Приносящая надежду (СИ) - Воронина Тамара. Страница 75

Лена все же посмотрела ему в глаза. Не могла не посмотреть

Что ты сделала с моим миром, Аиллена Светлая? Что ты сделала со мной? Ты подарила жизнь и мне. Только зачем она мне, Аиллена? Что я теперь? Ты подарила жизнь всем, кто не был убит. Но война кончилась, древние боги, война кончилась… Кровь не льется больше, не вешают эльфов на деревьях целыми семьями, не проходят эльфы через деревни, не оставляя никого… Ты спасла мой мир. Не знаю от чего, знаю, что спасла. Но что ты сделала со мной? Почему я, Олег, которого люди не просто так прозвали Грозным, шел через толпу и не чувствовал их ненависти? Почему я не ненавидел их? Почему я все время думаю о детях, которых убил?

Я не могу жить с эльфами. Я уже не Олег. Ты подарила мне жизнь – или убила меня. То, ради чего я жил, оказалось бессмысленно. Они не ненавидят меня. И я не могу ненавидеть их.

И я не могу жить с людьми. Они забыли, что я убивал их, но я не забыл.

Меня сломала не война, Аиллена. Меня сломал мир.

– Что ты делаешь? – возмутился Милит, потому что Гарвин едва не вытряс из Лены душу. А у Олега глаза на лоб вылезли. Гарвин огрызнулся по-эльфийски, и Лена поняла аж два слова: «она» и «нельзя». Очень содержательно, хотя бы потому что ясно: ей нельзя. Ей и вправду нельзя. Голова кружилась, словно она выпила стакан водки, а не немного легкого вина. Резьба на деревянных панелях складывалась в странные рисунки, от которых хотелось плакать. Может быть, магия Гарвина угробила ее собственную магию-силу-энергию? Но ведь тогда можно будет поселиться где-то в глуши… или в относительной глуши. С шутом и Гару. И теми, кто захочет. Маркус захочет: привык, привязался, не в служении тут дело, просто он ее любит, все равно, как сестру, как дочь, как друга. Она не Странница для Проводника, не Аиллена и не мифическая Приносящая надежду, она Ленка Карелина, хотя он старательно называет ее Делиена и только в минуты крайнего волнения говорит «Лена»… А ему можно. Им всем можно, даже Милиту, потому что для Милита и Гарвина Лена – это та самая мифическая…

Шут обнимал ее, и от его рук шло умиротворяющее тепло. Олег был встревожен. Вот и славно. Хоть вышел из этого перманентного состояния горечи. Мир его, видите ли, сломал. Люди его, видите ли, камнями не забрасывали. Люди его, видите ли, жалели… Ну да, эльфа жалость со стороны людей доведет до потери себя. Бедняга. Ничего. К миру привыкнуть легче. Однако почему он сломался, он был ведь не просто вояка, которого достали придирки людей, и он начал мстить, он был своего рода лидером, идеологом, несмотря на свою невероятную для такой роли молодость. Он был настолько убежден в необходимости войны – и прекрасно знал, что проиграет. Вот и проиграл. Самого себя.

Здесь они пробыли довольно долго – отдыхали, набирались сил. Так сказал утомленный бездельем на первобытном острове Милит. Здесь можно было ходить на охоту, можно было за несколько часов дойти до поселения эльфов или, в другую сторону, до поселения людей, и именно это спутники и делали. По очереди. С Леной непременно оставался один из магов в компании одного не-мага. То есть Милит с Маркусом или Гарвин с шутом. Или в другом сочетании. Олега, который, по мнению эльфов, был не слабым магом, это немного обижало, пока Маркус не рассказал ему об их проблемах в лице братьев Умо и их неведомого покровителя.

Как выяснилось, жил Олег все-таки не один. На его попечении был эльф, инвалид, выживший после казни: люди, взяв его после боя живым, отрубили ему ноги и выжгли глаза. Он, как и всякий эльф, добросовестно намеревался умереть, да не вышло: подобрали его, перевязали, вылечили. Он не знал кто, знал – люди. По запаху определил. От эльфов не пахло потом. А потом пришли эльфы и сначала хозяев фермы убили, а уже потом этого нашли, да мальчика-подростка, сына хозяев, спрятавшегося рядом. Эльфы были поражены, насколько они вообще на это способны, мальчика к родственникам отвезли и с тех пор снабжали всю семью не только необходимым, но и лишним, а калеку в город забрали, а потом вот Олег… Их объединяло пережитое потрясение: оба ненавидели людей, как положено эльфам, и оба не могли пережить исчезновения и своей ненависти, и ненависти людей.

Ни люди, ни эльфы не досаждали Лене, правда, всякие вкусности передавали то через спутников, то просто на крыльцо подкладывали… и до них первым добирался Гару. Лена ела, пила и изнывала от безделья. Ей даже по дому ничего делать не позволяли: окрепни сначала. Вот и получалось полное безобразие: мужчины с веником по комнатам ходили, стирали одежду, а Лена сидела в резном кресле-качалке и вела разные беседы… ужас какой-то.

Олег и калека Нимар пережили еще одно потрясение, усвоив, что Аиллена – нормальная баба. Не святая, не великая волшебница и вообще сплошное «не». С ней, оказалось, можно было говорить обо всем – и эльфов прорвало. Опять эффект случайного попутчика. Они все-таки прекрасно понимали, что рано или поздно Лена и ее спутники уйдут из этого мира, унеся с собой все их откровения. Лена вообще-то больше помалкивала или говорила банальности – а что еще она могла сказать? Она и Гарвину в свое время банальности говорила. И даже когда-то очень-очень давно случайному попутчику в поезде, пережившему последние месяцы афганской войны. Его тоже тогда вдруг прорвало, он выкладывал незнакомой девушке все, что накопилось на душе, и сколько там было боли, грязи и невыплаканных слез… Всю ночь они проговорили, нет, проговорил он, а утром сказал ей «прощай» и вышел на станции, название которой Лена даже запоминать не стала, а его место заняла одна тетка с миллионом чемоданов, мешков и корзин, отравившая Лене остаток поездки настолько, что с тех самых пор она предпочитала пользоваться самолетами.

Шут старался быть с ней, уходил всего несколько раз и ненадолго, и черт возьми, если его прикосновения не вливали в Лену силу! Когда он наконец решился провести ночь с ней (то есть не рядом с ней), утром она чувствовала себя на порядок лучше, и они долго это обсуждали, сначала вдвоем, потом присоединился Маркус, которого Лена почему-то не стеснялась. И Маркус предположил, что раз у шута есть магия, как говорят, то он этой магией способен делиться. А магия необычная, и мало ли что Владыка говорит, что она отличается от Лениной, Владыка и ошибаться может, а то ведь и кто знает, разве исключено, что магия у них одного рода, только у Лены женская, а у шута мужская, потому Владыка и способен ее углядеть. Инь, в общем, и Ян. Или Ин и Янь. Лена уже не помнила таких тонкостей. Не было у нее прошлого. Не была она никогда скромной инженершей Ленкой Карелиной, не ездила отдыхать к морю, не таскалась на осточертевшую работу, не валялась на диване с очередным томиком фэнтези… То была предыстория. Приквел, как модно стало говорить. Вступление. Даже не предисловие. Жизнь была здесь. А что будет, уже не важно. Что-то да будет.

* * *

Они пустились в Путь, когда начали облетать листья, распрощались с эльфами, Лена поцеловала обоих, и они оба поцеловали ее. Прощаясь. Понимая, что встреча последняя, но не сожалея об этом. Вот было бы хорошо, если бы на этой земле больше не лилась кровь людей и эльфов, подумала Лена перед тем, как сделать Шаг, и снова что-то вырвалось наружу, а у нее смертельно закружилась голова, но все прошло довольно быстро.

Ты, это, полегче, красавица моя.

Мур… Что со мной происходит?

А сама как думаешь?

Ты знаешь, как и что я думаю.

Знаю. Ладно, так и быть, скажу. Ты не права. Никакой эльф не может убить твою магию. И никакой дракон. Тебя – можно, магию – нет. Так что не надейся на растительное существование рядом со своим остроухим, варку супов и стирку белья. Он от этого озвереет, и ты ему надоешь.

она мне никогда не надоест.

Он еще спорить со мной будет!