Natura bestiarum.(СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz". Страница 6

Неподалеку от них, заняв тот самый ближний к очагу стол, где они отогревались вчера, обосновался статный, поджарый человек с надменным, сухим, как корка, лицом. С этим все ясно. Меч с гербом не оставил в комнате, держит при себе, рыцарская цепь на шее выставлена подчеркнуто напоказ, однако кольчуга недорогая, простая, одеяние без причуд, да и с явно заметными следами чинки. Собрат по сословию — бывший все-равно-кто, ныне «господин рыцарь», за какие-то заслуги возведенный в звание, или же принявший сие звание в порядке наследственной традиции, когда, кроме этой самой традиции, наследовать уже нечего. Можно смело спорить на что угодно: денег у славного воина куда меньше, чем спесивости и гордости, и эта цепь — самое дорогостоящее, что наличествует в его имуществе, после меча. Или наоборот. Судя по какому-то прибитому виду, за этим столом отогревается у очага после ночи, проведенной в комнате, которую снабдить печью у него недостало средств. Вряд ли даже он к своим явным сорока с хвостиком стяжал хоть какую-то землю, и на вопрос о том, куда держит путь этот человек, наверное, не ответил бы и он сам. Такие могут за всю свою жизнь не увидеть никакого иного жилища, кроме именно трактирных комнат да, разве, сокрытых во тьме опочивален наиболее благосклонных к странствующим рыцарям воздыхательниц. От встреч с которыми, кстати заметить, временами может перепасть и нечто более материальное и полезное, нежели их безусловно приятные дары…

У стены, через стол от дамочки с мальчишкой, тихо переговариваются парень и девица примерно одних лет, и лет немногих. Быть может, двадцати или около того. Сидят не врозь, но и не обжимаются. Друг на друга поглядывают, словно два ребенка, тайком от родителей забравшихся в кладовку и уничтоживших все найденные сладости, попавшиеся на глаза. Вот кому этой ночью наверняка было тепло безо всяких печей… Не новобрачные. Это уж точно. Куда бы могли направляться эти? Быть может, и никуда. Быть может, этот трактир и есть цель их путешествия — попросту провести несколько дней там, где никто не увидит и куда не вломится внезапно родня со скорбными воплями… Хотя — не похоже. Лица ублаготворенные, но недовольные, и все те же нетерпеливые взгляды в окно. Тоже торопятся уехать, как все. Или, возможно, просто подходят к концу средства, скопленные ради этого маленького любовного странствия, и теперь впереди маячит выбор между влезанием в долги и скандалом с владельцем — и риском потеряться в снегах и замерзнуть насмерть…

Когда рывком распахнулась дверь, на нее снова обернулись все присутствующие, и на миг стихли и без того вялые и негромкие разговоры.

— Гляди-ка, кто-то все же прошел и не заблудился, — отметил Бруно; он пожал плечами:

— Счастливчик.

На особенно счастливого, однако, вошедший похож не был — путник напоминал весьма удрученный сугроб; дорожный плащ топорщился оледенелым колоколом, высокие сапоги обросли снежными колодками едва не доверху, и когда тот сбросил на плечи капюшон, на пол хлопнулся большой снежный ком. Под капюшоном обнаружилось молодое лицо, задубевшее от ветра и мокрое от растаявших снежинок, с белыми от мороза щеками. Примолкшее собрание он окинул быстрым взглядом, на миг задержав его на Курте с Бруно, на полмгновения дольше — на девице подле парня и, наконец, остановил на поспешно вышедшем навстречу владельце.

— Господи Иисусе, — сострадающе проговорил Велле. — Да вы на ногах едва стоите… Идите скорей к огню.

— Успеется, — возразил тот, прокашлялся, изгоняя хрипоту из промерзшего голоса, и кивнул на дверь: — Конюшня у тебя имеется, любезнейший?

— Ну, само собою! Мой сын займется вашим конем, а вы…

— Лошадью, — поправил тот. — А я — пойду с ним.

— Хотите проследить за моей работой? — чуть оскорбленно вклинился Вольф, влезая в свою шубу. — Напрасно будете морозиться. Я здесь занимаюсь лошадьми с малых лет. Поверьте, все будет, как надо.

— Хочу видеть, что у вас за конюшня, — твердо возразил тот, и Велле лишь пожал плечами:

— Ваша воля.

— Учти — какой-нибудь хлев моей малютке не сгодится, — пояснил тот, и дверь захлопнулась за его спиной снова, утаив от присутствующих продолжение лекции о правильном содержании лошадей.

Еще одна интересная личность. Уже лишь только столь неотступная забота о средстве перемещения кое о чем говорит, а вкупе с виднеющимися над горловиной плаща рукоятями двух мечей, закрепленных за спиною, и ручным арбалетом, до этой минуты наверняка покоящимся в чехле у седла, говорит о многом. Профессиональный вояка. Пока еще, судя по взгляду и непринужденным движениям, удовлетворенный жизнью; тут сказывается возраст. Если убрать из внимания многодневную небритость и обветрившееся на этой метели лицо — парень ровесник майстера инквизитора с помощником, а то и чуть младше. Не оставит своего занятия в ближайшие лет десять — и все переменится…

— Ведь едут же люди, — тихо заметила женщина. — Ведь проехал же он сюда, значит, можно…

— Прорвемся, мам, — успокаивающе кивнул мальчишка. — Ничего.

Итак, «мам». Все-таки ошибся. Редкий случай полнейшего взаимопонимания меж матерью и сыном. В таком случае, вдова или и вовсе одинокая; словом, во всю жизнь никого, кроме матери, у парня ближе не было, тут уж без ошибок…

— Куда тебе спешить, — укоряюще возразил владелец, кивнув в сторону окна, где за стеклом завивались непроглядные белые тучи. — Себя не бережешь — ребенка пожалей.

— Я не ребенок, — вполне ожидаемо воспротивился мальчишка. — И торчать тут дальше мы просто не можем.

— Максимилиан, — одернула женщина, и парнишка насупился, умолкнув.

Мужчина в семье, мысленно усмехнулся Курт. Принимает решения, высказывает мнение, на мать не оглядывается… Стало быть, сейчас вывод был сделан верный — без отца он если и не всю свою жизнь, то, по меньшей мере, всю сознательную.

— Если речь о деньгах, — кивнул Велле, — то мы, думаю, как-нибудь столкуемся. Помогите Берте на кухне — и за стол можете не платить; изысков не обещаю, но с голодухи не опухнете. А комната у вас и без того недорогая. Поможете в хозяйстве, пока вся эта канитель — и за нее можете не уплачивать, все равно она пустая будет стоять, наплыва, как я мыслю, не предвидится… Словом, не выгоню. Что ж я, зверь?

— Мы подумаем, спасибо, — не дав высказаться сыну, отозвалась женщина, и владелец, удовлетворенно кивнув, с ободрением ей улыбнулся.

— Ты прав, — усмехнулся Курт чуть слышно. — Занятный чудак.

— Сдается мне, — возразил помощник, насупившись, — что ничего чудного в его поведении не имеется. Или, по-твоему, нормальный человек должен был распахнуть дверь и на пинках их отсюда выставить?

— По-моему — да. Разве что, он на нее просто глаз положил; тогда столь человеколюбивые устремления вполне понятны. Видел его Берту? Красавица. Аж в дрожь кидает.

— Ты невыносим, — отмахнулся Бруно. — Признать в человеке что-то хорошее ты не способен par principe [8]?

— А ты способен увидеть пару конопляных зернышек в куче песка?.. Человек — это злобная, завистливая, трусливая и корыстная тварь.

— А исключения?

— Исключения есть, — кивнул он. — Есть достойные люди, небольшая горстка, и весь цивилизованный мир их знает поименно.

— Да в самом деле?

— Загляни в святцы. Они все там. Хотя, — сам себе возразил Курт, — и с ними не все гладко. Немалая их доля всю свою жизнь была такими же злобными и корыстными тварями, как и весь род людской, и лишь перед смертью они сотворили что-то, отчего удостоились попасть в благочестный список. К примеру, тот евангельский разбойник. Все его заслуги состоят в том, что под конец своей многогрешной жизни он сказал соседу по кресту — «а знаешь, парень, в твоих словах что-то есть». И — оп! — он в Раю. Вообще говоря, нечто подобное я вычитывал в протоколах. Его действия сравнимы с деяниями тех, кто на пороге смерти заключает договор с первым подвернувшимся созданием, которое пообещает избавление если не от мучений, то от паршивого посмертия. Парень рискнул — и не прогадал.