Приносящая надежду (СИ) - Воронина Тамара. Страница 134

Лена прислонилась к его плечу.

Сколько может жить боль? Вечно? А сколько может выдерживать ее не тело, но душа? Вечно? Нет. И тело ломается, и душа рвется. И тогда наружу вылезает самое страшное… Почему они не понимают? Я сам себя боюсь. Что остается? Никогда не снимать браслет? Тогда я еще скорее сойду с ума, разве что большого вреда причинить никому не смогу, потому что Гарвин, например, с мечом, – это пустяк для любого эльфа и для многих людей. И сколько можно об этом думать? Как карусель для детей – по кругу, по кругу, и итог всегда один и тот же. Ты столько смертей уже пережил, Гарвин, так почему ты не избавишься от себя сам?

Я тебе избавлюсь.

Уйди.

Ага, конечно. Ушла. Я обязательно попрошу Владыку, чтоб он на тебя заклятие наложил. Придумает же он какое-то средство от самоубийства?

Он не сможет.

Потому что ты некромант?

Потому что я слишком сильный маг. Конечно, он гораздо сильнее, просто я способен сломать заклятие. Или обойти его. Лена, мне нельзя быть рядом с вами.

Заткнись. Мы это уже обсуждали. Если бы тебя не было рядом с нами, я бы позвала не дракона, а Владыку, и крабберы слопали бы всех нас. Ты же им противостоял!

Нет. Я – нет. Тот, второй.

Тот, второй, никогда бы не стал говорить со мной. Нет, Гарвин, тот, второй, как раз и переживал снова и снова всю вашу боль. У вас общая боль, а вот радости разные.

Умница девка, правда, эльф?

Мур?

Мур, Мур. Будешь глупостями заниматься, я лично тебя крабберам сдам. Будет у них деликатесный обед. Эльфы вкуснее. Можешь мне поверить.

Мур, перестань.

Чмок. Не перестану. Никогда. И ни за что.

И через секунду как-то иначе, в другой тональности:

Осторожнее, он действительно на грани безумия. То, что он сотворил сам с собой, – самая большая глупость. Не тебе же объяснять, что психика, даже психика эльфа, – штука хрупкая, и пережить смерть, тем более несколько, тем более самых близких… Я даже не знаю, что это могло с ним сделать. Вот свои многочисленные смерти – сколько их там уже было? – он перенес нормально, как положено эльфу. А чужие – плохо. Потому что там было не ожидание смерти и не готовность к ней, а само умирание. Это слишком. Помолчи. Я не предлагаю оторвать ему голову или оставить его в местном варианте психушки. Только вы и сможете его удержать от безумия. Ты в частности.

Я слышал тебя, дракон.

Зар-раза… Талантливый… Ну слышал и слышал. Все. Я пошел. Придумывать, как разговаривать без нежелательных свидетелей.

Лиасс, чуть сдвинув золотистые брови, наблюдал за ними, но ничего не спрашивал. Гарвин крутил на запястье сияющий браслет, не позволяющий ему воспользоваться магией. Лене отчего-то вспомнился амулет шута, превратившийся в пепел, когда магия прорвалась. Голубые глаза были уже не стеклянные… просто – голубые.

– Если ты когда-нибудь еще возьмешь меня в Путь, – тихо произнес он, – обязательно бери с собой этот браслет. И как чуть что – надевай. Не бойся. Ты так испугалась, когда отец его надел… Лена, эта боль коротка и не особенно страшна. А потом просто ноет, досаждает. Тут ведь дело не в боли.

– А как оно действует? Тебе становится больно, когда ты пытаешься применить магию?

– Нет, – удивился Гарвин. – Я просто не могу до нее дотянуться. Что бы я ни пытался сделать, мне не больно. Этот браслет действует не так. Не переживай за меня.

– Не могу.

Он довольно долго молчал. Лиасс примостился на тумбочке, и с кажущимся спокойствием наблюдал за ними. Лена пыталась рассуждать и вообще взять верх над чувствами. Абсолютно бесполезное занятие. Умела бы – была бы Владыкой Лиассом и накидывала бы петлю на шею собственного сына во имя соблюдения законов Сайбии. Отдавала бы собственного – и любимого! – внука на Круг и не обращала бы потом никакого внимания на его робкие больные взгляды, делала бы вид, что его просто нет. И никогда не было. Даже не на войне погиб – опозорил себя. И великого деда заодно. И умела бы справляться с болью.

– Гарвин, а у тебя с Арианой одна мать?

– Нет, – удивился он. – Одна мать у Арианы и Файна. Моя мать умерла, когда мне было лет… не помню даже. Двенадцать или что-то вроде. Получается, что у меня были две матери. Знаешь, она меня любила ничуть не меньше, чем Файна и Ариану. Я-то иногда вспоминал, что она мне не мать, а она, кажется, нет.

– Она была очень хорошая, – грустно сказал Лиасс. – Очень. Я любил и первую свою жену, и мать Гарвина тоже любил, но после их смерти все-таки женился снова, и вполне счастливо. Но ее… ее я, пожалуй, люблю и сейчас.

– Она того стоит, – кивнул Гарвин. – Она не заменила мне мать. Она ею и была. Знаешь, Аиллена, у меня было хорошее детство. Если бы не этот проклятый Дар, я был бы счастливейшим эльфом.

Он повернулся, обнял ее одной рукой – той, на которой блестел браслет, отделяющий его от магии. Лена знала, что он смотрит на Лиасса, знала, что Лиасс смотрит на него, но что они видели друг в друге? Любили – безусловно. Уважали – еще более безусловно. Лиассу было больно – да. Гарвин это знал – разумеется. Отец и сын – конечно. Но в куда большей степени Владыка и эльф. Ну ужас что такое.

Она прислушалась. Да, все были здесь. Почему не чувствовала там? Неужели неразумные крабберы, этакие питекантропы с сияющими улыбками, умели абсолютно завладевать чужим сознанием, не пуская в него никого больше, отсекая его от всего? Драконы их едят? Ну и приятного аппетита. Не будут делать набедренные повязки их кожи ближнего своего.

Если это мир драконов, почему драконы не подзакусили и ими?

Ну знаешь…

Не обижайся, Мур. Я же не о тебе.

Остальные о тебе тоже знают. Нечасто… ладно, не будем о пророчествах, даже на основе тонкого компьютерного анализа и построения сценарных вариантов. Все правильно. Пока.

Вот и думай, что такое в данном случае «пока» – прощание или ограничение по времени. Гарвин поцеловал ее в макушку. Безумный? Страдающий раздвоением личности? О, господи, где б тут хорошего психиатра найти… Ведь шизофреник не способен справиться со своим вторым «я», со своим мистером Хайдом или который там из них был злодеем… А Гарвин справляется. И будет справляться. Он сильный – и он не одинок. И никогда больше одинок не будет. Никогда.

– Спасибо, – шепнул он, словно прочитав мысли. Но не читал ведь. Впрочем, он и без всякой магии ее насквозь видит, потому что нет в этом ничего сложного – Лену понимать. Маркус вовсе не маг, однако понимает ничуть не хуже…

Она высвободилась (рука Гарвина бессильно упала) и пошла с осмотром. Зубы Милита были стиснуты, глаза метались за закрытыми веками. Ну чтоб такое сделать, чтобы он перестал видеть кошмар? И при этом не заглядывать… да и не умеет она подсматривать чужие сны. Лена наклонилась и поцеловала Милита, невольно вспомнив его прежние поцелуи, то нежные, как прикосновение ангела (так, кажется, выражались в дамских романах?), то безумные – вот уж кто бывал безумен, протиснувшись в узкое для его плеч окошко. А уж что он устроил, когда увез ее на прогулку, на маленькое озеро. Сначала ведь Лена была в ужасе и все оглядывалась, не особенно веря, что он способен закрыть от обозрения не только их, но и озеро в принципе, а потом уже все равно стало, пусть смотрят и завидуют. Надо же… и тело отозвалось, а ведь казалось, теперь-то должно никогда в жизни не вспоминать, потому что есть шут, а вспомнило…

Милит расслабился, задышал ровно, яркие и выразительные губы тронула улыбка. Лена полюбовалась его лицом, действительно красивым даже для эльфа, коснулась губами шрама на лбу, погладила светло-русые волосы. Кажется, помогло. Значит? Значит, нужно прикоснуться и думать о хорошем, о том хорошем, что ей известно и как-то с ней связано… С шутом, допустим, понятно, но вот что делать с Маркусом?