Камбрия — навсегда! - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 88
— Что ж. Церкви полезны оба варианта, — а какой более выгоден самаму Пирру, это нужно ещё поразмыслить, — и оба они предусматривают ваше крещение. Ещё вчера вы отзывались о перспективах принятия истины христовой весьма скептически. Ночью что-то произошло?
Друиды переглянулись.
— Да, — сказал кряжистый. — Мы получили письмо. Позволь не говорить, от кого. Но его содержание привело нас к мысли, что между нашей верой и твоей не так много различий, как кажется на первый взгляд.
— Благословенное послание, — улыбнулся Пирр. — Я прекрасно знаю силу написанного слова. Иначе я бы не был священником.
Друид пожал плечами. Писаное, выученное… Какая разница? Прошлым вечером случилось долгожданное — они получили весточку от местных друидов. Из места, именуемого Аннон. Там, в глубине болот, жила прежняя вера. Не та, которая противостояла святому Патрику — и по большей части сдалась без боя. Не та, которую четвертью века ранее отвергли бритты ради ненавистного Риму христианства.
В Анноне исповедовали осколки древней веры. Огамические штрихи взбухали кровью и ненавистью. Они несли имена немногих старых богов, ещё не переменивших веру. Как их оказалось мало! Они призывали к войне и заклинали о помощи.
Но главное — как же они были убоги! Грубые, крестьянские слова, смешанные с забытыми в Ирландии выражениями старых песен. Кровь и тьма, голос ночи.
А днём, в старинном заведении — заезжем доме, их ждал не фанатичный жрец, но такой же вития и философ, как и сами друиды. Привычные образы старой и новой веры словно поменялись местами.
Стало ясно — последним друидам Эрина с Анноном не по пути. Что говорить — из болот поклонники Неметоны ушли. Слишком уж она, по местным меркам, добренькая!
Прежде было не по пути и с ирландской церковью, слишком уж к староверам заносчивой. Что ж. Оказывается, есть и другие христиане. С которыми можно и договориться.
А ещё есть крещёные боги. Или, точней, крещёные сиды. Бран и Артур, Бригитта и Бранвен. И Манавидан. А теперь и Немайн. И это значит, что от старой веры не придётся даже отрекаться.
Оставалось выяснить подробности. А вот с подробностями вышло интересно. Лорн ап Данхэм, доселе разговаривавший о методах укрепления стали, вдруг заявил:
— Дионисий, конечно, человек хороший. Но подчиняться Риму… Нехорошо.
— Из-за Кентербери? — Пирр немедленно ухватился за рассуждение. Ему хотелось заполучить хоть одну епархию, верную Константинопольскому патриарху. Себе. Одно дело — патриарх в изгнании. Другое — сохранивший часть диоцеза. Глядишь, и разговор в Карфагене по-иному пойдёт.
— Не только. Есть и старые истории. Не про епископов и пап, про императоров. Нас ведь римляне уже предавали. Как Рим спасать, так британские легионы в первые ряды! Как Британию, так заботьтесь о себе сами! И уж Немайн это знает получше других.
— Почему? — поинтересовался кряжистый.
— А потому, что она ездила в Рим. Просить о помощи против саксов. К императору… Забыл.
— К Гонорию, — улыбнулся Пирр. Эту легенду он был намерен холить и лелеять. И поправить пересказ. Ровно настолько, насколько нужно. — По записям, британское посольство получило отказ именно от этого западного августа.
— Выходит, ты эту историю лучше меня знаешь, — огорчился Лорн, — а я думал, нашлись новые уши на старую байку.
— Мы не слышали, — объявил друид, — нас Рим интересовал мало. Так что — рассказывай.
— А я, с твоего позволения, дополню, — вставил Пирр. — Записи в архивах скудны и неполны. Но, может, что новенькое и вставлю. Хотя бы, как кого звали.
И Лорн начал рассказ. Как водится — с начала. То есть, с того невесёлого дня, в который светлая Дон, королева Гвинеда, овдовела. А вокруг королевства — варвары злые да соседи жадные. Ну, чем соседство с Кунедой закончилось, все знают. Решила Дон, что лучше и достойней перед императорской короной склониться, чем стать чьей-нибудь добычей. Гвинед же владение богатое, для императора — вассал завидный.
Чтобы защиты просить — нужно посольство посылать. А что может быть почётней, чем свою кровинку послать? Опять же, какой союз без заложников?
Вздохнула Дон, призвала старшего сына, Гвидиона. «Так и так», — говорит, — «езжай в Рим за подмогой. Скажи — поля в Гвинеде жирные, стада тучные, да ирладцы-нехристи на западе…»
Один из друидов икнул.
— Она про ольстерцев, — уточнил Лорн, — потому как именно ольстерцы тогда в набеги на Гвинед ходили.
Дождался извиняющих кивков, продолжил.
Не по сердцу Гвидиону было отправляться на чужбину, да оставаться там в заложниках. Но делать нечего, кликнул своих моряков, сел в колесницу, и так погнал, что пыль над дорогами острова Придайн поднялась втрое выше башен Кер-Легиона!
Долго ли он ехал, коротко ли, да встретилась ему на дороге старуха-нищенка, что денежку просила на пропитание. Бросил ей Гвидион горсть золотых солидов, ибо привык к морской добыче, и деньги считать не умел.
«Богат», — подумала старуха. — «Ох, богат. Пусть он сид — рискнуть стоит, мои детки тоже не из простых. Как раз по моему старшенькому работенка».
И встретил Гвидиона на дороге её старший сын, богатырь-разбойник, да трижды девять лесных молодцов. Схватились дружины на копьях и мечах, и бились три дня. И все дружинники Гвидиона были изранены, и все разбойники равно. Только сам Гвидион оставался без царапины — но в последней схватке разбойник ему руку посёк. Сам же вовсе кровью истекал.
«Ты храбрый воин», — сказал тут ему Гвидион. — «Ступай ко мне в дружину вместе со своими молодцами, и тоже не будешь считать золота!»
Разбойник согласился. Так окончился этот бой. Но Гвидион был ранен, и вся его дружина, подросшая, тоже. Вернулся он к матери, повинился, что не доехал, и стал рану залечивать. И очень был доволен, как всё вышло. Уж очень он в Рим ехать не хотел.
Тогда позвала светлая Дон младшего сына. «Старшенький не справился», — сказала ему, — «придётся ехать в Рим тебе!»
Собрал тот придворных, гуляк да охотников. Прыгнул в седло — и только пыль столбом, повыше, чем башни Кер-Легиона, раза так в два.
Долго ли он ехал, коротко ли, да встретилась ему на дороге та же старуха, что и старшему брату. Ну, он в кошель, да сыпанул серебром, как привык по трактирам, отличая бардов.
«Этот победней», — подумала старуха. — «Ну да не беда. Вон, со старшеньким моим худа не вышло. Рискнём и теперь».
И вышел на дорогу второй сын, сида встречать, и было с ним дважды девять лесных молодцов. Разбойники за самострелы да дубинки, охотники — за луки да плети. Два дня бились, все в синяках, руки и ноги поломаны-прострелены. Тут — куница. Сид не выдержал, выстрелил — в глаз. Глядь, а в другом глазу разбойничья стрела торчит.
«Славный выстрел», — говорит. — «Не хочу с таким молодцом драться. А хочу такого стрелка пивом угостить».
Тот и согласись: так, выходит, серебро сида к нему и попадёт, пусть не в кошель, а в желудок. Напировались, сдружились… Одна беда — переели и перепили так, что заболели. Даже сид! Опять некому на континент ехать.
А у Дон сыновья закончились. Пришлось старшую дочь звать. То есть — ушастую нашу.
А эта как раз библиотеку приёмного отца дочитала, и скучать начала.
«Охотно», — говорит. — «Съезжу в Рим. Там, наверное, книг много, и людей мудрых. Глядишь, и жениха себе найду. Умного!»
Нацепила рясу походную, прыгнула в колесницу — и только пыль вровень с башнями Кер-Легиона.
Долго ли она ехала, коротко ли, да ту старуху, что с братьями встречалась, не минула. А на просьбы только фыркнула и предложила припасами поделиться. Мол, могу половину того, что в дорогу собрала, отдать. Старуха отнекиваться не стала, а сама подумала: «Эта не богата, но кони у неё хорошие. Выпущу-ка своего меньшого, пусть лошадей уведёт, да с девкой побалуется».
Тот и встретил. Улыбнулся ласково, набился в попутчики. Разговорились. Слово за слово, и расхотелось тому сиду обольщать и грабить. Захотелось стать таким же умным! Так что проводил он её до порта. Там и разошлись. Сида на континент, парень — в школу при монастыре. Хороший, говорят, поэт из разбойника вышел…