Компас черного капитана - Погуляй Юрий Александрович. Страница 17

Корабль замер. Несколько секунд мы не шевелились, с ужасом ожидая, что бронированный гигант со стоном поползет вниз, под лед.

– Собачья печень! – продолжал ругаться Эльм. – Ведь не было ничего! Чистая дорога была, раздери меня голубая акула!

– Мы провалились? – поинтересовался Фарри. Он, в отличие от меня, не испугался, и это придало мне сил.

Здоровяк отмахнулся от него:

– Пойду посмотрю… Собачья жизнь!

Когда Эльм вернулся, он принес неутешительные вести. Нам не повезло, и мы наткнулись на колонию белых волокунов. Эти покрытые короткой шерстью животные питались в основном рыбой. Проделывали целые шахты в многоярдовой толще льда и предпочитали хранить добычу у поверхности, выгрызая для этого настоящие пещеры.

Одна из них и «поймала» левый трак.

Да, вы можете смеяться. Но ни я, ни Фарри и ни Эльм даже не думали о подобной возможности. Никто из нас никогда не водил кораблей по снежным просторам. А когда мне доводилось ездить с кузеном к Дальнему Кряжу, на ледовые карьеры, чтобы привезти шаману вырезанные кубы, предназначенные для превращения в энгу, – мы ни разу не сталкивались с подобным. Конечно, опасность подледной колонии – это прописная истина для многих свободных капитанов, которые прошли по льду не одну сотню миль. Но для двух циркачей и мальчика из глухой деревни существование такого городка волокунов не было столь очевидным. Да и не селились эти животные рядом с Кассин-Онгом.

Выбраться из пещеры, куда целиком провалилась одна из гусениц, не представлялось возможным. Ледоход ревел, рвался наружу, содрогаясь всем телом, но постоянно соскальзывал вниз, проваливаясь все глубже и обрушивая галереи, прогрызенные волокунами. Эльм зверел, ругался. Пытался отъехать назад, развернуться. В конце концов судно село на лед днищем, а гигантские острые траки вреза́лись в снежную кашу и теперь бессильно молотили воздух.

– Надо идти пешком, – наконец вынес приговор Эльм.

– Это было бы слишком просто – взять и доехать до города, – неожиданно бодро сказал на это Фарри. Он непринужденно улыбался. – Трудности закаляют, да, Эльм?! Ты все еще считаешь, что это не было глупостью, да?

Здоровяк стащил с глаз очки, натянул их на лоб и уставился на мальчишку злобным взглядом:

– Все сказал?

Стало еще холоднее, чем раньше. Мальчик и мужчина буравили друг друга взглядами. Угрюмость против испуга. В душе здоровяка поднималась страшная и злая сила, от которой хотелось бежать без оглядки. Я сделал шаг назад, немея от ужаса.

– Хорошо подумал, собачий сын? – тихо процедил Эльм.

Фарри стушевался:

– Прости, Эльм, – промямлил он.

Из бочки с гневом силача словно выбили заглушку, и темные мысли вылились прочь, будто их и не было. Я вздохнул с облегчением.

– Трудный путь иногда самый верный, – с довольным видом промолвил силач, все еще не сводя взгляда с мальчишки. Я стоял, стараясь даже не дышать и чувствуя, как звенит в голове от сокрытых эмоций.

– Малец, – здоровяк обернулся ко мне, – поищи лыжи, снегоступы, теплую одежду. Должно же быть на этом корыте хоть что-то… Собери припасы. А ты ему поможешь, Фарри, правда ведь?

Рыжий чуть кивнул, так и не подняв глаз.

– Я буду думать, как нам идти дальше. – Он вновь нацепил на глаза очки, накинул капюшон и подошел к штурманскому столику. – Собачье племя, клянусь требухой Темного Бога: если не везет, так не везет совсем. А ты, малец, не стой! Дуй ветром!

Мне не нравилось его обращение «малец». Однако никто из циркачей так и не спросил моего имени, и это казалось удивительно странным. Подозрительным. И чуточку очаровывающим. Потому что мне были известны их имена, я чувствовал их души, их мысли.

Я начинал узнавать их, по-прежнему оставаясь маленьким деревенским несмышленышем, верящим в ледовых гончих. Чутье подсказывало мне: пусть так остается и дальше.

Тем более что циркачи не ошибались.

Пока я бродил по кораблю (Светлый Бог, ведь нам придется его бросить, нам придется выйти туда, на белые равнины, где не будет теплых труб, где не будет горячей еды), пробираясь через завалы мусора, образовавшиеся после аварии, – увидел, как изменились внутренности ледохода. В кухне свернуло плиту, и она впечаталась в стену, прогнув металл. Пару кают я не смог вообще открыть: их завалило изнутри. В других же чернели распахнутыми зевами створки стенных шкафов, из которых высыпалась жизнь старого шамана. Весь его скопленный за многие годы скарб. По большей части не заслуживающий никакого внимания, кроме памяти.

Наверняка каждая вещь из тех, что попирали мои ноги, что-то да значила для Сканди ан Лиана. Места, где он был, люди, которых он любил. Непросто думать о таких вещах, когда тебе пятнадцать лет.

Фарри ходил вместе со мною. Подавленный произошедшим наверху, насупленный. Он двигался легче и ловчее, чем я. Мне страшно было сделать шаг по накренившейся палубе. От усилий болели стопы, а руки под перчатками ныли от постоянных ударов о стены, когда я соскальзывал вниз, не удержавшись, и останавливался только у противоположной стены, которая норовила стать полом.

Фонари шамана все еще горели.

– Он не плохой, – вдруг сказал мне Фарри. – У него не самый легкий характер, но он не плохой. Он несколько раз меня выручал.

Я не сразу понял, что речь идет об Эльме. События последнего дня давили на плечи и опускали голову. Очень хотелось лечь, забраться под теплое одеяло и уснуть. А еще лучше проснуться дома, в Кассин-Онге. Рассудок отказывался принимать произошедшие в жизни перемены.

– Просто иногда он срывается… – При этих словах Фарри неосознанно потер бок. – Но ты не думай, он хороший человек.

Он не говорил бы так, почувствовав вкус и цвет гнева, таящегося в лысом здоровяке. Разубеждать мальчика я не стал. Хотя, наверное, следовало бы…

Собирались мы до ночи. В недрах ледохода нашлось все нам необходимое плюс два каркасных рюкзака. Фарри где-то раздобыл горелку, а потом мы вместе слили из топливных баков немного энгу, чтобы в пути могли растапливать лед или снег.

Страх перед снежной пустыней с каждой минутой становился все сильнее. Оказаться без тепла среди льдов – очень суровое испытание. Признаться честно, в глубине души я паниковал и жадно тянулся к спокойствию Фарри, надеясь хоть так унять животный ужас. А ближе к вечеру Эльм спустился на жилую палубу и стал помогать нам собираться. Один из рюкзаков он сразу отбросил в сторону, как ненужный:

– Все равно мне тащить, – хмыкнул здоровяк.

Казалось, что ему в радость предстоящее путешествие. Ледоход мертвого шамана тяготил силача.

Ауры циркачей чуточку помогли мне побороть страх, однако я все равно вспоминал истории о мертвых огнях и смертельном сиянии, застигающих путников в снежных пустынях. Больше всего на свете я хотел вернуться в прошлое, в момент явления Темного Бога, и оказаться на другом берегу расщелины.

А еще лучше, чтобы Одноглазый никогда не приходил в нашу деревню! О, как я ненавидел старика в тот момент. Лишь маленькая толика во мне радовалась предстоящему путешествию, но она была настолько ничтожной и незаметной (там не будет укрытия, не будет ничего – лишь белое безмолвие, снежная слепота и бесконечные лиги мертвых льдов)…

– Переночуем здесь, – сказал Эльм, когда еще раз проверил, все ли мы собрали.

Нам с Фарри достались два небольших рюкзачка, в которые здоровяк запихал теплые одеяла. Это забота тронула меня, хоть и чувствовалось в душе силача легкое недовольство тем, что весь скарб окажется на его плечах. Забитый вещами титанический рюкзак Эльма, с одной стороны которого торчали пила и бур, а с другой висели два ледоруба, был с меня ростом, не меньше.

– Трудно будет устроиться с таким-то уклоном, но мы попытаемся, верно? – Он подмигнул Фарри, посмотрел на меня.

Набросав ненужных вещей в просевшие вниз углы, где соприкасались стена и пол, мы устроились на ночлег. На нижней палубе басовито урчал двигатель умирающего ледохода. Мощного корабля, которому уже завтра была уготована участь железного остова, брошенного в снегах.