Королевская кровь - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 8

Не поклонившись графу, как-то воровато пробрался этот человек к дверям и совсем было улизнул, но бдительный слуга схватил его за суконный шиворот, чем нарушил лекарскую высокомудрую речь. А тут еще человечек дернулся и крякнул что-то птичьим голосом.

– Ты чего безобразничаешь? – напустился на слугу сходу граф. – Ты чего в чужом доме людей за шиворот хватаешь?

– А почему он вашей светлости не поклонился? – возмущенно шумит слуга. – Светло же здесь и видно, какой у вашей светлости герб на перевязи – графский! Да и у меня на плаще тоже ваш герб имеется! И в жизнь не поверю, чтобы городской житель не умел гербы различать!

– Какая светлость, опомнись! – замахал на него рукавами лекарь. – Ты, гляди, на улице графа светлостью не назови! Тут с этим строго. Никаких светлостей…

Вздохнул лекарь, рожу скривил и добавил:

– Одни мрачности…

– Значит, и герб с плаща спороть? – спросил слуга и с большим сомнением отпустил добычу. – Слышали мы у себя, на севере, что у вас тут чудеса творятся, но не думали, что до такой дури вы дожили. Все равно – человек он пожилой, должен помнить, как приличные люди со знатью здороваются! Опять же, герб!

– Я этих гербов за сорок лет, может, тысяч десять руками перетрогал! – сердито пискнул ему в ответ человечек. – Я, да будет тебе известно, ювелир и эти самые гербы из перегородчатой эмали на заказ мастерил, когда ты еще пеленки пачкал! И графский герб для меня – плевое дело!

– Графский герб для тебя – плевое дело?! – взорвался тут и молодой граф. – Ах ты замухрышка! Жилло, держи его за шиворот покрепче!

Словом, склока, ругань, чушь собачья. Граф двести поколений своих предков поименно вспоминает, ювелиришка всех народных избранников из Равноправной Думы в свидетели зовет, слуга пинками его кланяться заставляет. Лекарь, бедняга, прямо в угол влип и таращится, рот разинув. Ошалел от такого темперамента…

И тут вбегает девчонка кухонная, в грязном переднике, с метлой, и орет громче всех:

– Да тихо вы!!!!

Естественно, где женщина вопит, там мужикам уже делать нечего. Слуга с большой неохотой выпустил капюшон, человечек отскочил, граф тоже опомнился и, простите, заткнулся. Тут лекарь видит, что буря окончилась, и из угла возникает.

– Иди на кухню, Лиза, – строго велит он девчонке, – мы тут и без тебя справимся. Вечно не в свое дело лезешь.

– Вы посмотрите, хозяин, что у него в кармане. В левом, – бросает девчонка, глазами стрельнув в ювелира, поворачивается и, мотнув тяжелой полосатой юбкой, уходит.

Тут устремляет господин лекарь на ювелира тяжелый свой взгляд. Кабы не знать, что господин лекарь от шума в угол пугливо забивается – так от этого грозного взгляда и в обморок недолго…

Ювелир же с сопением опускает глаза, и рожа у него не то что виноватая – разочарованная…

Смотрит слуга вслед этой самой Лизе и чудится ему, будто вокруг головы у девчонки – вроде сияния. А никакого сияния быть не может. Платок на голову накручен и сзади завязан. И еще – откуда быть сиянию с таким-то носом? Нос у кухонной девчонки длинный, тонкий, острый – ну, шило и шило, таким дырки в стременных петлицах или, скажем, в конских подпругах хорошо проковыривать!

Но шея между платком и воротом сорочки белая, стройная. Тем более, что кружевце ворота – серенькое, застиранное. И под тяжелой юбкой все округлости, сразу ясно, в полном порядке.

– Ну, так что же у нас в левом кармашке? – ласково этак спрашивает лекарь. И голосок сладенький, будто не воришка перед ним, а хворое дитятко. – Может быть, у нас перстенек в кармане?

Ювелир молчал, молчал, глаза опустив, да как выхватит из кармана, да как шваркнет об пол блестящую штучку! Да как сверкнет на лекаря бешеными глазами! И – за дверь!

Слуга, повинуясь графскому взору, эту штучку с пола подобрал и на ладони хозяину с лекарем поднес. Ну, и сам разглядел.

Это был перстень с темным камнем. Перстень сам по себе невелик, прост, камень гладкий, продолговатый, полупрозрачный, и знак на камне с оборотной стороны вырезан. Вроде как цветок, выложенный изнутри золотой проволочкой. Даже непонятно, кто бы такой перстень носить мог – для женщины великоват, для щеголя простоват.

– Занятная штучка, – сказал молодой граф. – И с чего бы вдруг этому ювелиришке ее у вас, друг мой, воровать? Ювелиры – господа богатые, а такой перстенек много стоить не должен.

– Из-за этого перстенька, сударь мой любезный, у нас с этим чертовым ювелиром такая катавасия вышла, что в трех словах не расскажешь, – отвечает лекарь. – Вот сядем сейчас за ужин, выпьем, закусим, и я всю эту историю преспокойненько расскажу… И позвольте мне слугу вашего наградить. Вовремя он воришку заметил.

– Я только от господина принимаю награду, – с достоинством заявил слуга, да еще рукой сделал вот этак – мол, мне вашего не надо. А граф, на это улыбнувшись одобрительно, похлопал его по плечу, и тем разговор о награде и кончился. Хотя слуга рассчитывал на что-нибудь более вещественное, чем хлопочек господской ручки.

Конечно, мог он на это свое скромное желание еще как-то намекнуть. Но был от природы не то чтоб застенчив – нет, иногда и язык распускал! – был как-то неспособен свой денежный интерес защитить. Да и прочие интересы, если разобраться.

И, разумеется, граф с господином лекарем отправились ужинать в роскошно убранную столовую, а слуге девчонка Лиза показала его место за кухонным столом. А оттуда, с кухни, историю про перстенек не расслышать при всем желании.

Разумеется, всплыла потом эта история, и лучше бы графскому слуге знать ее с самого начала, но не вышло – и ладно.

– Не ко времени вы приехали, – сказала кухарка Маго, наливая густую, прямо ложка в ней торчком, грибную похлебку со шкварками. – Лучше бы графу поскорее на север, домой убираться, да и тебе с ним вместе. Брякнете на улице что-нибудь этакое, неравноправное, и тем вся ваша учеба кончится.

– Нам добрые люди советовали дома годок-другой посидеть, – и Жилло отхватил себе ломоть хлеба, такой, что под него и рот разинуть мудрено, челюсти крякнут. – Так нет же, университет нам подавай! Науку нам подавай! Металлы и эликсиры! Я бы, будь моя воля, из графства не ногой. Опять же, невеста у меня там осталась.

– Какая наука? – изумилась Маго. – Того гляди, университет закроют и студиозусов всех репу копать отправят. Негоже, чтобы одни были умнее, а другие дурее.

– Негоже, чтобы одни были беднее, а другие богаче, – добавила Лиза.

– Негоже, чтобы одни были красивше, а другие – как пожилое воронье пугало, – вставил свое слово и кучер Кабироль, показав при этом Маго длинный язык. – А ты – светлость, светлость!… Эй, Маго, эй!…

Мотнул Кабироль головой вправо, влево, но от ложки не увернулся. Ложка, прямо из котла, весомо хлопнула его по лбу – похлебка потекла по переносице. А Маго с Лизой, две ведьмы, старая и молодая, расхохотались.

Так что сидят лекарская челядь и Жилло по-домашнему, ужинают. Слугу расспрашивают – шалят ли на дорогах оборотни и вурдалаки, не умоталось ли куда обманное озеро. И не сразу обращают внимание, что в двери кто-то гремит и грохочет. Ну, угомонились и треск услышали. Побежал привратник, отворил, и сразу же по шее получил. Это, видите ли, гонец из Коронного замка прискакал. Коронный замок, куда вселились двадцать лет назад избранники народа, как оно и положено, на горе, столичный город Кульдиг с укреплениями – внизу, скакать – ну всего ничего, а конь в мыле, гонец в ярости. Рычит хуже всякого вурдалака.

– Немедленно! Сию секунду! – шумит. – В замок! По приказу! Избранники ждать не любят!

То есть, когда слуга на этот галдеж с кухни выскочил, красномундирный гонец уже сказал, зачем лекарь вдруг на ночь глядя понадобился, и вопил просто для порядка. И понял слуга, что сейчас хозяин дома уедет, но это его не огорчило и не обрадовало, потому что думского лекаря он видел впервые в жизни, и к столу своему тот его не пригласил.

Не успел гонец угомониться, лекарь выходит – в парике, в другой уже мантии, парадной, поверх служебного кафтана. Рукава с обшлагами из прорезей выправляет, опять же, шпажонку в заднюю прорезь выставляет, чтобы не задирала мантию, как петушиный хвост. Все разумно продумано в лекарском наряде! И молодой граф следом за ним сундучок несет. Слуга смотрит и глазам не верит – молодой граф в камзолишке каком-то дрянном и в его, слуги, плаще! Только герб уже отодран, нитки висят. Глядит он на своего господина, а тот палец к губам прижимает – молчи, значит, а то я до тебя потом доберусь! Тут слуга смекнул, что хочется его молодому господину почему-то тайно в замке побывать.