон. Хотя они учили Элис, как пользоваться дарами, полученными от рождения, однако судьба ее все равно находилась в ее руках. Она вольна была делать выбор самостоятельно. И в том, что она сделала именно такой выбор, в том, что с такой легкостью встала на сторону зла, не виноват никто, кроме моей сестры.

Даже падшие души.

Элис незамедлительно пользуется моим молчанием, снова пускает в ход нежный и ласковый голосок.

— Лия, ты только сама же себе все усложняешь. В конечном итоге Самуил все равно добьется своего. Либо ты сама распахнешь ему объятия, либо он силой прорвется сквозь них. Ты не ровня его мощи. Почему бы не выбрать более простой путь? Если конец все равно один, какая разница?

Какая разница? Слова эхом раскатываются над полями жесткой порыжелой травы.

Я вижу мою мать, отказавшуюся от всего, что она любила, чтобы освободиться от доставшегося ей наследия. Вижу сестер, что придут нам вслед — моих дочерей или дочерей Элис. А потом вижу тетю Вирджинию, все эти годы растящую нас и пристально за нами наблюдающую. Старающуюся понять, кто из нас Врата, а кто Хранительница. Все это вспышкой пролетает у меня перед глазами, и вот вокруг снова нет ничего, кроме воющего ветра.

— Нет.

Я сама едва слышу это слово — а Элис наклоняется ближе ко мне. Дрожащая улыбка на ее губах доказывает, что она все же слышала меня.

— Что ты сказала, Лия?

Она дает мне шанс, возможность притвориться, будто я сказала что-то совсем другое.

Я откашливаюсь, чтобы на сей раз никакой ошибки касательно моих слов произойти не могло.

— Я сказала — нет. Выбор за мной, и я его сделала. Я положу конец пророчеству навсегда.

Элис стоит неподвижно, глядя на меня, а потом на уста ее возвращается змеиная улыбка.

— И как ты намерена это сделать, Лия? Даже если ты пожертвуешь собой, как сделала наша дражайшая матушка, пророчество продолжит идти своим чередом, вперед и вперед, от матери к дочери и от сестры к сестре. Нет, единственный способ покончить с ним для тебя — уступить душам. Они, знаешь ли, очень терпеливы.

В голове снова звучит голос тети Вирджинии: «Самуил воспользуется твоей слабостью. Заляжет в ожидании момента, когда ты заснешь. Пошлет на поиски тебя свое воинство падших душ — и тех, что ждут в Иномирьях, и тех, что уже перешли в наш мир. Он использует против тебя тех, кого ты любишь».

Я качаю головой:

— Уж лучше смерть.

Я сама удивлена своей убежденности. Удивлена, осознав, что говорю совершенно всерьез.

Элис наклоняется еще ближе ко мне, так близко, что я чувствую на своем лице ее дыхание.

— Лия, бывают вещи и похуже смерти. Я думала, ты это понимаешь.

Она снова выпрямляется, глядя на меня сверху вниз. И тут я слышу звуки их приближения.

Они движутся по тропе через небо. Сперва до меня доносится слабый треск, подобный отдаленным раскатам грома, но скоро он разрастается до жуткого грохота многих тысяч копыт — галопом несущихся туда, где стоим мы с Элис. И, подняв голову, я вижу, что небо потемнело. Ветер, прежде зловеще стонавший, теперь превратился в ревущего монстра. Он хлещет нас, треплет наши волосы, так что нам приходится отводить пряди с лица, чтобы хоть что-то видеть.

— Понимаешь ли, сестренка, ты, может, и Ангел, зато я умею призывать падшие души. Они знают, какая сестра остается верна пророчеству. Они приходят ко мне потому, что я — истинные Врата. — Торжествующий голос Элис перекрывает завывания ветра. — Мы будем действовать вместе, я и души, — столько, сколько понадобится. Мне жаль, Лия, что это так, — но ты свой выбор сделала. Теперь я должна сделать свой.

Хотя воинство уже мчится по небу у меня над головой, в глубине души я все еще не верю, что это взаправду, мне все кажется, я буду каким-то образом защищена от врагов — как тогда, в прошлый раз, после бегства над морем. Однако нельзя отрицать: я совершенно беспомощна. Даже двинуться с места не могу. Нить, что связывает меня с телом, казавшаяся такой крепкой во время предыдущих моих странствий, словно оборвалась, и я плыву наугад в унылых Иномирьях.

Так вот оно, каково оказаться разобщенным. Разлучиться с собственным телом. Попасть в Пустошь. Эта мысль приходит ко мне из последних остатков разума.

Небо над головой темнеет еще сильнее, вихрится — вот-вот засосет меняв свою непроглядную тьму. Последние клочки сил словно кто-то высасывает из моего тела. Мне хочется повалиться наземь и уснуть, просто уснуть. Я начинаю проваливаться в заманчивое забытье.

— Лия! — зовет меня чей-то голос издалека. Я поднимаю голову и вглядываюсь в поля, пытаясь определить источник этого знакомого голоса. — Лиииия!

Издалека, отчаянно выкликая мое имя, к нам летит еще какая-то фигура. Элис, похоже, поражена не меньше меня. Она смотрит на приближающуюся женщину с любопытством и досадой. Даже тьма у нас над головой словно бы начинает колыхаться.

Фигура мчится к нам с быстротой, немыслимой ни в каком ином месте. Она летит над полями так стремительно, что лицо размывается, превращается в смутное пятно. Еще мгновение — и она уже врезается в меня, толкает с такой силой, что буквально вышибает из меня дух, — и тут я вижу лицо тети Вирджинии.

У меня нет времени ничего сказать ей, поблагодарить ее или испугаться за ее безопасность. Я пытаюсь протянуть руку и ухватить ее, взять обратно со мной — но все напрасно. В тот самый миг, как она прикоснулась ко мне, провисшая нить внезапно натягивается и тащит меня прочь, прочь. Элис, тетя Вирджиния, тьма у них над головой удаляются, становятся все меньше и меньше, а я возвращаюсь — тем же путем, что и пришла сюда, над мертвым пейзажем внизу.