Natura bestiarum.(СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz". Страница 4

— Как это недостойно служителя Господнего, — укоряюще вздохнул Курт, бросив фельдрок на скамью подле себя. — Смотри — пожалуюсь отцу Бенедикту на твою гордыню и попрание заповедей, и вылетишь ты обратно в миряне, огребя вящее порицание и пущее осуждение.

— Не надоело? — поинтересовался Бруно с искренним любопытством. — Два года прошло, и по пальцам могу перечесть дни, когда ты не отпускал как правило плоскую остроту в мою сторону.

— Два года и четыре месяца.

— Ты их что же — подсчитываешь?

— Ты принял постриг во вторую годовщину завершения Хамельнского дела, — уже серьезно отозвался Курт, мимовольно скосив взгляд на деревянные четки, перевешенные через свое запястье. — А тот день я до смерти не забуду. Вижу, не забыл и ты; не станешь же ты отрицать, что именно отец Юрген и подвиг тебя принять это решение окончательно?

— Тебе пришло в голову задать этот вопрос только спустя два года?.. — усмехнулся помощник снисходительно. — Отрицать не стану. Ни к чему.

— Было б понятней, если б что-то подобное выкинул я…

— Ты?!. Да у меня случится нервный припадок в день, когда я увижу тебя в рясе.

— Я и тебя в ней не вижу.

— Потому что служба под твоим началом — подвиг более жесткий, нежели любое отшельничество.

— Но если всерьез, Бруно? Тогда — я видел то, чего не увидел ты. Тогда — ты не увидел главного. Так почему?

— Я видел достаточно. И чудо отца Юргена, и все случившееся с нами — не одно лишь это вот так внезапно вбросило меня в монашество. Просто это было последней каплей… А, — отмахнулся тот с напускной легкомысленностью, — тебе все одно не понять. Ты кивнул, принял с благодарностью дар новопрославленного мученика — и пошел по жизни, как ни в чем не бывало; ты хоть раз использовал эти четки по назначению? Разумею — для молитв.

— Ты удивишься.

— Не сомневаюсь… Прекрати коситься на светильник, — сострадающе попросил Бруно. — Он стоит от тебя на вытянутую руку.

— Чуть ближе, — возразил Курт, размяв пальцы, и помощник нахмурился:

— Ты что задумал?

Он не ответил, молча смерив взглядом расстояние до глиняной плошки, глядя на чуть подрагивающий в сквозняке огонек пристально; тот понизил голос:

— Не надо.

— Никто не заметит, — улыбнулся Курт, сдвинув левую руку чуть ближе к светильнику, и, переведя дыхание, рывком распрямил сжатые в кулак пальцы, словно сгоняя присевшую на фитиль бабочку. Огонек склонился в сторону, дрогнул и снова распрямился, продолжив гореть, как прежде.

— Зараза, — выговорил Курт недовольно; помощник покривился, скосившись на него с укором:

— Господи. Тебе через месяц с небольшим шандарахнет двадцать семь, а ты ведешь себя, как ребенок.

— Nisi efficiamini sicut parvuli, non intrabitis in regnum caelorum [5].

— Еретик.

— Святоша.

— Отвали.

— О, — удивленно отметил Курт и, вздернув с пола дорожную сумку, установил ее на колени, пытаясь раскопать что-то в ее недрах.

— Что ищешь?

— Особую книжицу, — пояснил он серьезно. — Я помечаю в ней те дни, когда тебе случается заговорить, как нормальному человеку. Какое сегодня число?

— Тридцатое января, — буркнул тот. — День, когда меня одолело искушение совершить грех смертоубийства.

— Мелочевщик, — фыркнул он пренебрежительно и отставил сумку снова на пол, выложив на столешницу плоскую шкатулку, покрытую клетчатой двухцветной глазурью. — Решил убивать — убивай с размахом. К примеру, целыми армиями… Партию, — почти приказал Курт, высыпав из шкатулки крохотные костяные фигурки, и, зажав в кулаках по пешке, приглашающе кивнул. — Выбирай. Пока явится наш ужин, я успею искромсать твоего короля в капусту.

— Повстречать бы того доброхота, что подарил тебе эту штуку, — покривился Бруно со вздохом, не глядя указав на одну из рук, и он усмехнулся, расставляя фигуры по клетчатой поверхности:

— Сохрани меня Господь. Один ты — куда ни шло, один он — терпимо, но два святых плакальщика разом это для моих нервов слишком… Вообще, знаешь, некоторые полагают, что шахматы развивают разум.

— Это когда раз, когда десять в неделю, когда так неделю-две подряд; не возражаю. Но у тебя это начинает походить на idea fix, а сие есть признак недужности этого самого разума. У тебя пунктиков и без того хоть отбавляй, а маюсь с ними я.

— Не хнычь, — оборвал его Курт, сделав первый ход. — Дерзай. Как знать — вдруг снова случится чудо, и ты меня обставишь?

Помощник лишь скептически покривил губы, не ответив, и с тяжелым вздохом сдвинул вперед крестьянина.

Ужин был принесен на середине партии; на сильно поуменьшившееся войско с бронзовыми навершиями, теснимое армией, украшенной черненым серебром, Альфред Велле покосился с впервые проскользнувшим во взгляде удивлением, однако промолчал, лишь пожелав господам приятного вечера и удалившись. Господа поглотили ужин, не отрываясь от игры, сегодня затянувшейся — Бруно, пытаясь повторить свой редкий подвиг и выиграть у начальства снова, осторожничал и медлил, подолгу раздумывая над каждым ходом. При всех своих стараниях, помощник все же оставался в решениях довольно предсказуемым, лишь изредка выдумывая неожиданные комбинации, и Курт уделял внимание игре мимоходом, исподволь разглядывая собравшихся в трапезном зале немногочисленных постояльцев.

У правой стены, чуть поодаль от очага, восседал округлый, но плотный, как хорошо сбитый бочонок, и такой же лысый мужичок, поглощающий свой ужин спокойно, с достоинством и вдумчивостью. Хлеб он кусал душевно, размеренно, склоняясь при этом к стоящей перед ним плошке со снедью, а употребив кусок целиком, механически сгреб крошки со стола и стряхнул во всю ту же плошку. Итак, из деревенских. Быть может даже, обитатель той самой оставшейся позади деревни, которому посчастливилось не попасть на празднество, учиненное тамошним лошадником; или из города, но обосновавшийся за его каменными стенами не так давно, горожанин в первом поколении. Привычки к долгим путешествиям, а стало быть, и трактирам, нет. Куда бы он мог направляться и зачем? Зима, торжища сейчас хилые, на ледовщика или торговца дровами и углем не похож… К родне, разве что, или от оной, зачем еще быть крестьянину в пути, кроме, разве, торговли. Наряд не обыденный, но и не вычурный, однако вполне благопристойный, даже, можно сказать, по-своему представительный. Так можно было бы приодеться, имея в планах посетить кого-то, кому имеет смысл казаться значительным.

В самом углу двое — женщина, относительно еще молодая, вряд ли достигшая третьего десятка, и парнишка лет пятнадцати. Либо рано вышла замуж, либо тетка или сестра. Скорее всего. Так парни его возраста к матерям обыкновенно не льнут — в такие годы уже блюдут дистанцию, дабы, не приведи Господь, не подумали, будто он нюня и висит на мамочкином фартуке. Этот смотрит вокруг с враждебностью, будто весь мир против, и лишь с ней говорит спокойно, даже улыбается. У нее же вид усталый и немного растерянный, то и дело порывается тронуть парня за плечо или погладить по голове, но сдерживает руку. Наверняка сестра. Ну, или родственница, приютившая после смерти матери. Н-да. Самому майстеру инквизитору во время оно не так повезло… Пища умеренная, пьют воду. Судя по скромной одежде, не из личных предпочтений, а экономии ради. Куда могут направляться эти и зачем? Да куда угодно.

В зале больше никого, однако, если судить по состоянию прочих столов, еще pro minimum двое постояльцев имеются — столы свежевытертые…

— Комната готова, господа, — ненавязчиво сообщил Альфред Велле, появившись рядом на мгновение. — Как только пожелаете, Вольф вам ее укажет.

Однако ж, кое в чем помощник прав: владелец этого заведения личность интересная. Положим, признать в двух новоприбывших «господ» несложно — оба в одинаковой, как солдаты, но явно недешевой одежде типа «exclusio», при оружии, да и нельзя не заметить герба на навершии Куртова меча; стало быть, один из гостей уж точно «господин рыцарь», а кто второй — подробности неважны. Важно различить манеру держать себя запросто, угадать взгляд, ни перед кем не склоняющийся, и тон, привыкший приказывать. Однако запросто держится и сам Альфред Велле — речь гладкая, без запинок или заискивания; наверняка с тем крестьянином владелец говорил иначе. Быть может, на «ты», перемежаясь словечками и оборотцами. А ту женщину с парнем, быть может, величал «дочкой» и был отечески ласков. Calculis subductis [6] — Велле души не чает в этом месте, в своей работе, и занятию этому предается с упоением. В держании трактира его, быть может, привлекает не только доход и собственное жилище, не подпадающее под перипетии городского законодательства, но и люди, с которыми доводится встречаться, подолгу говорить, а порою — и просто слушать. Таким, как он, славным незнакомцам, утомленные дорогой и жизнью путешественники, задержавшись у стойки, частенько склонны выговориться под пиво или «что покрепче». Вообще говоря, если взять такого учтивого и приятного в общении трактирщика за шиворот, припереть к стенке и грамотно пригрозить, из него можно будет вытрясти неимоверное количество самой разной информации…