Золотой отсвет счастья - Френч Джудит. Страница 17

Еще несколько мгновений Бесс слышала, как Кинкейд похлопывает лошадей, ласково разговаривая с ними. Интересно, подумала девушка, какой цвет они видят, чувствуя на себе его прикосновения.

— Спи, женщина, спи. Я присмотрю за ними, — тихо сказал Кинкейд. Его голос тоже был уставшим и сонным.

— Кьюти, — чуть слышно позвала Бесс.

Никакого ответа. Ночной ветерок дохнул на нее, и, уже не сознавая этого, девушка погрузилась в глубокий безмятежный сон…

…И буквально через несколько минут проснулась, разбуженная сильными мужскими руками, которые крепко обхватили ее, зажали рот. Бесс рванулась, стараясь вырваться из этих объятий, однако на ее отчаянные попытки освободиться Кинкейд обращал внимания не больше, чем лошадь на надоедливую муху.

— Лежи тихо! — одними губами прошептал он прямо около ее уха. — Тихо, а то придушу.

Бесс покорно кивнула, Кинкейд убрал руку, и девушка судорожно вздохнула. Шотландец осторожно встал, не отрывая взгляда от лесных зарослей. Молча и бесшумно он сделал несколько шагов и скрылся за деревьями.

Бесс с трудом перевела дыхание и, дотянувшись до сумки, вытащила оттуда пистолет. Металлический лязг показался в лесном безмолвии раскатом грома. Стояла мертвая тишина — ни птица не пролетала, ни мышь не пробегала. Даже лошади словно превратились в неподвижные статуи.

Внезапно метнулась из кустов огромная дикая кошка, зашипела, от этого в испуге шарахнулась в сторону лошадь, и Бесс не раздумывая вскочила на ноги, чтобы удержать ее.

— Ради всего святого, женщина, ты можешь делать то, что тебе говорят, а? — неожиданно совсем близко раздался голос Кинкейда. — Я же приказал тебе не шевелиться!

— Да мы могли вообще без лошадей остаться! Они бы разбежались в панике.

— Здесь шастал индеец. Я шел за ним, но в чаще ему удалось скрыться.

— Индеец?

— Да, индеец. Зачем переспрашиваешь? А ты знаешь, что такое индейцы? Этот был во всеоружии, с луком и стрелами.

— И ты до полусмерти напугал меня, только потому что увидел индейца?

— Он был в боевой раскраске. Ты что, никогда не слышала об их кровожадности и жестокости?

Потрясенная, Бесс отвернулась, чтобы лицо не выдало ее. Неужели такое возможно, думала она. Неужели Кинкейд видел Кьюти? С тех пор как умерла бабушка Лейси, он никому не являлся. Иногда Бесс даже начинала сомневаться в его существовании, считала, что индеец — только плод ее бурного воображения.

Через мгновение Бесс будто ударило — она вспыхнула, закрыла лицо руками, вспомнив свое пробуждение под тяжестью мужского тела.

— Тебе не приходило в голову, что к женщине надо относиться с уважением? — негодующе спросила она.

— Достаточно того, что я с уважением отношусь к жизни женщины, — положив ей на плечо могучую руку, ответил Кинкейд. — Я сказал, что ничего плохого тебе не сделаю, Бесс. А мне ты можешь доверять.

— Доверять?! Тебе?!

«Скорее я самому дьяволу поверю», — подумала Бесс.

— Да. Мне. Или ищи себе другого…

— А не поздно ли? — Бесс выскользнула из-под его руки и теперь смотрела прямо в лицо Кинкейду, подавляя желание отвесить ему пощечину. Она не хотела, чтобы он вообще прикасался к ней, пусть даже случайно. Его руки смущали ее, приводили в беспорядок мысли.

— Да, пожалуй, поздно, — с усмешкой согласился Кинкейд. — У нас не будет разногласий, если ты, наконец, сообразишь, что должна беспрекословно слушаться меня, — жестко продолжал он. — Мы здесь не в игрушки играем. Твое своеволие может стоить нам жизни, а я свою ценю довольно дорого.

Бесс молча кивнула. Здравый смысл в его словах бесспорно был. Просто она привыкла всегда и всеми командовать. Горькой пилюлей для нее было, отныне подчиняться такому человеку, как Кинкейд.

— Хорошо, — коротко откликнулся Кинкейд. — Тогда седлаем лошадей и едем. Оставаться здесь небезопасно. Хоть индеец и скрылся, в любую минуту он может вернуться. А гонор свой прибереги. Скоро пригодится. Ну да ладно, ты меня наняла для работы. Я буду всегда на твоей стороне.

«И ты помни об этом, Кинкейд, — про себя сказала Бесс, — а позабудешь, так сразу пожалеешь. О предательстве своем пожалеешь».

8

Кинкейд и Бесс продолжали путь до рассвета. Весь день они проспали в заброшенном сарае. К вечеру Кинкейд был уже бодр и полон сил. Целый час он где-то ходил и вернулся очень довольный. В руках у него была корзиночка, полная светло-коричневых свежих яиц и тарелка с румяным пирогом. Все это он раздобыл на подоконнике дома какой-то рачительной хозяйки. Бесс возмутилась его наглостью, но Кинкейд возразил, что он оставил у окошка два пенни — за глиняную тарелочку.

— Ворованного я никогда не ела, — с жаром сказала Бесс. — И не намерена привыкать к этому. Но ты! Почему ты не мог купить у хозяйки еду?

— А что, ты разве не накормила бы голодного путника, постучавшегося в твою дверь?

— Конечно, накормила бы. Но при чем здесь…

— Чем меньше людей видят меня, тем лучше. Считай, что я просто воспользовался положенным мне, как нежданному гостю, угощением. К тому же я избавил хозяйку от необходимости хлопотать.

С ребячливой ухмылкой он разрезал пирог на четыре части, две из которых проглотил в мгновение ока, не обронив ни крошки.

— Отлично! — с набитым ртом промычал он, протягивая Бесс тарелку. — Ты так и не съешь хоть кусочек?

Взгляд Бесс был прикован к румяной хрустящей корочке, под которой алели сочные вишни. Запах был такой, что у нее потекли слюнки.

— Я не нуждаюсь в ворованном.

— Тебе же хуже, — отозвался Кинкейд.

Бесс не успела и глазом моргнуть, как он уже ставил пустую тарелку на пенек около дороги.

— Ну, кто-нибудь заберет эту посудину.

— Но совершенно не обязательно, что это будет обворованная тобой хозяйка, — сказала Бесс.

Теперь, когда от пирожка не осталось и следа, она подумала, что, наверное, зря была такой щепетильной. А, судя по глухо рокотавшему вдали грому, ей предстоит сегодня не только остаться голодной, но и промокнуть до нитки.

— Как насчет яичка? — Кинкейд двумя пальцами держал аккуратное и чистенькое куриное яйцо, потом проткнул ножом дырочку в скорлупе и выпил содержимое.

Бесс содрогнулась.

— Как ты можешь? Бр-р.

Она любила яйца «в мешочек» и не представляла, что кто-нибудь способен есть их сырыми.

— Тебе еще и не такие яства придется отведать, миледи, — съязвил Кинкейд и принялся за второе яйцо.

— Не понимаю, почему нельзя поймать рыбу или подстрелить утку?

Мысль о сочной румяной жареной птице вызвала приступ головокружения. Даже печенная на углях рыба сейчас показалась бы Бесс изысканным деликатесом.

— Никаких костров. Хотя рыбку можно и сырую съесть — не хочешь попробовать? Мне вот приходилось — и не раз. Так как насчет яичка?

— Лучше я буду голодать.

— Ну валяй. Это лишний раз доказывает, что англичане глупы и строптивы, — заявил Кинкейд, разбивая дырочку в четвертом по счету яйце.

Игривый настрой шотландца показался Бесс подозрительным. Она приблизилась к нему и втянула носом воздух.

— Да ты нетрезв! — возмущенно воскликнула она. — Выпивку тоже стащил?

— Здесь редко кто ездит без фляжечки. Так что я по дружбе одолжил вот это. — Кинкейд показал на привязанную к седлу пинтовуго флягу в плетенке.

— Все ясно. И что это? Ром?

— Да какой ром! Пива чуток, — ухмыльнулся он. — Я хлебнул немного, и ты знаешь, должен признать, что это не самое скверное пойло.

— Предупреждаю, я не потерплю пьяниц в своем окружении! Если ты переберешь и грохнешься в канаву, клянусь, я так тебя и оставлю. Подыхай!

Кинкейд, оставив без внимания ее недовольство, начал напевать себе под нос какую-то шотландскую песенку. И Бесс вдруг обнаружила, что настроение у нее, несмотря на приближающуюся грозу, улучшилось, улетучились досада и раздражение.

В тех местах, где они ехали, полуостров, лежащий между Атлантическим океаном и Чеспикским заливом, сужался до нескольких миль. Предыдущей ночью путники преодолели незримую линию, разделяющую Мэриленд и Вирджинию. Теперь дорога шла вдоль побережья на юг. Океана хоть и не было видно, зато ветер приносил его солоноватый запах. По правую сторону бушевали травы, полыхавшие яркими пятнами цветов. Сумерки быстро сгущались. Допевали последние песни птицы, монотонно и немного печально ворковали дикие голуби.