Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 72

Джейран приняла бы его за шейха племени, если бы не знала, что те считают роскошь как бы непристойностью, а пестрые ткани – недостойными свободнорожденных мужчин.

– Кто ты, о дочь греха, и чего ищешь тут, у колодца? – строго спросил старец. Хотя и сам он, сын греха, прекрасно видел – девушка пытается добраться до воды.

– Я звала сыновей Раджмуса, о шейх, – не вставая с колен и даже не пытаясь закрыть лицо, отвечала Джейран. – Если ты знаешь путь к ним, ради Аллаха, укажи мне его.

И она выпрямилась, позволив увидеть себя. В конце концов, истинный правоверный не станет таращиться на женщину, ему не принадлежащую, встретив ее в таком бедственном положении, а отвернется.

– Не смей всуе призывать Аллаха, о несчастная! Твой поганый рот оскверняет его имя! – непонятно почему напустился на нее старец, вздымая к блеклому небу широкие рукава и потрясая посохом. – Тебе нет дела до рода Раджмуса и до всех прочих правоверных!

Джейран озадаченно уставилась на гневного шейха. Очевидно, следовало прикрыть лицо хотя бы клочком рукава. Она так и сделала.

– Убирайся прочь! – приказал старец, ударив посохом в песок у своих ног и чуть не пригвоздив плетеную из кожаных ремешков сандалию.

– С каких это пор сыновья арабов гонят прочь от колодцев тех, кто нуждается в воде? – поднимаясь на ноги, спросила Джейран. – И мне некуда идти, я не знаю дороги.

– Таких, как ты, сыновья арабов гонят отовсюду! – был ответ.

Джейран отвела рукав от лица.

– Ты бесишься, как разъяренный верблюд, о шейх, – догадываясь, что Аллах снова послал ей по дороге бесноватого, сказала она. – Но когда я найду сыновей Раджмуса и сообщу им радостную весть, вместо воздаяния я попрошу их научить тебя арабской вежливости.

– Одно тебе воздаяние, о развратница, о насильница, – чтобы не давали есть двум собакам и не давали пить двум коням, и привязали тебя к конским хвостам и погнали коней к реке, а собак пустили вслед за тобою, чтобы разорвалась у тебя кожа, а потом бы отрезали у тебя мясо и кормили тебя им!

– Да не даст тебе Аллах мира и да не продлит он твою жизнь! – воскликнула Джейран, теряя терпение. – Разве не довольно с нас бесноватых старцев? Отведи меня к женщинам вашего племени, иначе я найду кому пожаловаться на тебя! Аллах слышит мольбы обиженных!

– Не смей призывать имя Аллаха!

– А кто мне запретит призывать имя Аллаха? Разве я не правоверная мусульманка? Разве я ношу крест и зуннар?

– Как это ты называешь себя правоверной мусульманкой?!. – старец замахнулся, явно собираясь дать девушке оплеуху, но она уклонилась.

– Прибегаю к Аллаху от шайтана, битого камнями! – крикнула она. – Погоди, о несчастный, я отыщу шейха вашего племени и спрошу его, почему племя позволяет своим бесноватым без присмотра слоняться по пустыне!

– Ты назвала меня бесноватым?!

Диковинный старец засопел, запыхтел – и вдруг стал на глазах расти, а широкие полы его одежд взвились ввысь и застыли наподобие распахнутых крыльев. Серебряная птица же, до сих пор неподвижно сидевшая на посохе, принялась расти вместе с хозяином и яростно забила крыльями. А посох под ней – тот и вовсе сделался толщиной с дерево.

– Если ты из рода сыновей Раджмуса, то Маймун ибн Дамдам ждет твоей помощи, о шейх! – падая на колени, воскликнула перепуганная такими чудесами Джейран. – Он заперт в кувшине, а кувшин был похищен, и только я знаю, где он спрятан! Клянусь Аллахом!

– Если ты еще раз произнесешь имя Аллаха милосердного, справедливого, я разорву тебя на клочки, – прекратив свой рост, отвечал старец-джинн. – Откуда знаешь ты Маймуна ибн Дамдама? И почему он послал тебя на поиски своих родственников? Неужели не нашлось кого-нибудь получше?

Джейран как можно более связно рассказала о похищенном кувшине и о полоске апельсиново-шафранного шелка, что виднеется из-под камней.

Джинн, понемногу возвращаясь к обычному человеческому росту, молча выслушал ее.

– Хотя ты и скверная, но принесла хорошую весть, – качая головой, молвил он. – Дай мне клочок своего платья… нет, не из рук в руки! Положи на песок!

Уже не беспокоясь о том, что кто-то увидит ее обнаженные по самые колени ноги, Джейран оторвала от подола очередную полосу и подумала, что если Аллах пошлет ей еще какие-либо приключения, она останется совершенно голой.

Джинн протянул руку – и неровная полоска шелка взмыла с песка, обвилась вокруг посоха, птица же придержала ее когтистой лапой.

– Будь здесь, о дочь греха, – сурово приказал он. – Раньше ночи мы ничего не узнаем о Маймуне ибн Дамдаме.

– Я умру тут от жажды еще до заката, а если доживу до заката, то меня убьет ночной холод, – ответила на это Джейран. – Ты же видишь, о шейх, у меня нет ни воды, ни пищи, ни одежды.

Джинн скривил точеное худое лицо, обрамленное белой, волнистой, несколько торчащей вперед бородой.

– Хоть ты и скверная, хоть ты и мерзкая… – пробормотал он и, поразмыслив мгновение, вскинул над Джейран рукава.

Она непроизвольно зажмурилась.

И ощутила прекраснейший в мире запах – запах жареного мяса!

Перед ней на коврике стояло блюдо, где было не меньше двух ритлей горячего пилава с перцем и прочими пряностями. Слева возвышался медный кувшин, очевидно, полный воды. И, в довершение благодеяний, джинн выкинул из-за спины коричневый плащ из грубой шерсти, подобный тем, что надевают дервиши.

– Может быть, ты еще и обратишься к Аллаху, – с большим сомнением буркнул он при этом. – И мне зачтется то, что это свершилось через меня.

Джейран хотела было произнести символ веры, чтобы тем хоть немного пристыдить бесноватого джинна, но побоялась снова сердить его.

Джинн же молча повернулся к ней спиной, по его бледно-полосатым одеждам прошли волны – и он слился с волнистыми песками так, что лишь силуэт несколько мгновений лежал на дальних холмах. А потом Джейран поняла, что это был не силуэт старца в развевающихся одеждах, а всего лишь игра теней, тем более, что близился закат и тени становились все темнее и причудливее.

Она произнесла благодарственную молитву и прежде, чем взяться за пилав, вволю напилась свежайшей воды, прекраснее которой ей не доводилось пробовать ни в одном хаммаме, пусть и без гвоздики с имбирем.

И настала ночь, и в черном небе зажглись большие серебряные звезды, и раздался свист змей, и в глубине колодца что-то зашуршало, завозилось, негромко взревело, так что Джейран, уже завернувшаяся на ночь в тяжелый и колючий плащ, уже заботливо подоткнувшая его под ноги, немедленно откатилась подальше от черной дыры.

Из черной дыры, обнявшись, взлетели две красавицы-джиннии. Их лица испускали неяркий свет. Одежды, как бы затканные бледным золотом, тянулись за ними следом из глубины колодца.

– Сладкого полета тебе, о сестрица! – сказала одна.

– Нежного ветра и неблизкого рассвета, о сестрица! – отвечала другая.

Джиннии посторонились, выпуская из колодца юношу-джинна, красота которого изумила Джейран.

Из-под его золотого тюрбана падали на плечи длинные черные локоны, прекраснее всех, какие только доводилось Джейран видеть в хаммамах у прославленных красавиц. Тонкое нежное лицо с овальными щеками, с молодыми шелковистыми усиками, украшенное большой родинкой, было лунной белизны, и тем чернее казались огромные продолговатые глаза.

– Да будут вечно открыты тебе Врата огня, о братец! – приветствовала его первая джинния. В ответ юноша поцеловал ее.

– Мы должны лететь к крепости горных гулей, о сестрицы, – сказал он. – И оттуда – ко входу в Черное ущелье. Вот что дал мне дядюшка…

Юноша-джинн достал из рукава клочок платья Джейран.

– Он велел найти среди камней на склоне точно такой же.

Юные джиннии протянули полупрозрачные руки к яркому клочку и замерли над ним, закрыв глаза.

– Это от платья женщины, – пробормотала одна. – И женщина испытала немалый страх.

– Но она победила свой страх и спасла свою жизнь, о сестрица, – водя рукой над клочком, добавила вторая. – Пожалуй, я смогу уловить те лучи, что испускает эта ткань. Я непременно узнаю их, клянусь Аллахом!