Меч и Крест - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 21

– Вот и давай рассуждать логично, – оживилась Даша. – Мы ввалились в тот кабинет втроем совершенно случайно. Значит, шоу было рассчитано на кого-то одного. Логично?

– Да, – повторила любимое слово Маша.

– Тогда на кого? Кому ты нужна, Маруся? И что с меня взять, кроме анализов? А та стерва – она ж богатая. «Вольво», шофер, брилики, белье на ней было очень недешевое. И по всему видно: не жена чья-то – сама в бизнесе. Может, кто-то заводик или там магазинчик у нее хочет оттяпать и для этого с ума ее сводит. Ты ж в этом деле не рубишь?

Маша вздохнула.

– Я тоже, – успокоила ее Даша. – Но сто процентов – это не наши, а ее проблемы. Точно! – подтвердила она, похоже, полностью успокоив себя своим аналитическим выводом.

Маша, напротив, готова была разрыдаться от столь реалистичного объяснения событий. Удивительное чудо, приключившееся с ней впервые в жизни, вдруг растаяло без следа…

– Ну-у-у, не расстраивайся, – сюсюкающе протянула добрая Даша, увидав поникшую макушку своей наперсницы по приключениям. – Ты что, и впрямь поверила, что мы ведьмами стали? А почему? Ну расскажи, – беспокойно затеребила она Машу за плечо. – Мне, правда, интересно! В конце концов, – окончательно сдалась она, жалостливо глядя на расстроенный Машин нос, – мы должны рассмотреть все версии.

– Я читала… – безнадежно хлюпнула Маша.

– Что? – подбодрила ее Даша, изо всех сил изображая огромный интерес.

– Читала, что ведьма, умирая, не может унести свою силу с собой и будет корчиться в страшных муках до тех пор, пока не передаст ее ученику. Если это… допустим… так… то все сразу сходится! Ведь когда мы зашли в кабинет, Кылына явно была при смерти. И у нее просто не было другого выхода. Да она и сама сказала: «Мне пришлось отдать свою власть вам!»

– И после этого мы все сразу стали ведьмами? И ты, и я, и эта сука! – уже с неподдельным интересом уточнила Даша Чуб.

Она еще раз оценила свои великолепные ногти и мечтательно выдохнула:

– А круто бы было! Жаль, что так не бывает! Ведьмы – это так, суеверия…

– Все народные суеверия, – покровительственно изрекла суеверная Маша, ободренная вниманием своей небольшой аудитории, – имеют реальную основу. Например, в сказках всех народов мира присутствует так называемый дракон или змей. Так вот, все это отголоски нашей древней памяти о динозаврах!

– Ладно, о’кей, – неожиданно согласилась Чуб, – предположим, что мы – ведьмы. Как узнать, правда это или нет? У ведьм есть какие-то особые приметы? Ты что-то еще про них знаешь?

Маша обрадованно ринулась к своему письменному столу.

– Вот у Чуба… Кстати, – подольстилась она, – не твой родственник?

– Дай-ка сюда! – нежданно разнервничалась Даша, выхватывая из Машиных рук хилую брошюрку, на обложке которой подбоченилась «жвавая» молодуха с щедрым монистом на груди. – Слушай, и впрямь мой, наверно. А. А. – Андрей Андреевич! Он у меня профессором был! Только умер давно. И книжек его в доме нет. Он папин папа, а родители сто лет как разбежались… Ну, привет, деда! Вот и свиделись, – растроганно поприветствовала она предка.

Вежливо почтив память Дашиного деда минутой молчания, Маша экспроприировала у нее издание и открыла на отмеченной закладкой главе.

– Главным признаком ведьмы, – с пафосом прочитала она, – является хвост!

– Че-че?

– Небольшой телесный отросток сзади.

– А-а… – Чуб непроизвольно потрогала себя ниже спины.

И вдруг, встрепенувшись, начала нервозно ощупывать свою попу.

– Машка, будь другом, посмотри, – припадочно заорала она, – что у меня там в трусах телепается? Мама, только не это! Хвост я уже не переживу…

Просветительница неотложно подползла к ней и, конфузливо приспустив Дашины трусы, старательно оглядела розовую, округлую и услужливо выпяченную часть тела.

– Это прыщик, – с облегчением сказала она, покраснев, как Херсонский помидор, от этой непривычной интимной процедуры. – Простудный, наверное. Мы ведь на земле спали…

Отлипнув от замочной скважины, Машина мать горделиво зашагала по коридору, ни секунды не сомневаясь в том, что она и не думала подглядывать – просто проходила мимо и инстинктивно отреагировала на подозрительно громкий крик.

Влетев в кухню, Анна Николаевна возбужденно затопталась на месте. Муж вернулся с вызова в пять утра и был усталым и хмурым. Он встал десять минут назад, хрипло спросил: «Маша дома?», «Где была?», «С одногруппниками?» и, получив в ответ: «Да», «Говорит, на вечеринке», «Нет», пресек ее дальнейшие излияния о надетой на спор пижаме и без вести пропавшем велосипеде нервным: «Да помолчь ты, Христа ради!» И теперь мрачно и молча смотрел на экран черно-белого телевизора, ожидая выпуска новостей и безучастно прихлебывая свой кофе из персональной чашки с надписью «Володя». Глотал и снова напряженно сжимал зубы, как будто во рту у него лежала какая-то вязкая тяжелая злоба, которую он никак не мог запить.

Мать знала: в таком настроении его лучше не трогать. Но…

– Нет, ты должен меня послушать! – внезапно затарахтела она, с ходу компенсируя себе десять минут унизительного терпения. – Она твоя дочь! А ты знаешь, кого она в дом привела? Проститутки кусок! Патлы, как у папуаски! Серьга в носу! А вместо майки – лифчик! И еще говорит мне: «Я – певица!» – визгливо-противно передразнила она Дашу Чуб. – А Маша с ней заявилась такая, что не узнать. Вся в кудрях и одета черти во что. А на вечеринке той одни девочки были! Я сразу не поняла… А оказывается, вот оно что! – Мать понизила голос до панического шепота. – Машка-то наша – лесбиянка! Ты слышишь, отец? Вот чего у нее мужиков не было. А как сняли венец безбрачия, сразу и поперло… Господи, что ж это делается, а? Может, обратно его надеть?

– Уйди от меня, Аня, – отмахнулся Владимир Сергеич. – Что ты несешь? Слушать противно.

– Я знаю, что говорю! – оскорбленно взвизгнула мать. – Ты знаешь, чем они там, в ее комнате, занимаются? Друг другу под юбки в трусы заглядывают!

– Опять шпионила! – разозлился Сергеич. – Да отстань ты, наконец, от девки! Всю жизнь ее мордуешь. Школу с медалью окончила, в аспирантуру идет, – а тебе все не так.

– Конечно, – заныла мама. – Она твоя любимица. А ты спроси у нее лучше, куда она велосипед дела? Небось, эта прошмандовка ее и подговорила вещи из дома выносить.

– Да замолчишь ты, в конце концов, или нет? – Отец громко хлопнул ладонью по столу и угрожающе поднялся во весь рост. – Веди ее сюда! Я сам с ней поговорю! Все равно надо…

Он не окончил предложения. И Анна Николаевна взыскательно посмотрела на него, пытаясь определить, какой именно из ее аргументов таки возымел на него нужное действие.

– Ты ж только не очень, – неуверенно сказала на всякий случай она. – Ремнем-то не надо.

Владимир Сергеич страдальчески поморщился.

Старший сын Дмитрий и впрямь получал от него порой на орехи, но Машу он за всю свою жизнь не тронул и пальцем. Добрый, послушный, старательный ребенок – такую только к ране прикладывать.

– Оставь нас, – категорически гаркнул он, когда несколько минут спустя жена привела к нему растерянную дочь. Та испуганно моргала: каким бы коротким ни был их хрущевский коридор, по дороге сюда мать успела застращать ее отцовским гневом.

– Послушай, – сделав супруге предостерегающий жест рукой, отец взял Машу за сутулое предплечье и повел на балкон – подальше от вездесущих материнских ушей. – Ты, Мурзик, на мать не сильно реагируй. Знаешь, какая она у нас: сам пью, сам гуляю, сам стелю, сам лягаю. Сама придумает – сама испугается. А ты уже взрослая, тебе нужно и погулять и повеселиться. Я в молодости сам раз на спор с моста на Труханов остров прыгнул… Представляешь? – Владимир Сергеевич говорил об этом быстро и комканно, как о чем-то неважном и несерьезном. И вдруг спросил: – А скажи мне, Мурзик, ты с другими студентами дружишь?

– Нет, – отрицательно покачала головой дочь, дивясь такому детскому вопросу.

– Совсем?