Приносящая надежду (СИ) - Воронина Тамара. Страница 60

– И что это значит?

– Только одно – ты маг. Случилось то, чего я опасался, стихийный выброс магии. Веревки, которыми ты был привязан, наверняка просто испарились, как вода с раскаленной плиты.

– Но ты говорил, что это нечто страшное.

– Потому я и удивлен. Ты не только жив, ты даже… Что ты сам помнишь?

– Что очень хотел оказаться рядом с Леной и дать по шее этому эльфу. Ну и… оказался и дал.

– Как?

– Как дал – помню. Как оказался – не очень. Просто вдруг раз – и стою у него за спиной.

– Аиллена, у него глаза были какие?

– Какие надо! – сообщила Лена. – Расплавленное серебро. Ртуть.

– Расплавленное? – вмешался в из разговор голос Лиасса. Ну да, что ему защита Гарвина.

– Расплавленное. Живые. Они будто кипели.

Лиасс подвинул стул, сел рядом и обыденно сказал:

– Ну что, Аиллена, твои Пути пока откладываются. Пора учить твоего полукровку. Магия прорвалась.

– А… – начал шут и замолк. Переваривал. Неужели на щеке останется этот шрам? Нет, ей-то он с любыми шрамами сойдет, но все равно, жалко, не вояка он, ему не нужны рубцы на лице.

– Пройдет, – успокоил Гарвин, снова догадавшись, о чем она думает. – Не останется следов. Сотрутся со временем. Ариана взяла магическую мазь. Это лучше всего при не самых серьезных ранах.

Шут встал со своего кресла, ничуть не смущаясь, что абсолютно гол (трусы у него тоже были в крови, натекшей с глубоких царапин на боку), неверной походкой добрался до кровати и влез под одеяло, пояснив:

– Холодно. А чему вы собрались меня учить?

– Сущей ерунде, – фыркнул Гарвин. – Умению управлять магией.

Шут прижался к Лене, очень осторожно, чтоб не дай бог, синяка не разбередить, обнял. Его била дрожь, и Лена сильно предполагала, что вовсе не от холода.

– Знаешь, Гарвин, – пожаловался он, – мне отчего-то вовсе не смешно. Это, что ни говори, слишком большая перемена.

– Ты привыкнешь, – пообещал Гарвин. – И тебе понравится. Это так замечательно… Я не смеюсь над тобой, понимаешь. Я за тебя радуюсь.

Шут утомленно прикрыл глаза. Через минуту Лена поняла, что он спит, сделала страшные глаза – и ее поняли, замолчали, ушли оба, правда, вместо них приперся Гару, обиженно поскулил – не пускали на законное место! – и разлегся меховым ковриком у кровати. Шут спал, нервно вздрагивая во сне и тут же расслабляясь, и его мерное дыхание в конце концов усыпило и Лену.

Мало того что монумент уродливее не придумаешь, так ведь и окружающие строения не лучше. Ну обозвать мэрию памятником архитектуры – это уж совсем сюр. Лучше уж любую хрущевку-панелку. Или сто лет не ремонтированную «книжку» приборостроительного завода имени главной фигуры монумента. Или родной институт – что сталинка, что послесталинка, одно безобразие. Или вот Совнархоз – уж такие там колосья на фронтоне весомые… или там не колосья. Забыла. Начисто забыла за столько лет. Или, скорее всего, никогда не знала. Из серии холмсовского: «Сколько ступенек в этой лестнице, Ватсон?» Примелькавшегося не замечаем. Имеется там какая-то чудовищная лепнина над колоннами, а в те времена что лепили – плоды да колосья в окружении звезд и сельхозорудий – серпа, например…

Не самый плохой город, обычный, нормальный, без единой стоящей достопримечательности, разве что вот Оперный, шумный город, грязный, серый, только все равно не плохой. И не хороший. Как те колосья – привычный, все равно никуда не денешься, да и стоит ли – деваться. Конечно, скажем, Питер во сто крат красивее, да тамошним аборигенам и расстреллиевские дома – что сибирякам хрущобы. Обыденно.

Заурядный российский город. Глубинка, претендующая на местную столичность. Третий по населению. Третий по размаху – чисто площадному размаху, бестолково раскинулся на огромной территории. А нам что, у нас, известно, такая ширь, куда ни глянешь – все Сибирь, места хватает, что уж нам тесниться. Зато теперь – точечная застройка, элитным жильем, но столь же убогим снаружи: то кирпич облицовочный белесыми разводами покрывается, то красивенькая импортная пластиковая обшивка покрывается толстыми слоями несмываемой грязи и сажи…

Заурядность – главная характеристика. Интересно, другие Странницы из таких же городов? Не из ярких столиц, не из славных былым полустолиц, не из совсем уж захудалых Задрюпинсков, а из таких вот больших серых и обычных городов? Каковы города, таковы и сами.

И это – свое? Это родина? Она самая, зараза… Забытая, но незабываемая. Ностальгию не выдумали, но возвращаться, чтоб полюбоваться покрытым пылью Ильичом или свежепокрашенным, но уже посеревшим новым «офисным» зданием с зеркальными стеклами – только вот так, во сне. А кстати, зеркальные стекла или нет? Взяли моду…

Сон. Сплю и вижу. И знаю, что сплю, но все равно с места не сойду, даже во сне. На всякий пожарный случай… А что все-таки сколачивают там, возле монумента, что невнятно искрится в воздухе…

Фу… и правда только сон. Даже не кошмарный.

Губы шута коснулись ее плеча.

– Почему не спишь? – напустилась на него Лена. – Скажешь не устал? Или чувствуешь себя хорошо?

– Устал, – удивился он, – только я уже выспался. Честное слово. И чувствую себя хорошо, хотя не должен. Раны-то пустяковые, конечно, но надоедливые…

Лена внимательно исследовала его обклеенный эльфийскими пластырями торс, перевязанные руку и ногу. Кровь нигде не проступала. Нет, не хочу, чтобы у него на щеке был шрам. Придает какой-то недобрый вид.

– Я слушал, как ты спишь, – сообщил он. – Лучше музыки – твое дыхание в тишине.

– Ты правда ничего не почувствовал, когда…

– Когда магия вырвалась? Нет. Просто я был у этого столба, и вот я уже около эльфа. Даже подумал, что это игра воображения. Я и сейчас ничего не чувствую. Зря они говорили, что магия другая? Может, как твоя? Ты ведь тоже ничего не чувствуешь. Как ты? Больно?

Лена прислушалась.

– Нет. То есть вообще.

Шут откинул одеяло, внимательно осмотрел никуда не девшиеся, но заметно сменившие цвет синяки и глубокомысленно предложил:

– Давай будем считать, что я чувствую себя хорошо благодаря твоей силе, а ты себя чувствуешь хорошо благодаря неизвестно чему. То есть моей якобы магии.

Лена хихикнула, и он тоже.

– Не якобы, Рош, у тебя и правда глаза… Я была на руднике, видела, как серебро кипит. Похоже.

– Булькало? – очень серьезно осведомился шут. – Не могу я в это верить. То есть вроде и верю – зачем бы мне врали, а? Только это происходит не со мной.

– Ну так и я все еще несу документы на подпись… Нет, целоваться не будем, у тебя щека разорвана.

– Зашита уже, – обиженно проворчал шут. – Зато мы Корина Умо поймали. Все равно Владыка с ним ничего не сделает… Ты ведь хотела не просто в Путь, а куда-то в определенное место? Туда, где была война? Где Олег?

– Ага. Но либо ты учишься у Гарвина, либо мы сидим здесь.

Шут долго усердно думал: морщил лоб, тер висок и зачем-то вращал глазами. Чтоб смешнее было.

– Сначала сидим здесь, потом меня учат Гарвин и Милит. Хотя из Милита учитель… Он меня бить будет.

– А Гарвин не будет?

Шут обреченно вздохнул.

– Гарвин меня будет драть розгами, а Милит – в челюсть… А если серьезно, из него учитель никакой. Вспыльчив, во-первых, не способен объяснить то, что ему кажется простым, во-вторых. Лена!

– Что?

– Главное – что я тебя люблю. Остальное – чепуха. Лишь бы мы были вместе.

Он повторял это так часто, словно пытался кого-то убедить. Самого себя?

– Нет, – словно подслушал он, – я в этом как раз уверен. Это истина.

– Значит, ты уговариваешь меня?

– Нет, – подумав, ответил он, – ты тоже это понимаешь. Просто мне хочется об этом говорить. Или даже орать. Выйти на главную площадь Тауларма или Сайбы, попросить Кариса усилить голос и завопить, чтоб все на полдня пути вокруг услышали.

– Всего на полдня?