Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 56

– Ты из другой породы, – перевела женщина. – Это мой муж. Он возьмет тебя себе, чтобы ты родила ему детей. Здешние женщины не могли родить ему детей. Они не годятся. Они умерли.

Эта женщина, бедствие из бедствий, подобная пятнистой змее, не сказала самого главного: оттого ли умерли женщины, что не смогли забеременеть, или же оттого, что дитя во чреве погубило их.

Гуль проворчал что-то, показав рукой на Джейран, и в его ворчании было некое презрение. Женщина принялась ему что-то втолковывать. Он отвечал коротко, улыбнулся, причем клыки действительно блеснули на его нижней губе, погладил ее по голове и вышел, не обращая на Джейран никакого внимания.

– Не бойся, – сказала тогда женщина. – Горные гули не едят вас. Горных гулей оклеветали арабы. Я дам тебе есть. Избавься от этого. Возьми теплое.

Она дернула ее за рукав шелкового платья и показала на кучу одежды.

– Ты всегда будешь сыта. Роди ребенка. Нам нужен ребенок. Будем хорошо кормить.

Женщина-гуль достаточно владела языком арабов, чтобы сказать простые вещи, но эта простота еще больше испугала Джейран.

Может быть, если бы женщина смогла поговорить с ней, и успокоить ее, и пообещать ей что-то хорошее, Джейран смирилась бы со своей участью, как смирилась она, когда ее сделали банщицей в хаммаме, как смирилась, попав в райскую долину, как смирилась, когда Хабрур и Джеван-курд велели ей лечь с аль-Кассаром, хотя тут ее выручило благородство мужчины, не пожелавшего, чтобы она нарушила обет. Она по натуре не была непокорной упрямицей – и даже горный гуль может добиться привязанности женщины, если будет с ней щедр и ласков.

Но где те сокровища, которые это чудовище может подарить женщине? И свидетельствует ли его вид о доброте и ласке?

– Дай мне поесть, – сказала Джейран. Она поняла, что чем проще будет ее речь, тем легче ей будет говорить с обитателями крепости.

– Есть козий сыр, есть жидкий мед, – услышала она. – Есть лепешки. Есть мясо.

– Не надо мяса! – воскликнула девушка.

– Это мясо козленка. Арабы оклеветали гулей, – был ответ. – Ты умная. Ты не такая, как женщины арабов. Наш муж будет доволен.

Джейран вздохнула. Она мечтала стать хотя бы наложницей хозяина хаммама, дала обет девственности, хотя и какой-то неправильный обет, вдруг сделалась невестой предводителя айаров – и в завершение всех бедствий ей предстояло стать супругой горного гуля!

Тут было от чего лишиться рассудка.

– Клянусь Аллахом, нет во мне доли горным гулям… – пробормотала она, ибо нельзя же было бесконечно нарушать клятвы и обеты! Она обещала Аллаху, что, если спасется от смерти, не будет носить богатых нарядов – а они лежали сейчас у ее ног. Поклялась она также, что ей не нужен никто, кроме аль-Кассара, причем поклялась именем Аллаха!

Джейран подозревала, что даже у Милостивого и Милосердного терпение имеет пределы.

– Вода в кувшинах, – сказала женщина. – Я – Хамдуна. Наш муж – Хаусаль. – Вдруг она высокомерно вскинула голову и прибавила: – Мы, горные гули, – не из детей шайтана! Мы – из тех, кто населял землю еще до сынов Адама!

Но мало радости было для Джейран в таком известии.

Тем не менее она склонила голову, как бы соглашаясь с этими высокомерными словами и моля Аллаха, чтобы Хамдуна ушла не за овечьим сыром, а, как люди из племени Бану Анза, на поиски мимозы, ибо, как всем известно, эти люди никогда не вернулись к своим шатрам.

Джейран так никогда и не узнала, куда ходила Хамдуна, принесла ли она сыр и каковы были его свойства. Стоило той выйти из помещения, как Джейран кинулась к пологу.

Она видела, что комната, где поселился гуль Хаусаль, была мало приспособлена для жилья. Она примыкала к большому залу, соединяясь с ним даже не дверью, а довольно большим проемом, не закрытым, как положено, занавеской. Очевидно, из нее можно было попасть еще куда-то. И единственным местом, где мог находиться выход, был полог, подвешенный к потолочным балкам и занимавший весь угол.

Видимо, по ночам в старой крепости было холодно, раз понадобилось внутри дворца создавать еще и такое меховое жилище.

Джейран, забравшись под полог, прощупала прикрытые шкурами стены. Ничего, что свидетельствовало бы о двери, она не обнаружила. Тогда она стала поднимать те лежащие слоями старые аба и джуббы, что служили постелью Хаусалю. И оказалось, что она не зря потратила немало времени – в помещение действительно вела снизу лестница, но Джейран обнаружила ее, лишь когда, копаясь в тряпье, опустилась на четвереньки.

Перила этой лестницы были обломаны, а отверстие, в которое нужно было спускаться, прикрывала большая каменная скамья. И протиснуться, не отодвинув тяжеленной скамьи, было весьма затруднительно. Возможно, ее для того и поставили, чтобы никто не лазил в подземелье.

– Не возлагает Аллах на душу ничего, кроме возможного для нее! – сердито сказала себе Джейран, оглядывая скамью и отверстие. Она вспомнила, как извивалась в дугообразной трубе-кабуре, сперва – чтобы попасть в большую трубу, а потом – чтобы оттуда выбраться. И ведь тогда ей грозила немедленная смерть, а сейчас – всего-навсего брачный союз с горным гулем.

Она протиснулась в отверстие ногами вперед, повернулась и поползла, обдирая живот о ступеньки.

Лестница оказалась короткой, а подземелье – маленьким и тесным. Но из него Джейран перешла в другое, третье и четвертое.

Неизвестно, зачем древний строитель задумал под большим залом такое множество каменных каморок, которые соединялись между собой не как подобные каморки в большом караван-сарае, когда четыре или шесть имеют выход на одну общую площадку, а оттуда – в большой двор, но самым причудливым образом, какой только может подсказать воображение бесноватого.

Оказавшись в шестой или седьмой по счету каморке, Джейран при всем желании не смогла бы вернуться в помещение, где обитал Хаусаль.

Она остановилась и потрясла головой, чтобы прийти в себя.

И поняла, что лучше ей не задумываться о своих обстоятельствах, или она придет к решению остаться у горных гулей. Ведь путей, ведущих из крепости, она не знала, а если бы и нашла такие пути – кто поручится, что она не столкнется с отрядом айаров? И кто поручится, что она, даже найдя выложенную плитами старинную дорогу, доберется в одиночку и без воды через пустыню к ближайшему селению?

Было и другое соображение. Джейран запомнила имя Джубейра ибн Умейра, ибо айары повторили его неоднократно. Она могла, встретив случайно преследующее отряд войско, рассказать все, что знала об аль-Кассаре и его спутниках, купив этим благосклонность предводителя. Уж до мест обитаемых ее бы доставили наверняка. И такая мысль обиженной девушке действительно пришла в голову.

В тот миг, когда она оказалась в безопасности и шла вслед за Хамдуной, она уже вполне искренне желала погибели аль-Мунзиру, Джевану-курду и Алиду, потому что аль-Мунзир был на берегу ее главным врагом, а те двое – на его стороне. Желала она также аль-Кассару, чтобы маска приросла навеки к его лицу, ибо он, предводитель айаров, не сумел защитить ее от своих людей. Но, придумав такую замечательную вещь, как союз с Джубейром ибн Умейром и даже вспомнив поговорку о том, что враг твоего врага – твой друг, Джейран поняла, что даже думать о таких вещах грешно.

В мыслях она насладилась тем результатом, который принесло бы ей предательство. А само предательство при ближайшем рассмотрении оказалось для нее неприемлемым. Она поняла вдруг, что если совершит это, то до конца дней своих в самую неподходящую минуту будет слышать звонкий стук от падения золотой маски аль-Кассара на каменный пол.

То, что соединило их, было перед лицом Аллаха значительнее нанесенной девушке обиды. И Джейран поняла, что способна простить аль-Кассара. Это показалось ей сперва нелепым – ведь с детства она слышала слова о святости возмездия. Потом же она как бы положила на чаши весов возмездие и верность обету, который принял у них обоих Аллах.