Тень кондотьера - Стерхов Андрей. Страница 28

В тот момент я не понимал, что думаю отравленным своим умишком как-то не так, как-то коряво и неправильно. Сейчас понимаю, и не удивляюсь ничуть, поскольку знаю прекрасно, что всякая галлюцинация – это в определённом смысле духовное путешествие, а духовное путешествие состоит не в том, чтобы придти в новый пункт назначения с целью получить то, чего не имел раньше, или стать тем, кем раньше не был. Оно заключается в алогичном рассеивании незнания о самом себе. Не больше, но и не меньше. Впрочем, пройти полный цикл духовного пробуждения таинственная незнакомка мне не позволила.

– Ухожу я, – произнесла она тихо, еле слышно.

– Не смею задерживать, – сказал я учтиво, хотя, признаться, немного расстроился. Не хотелось одному оставаться в этом безвоздушном холоде.

– Ты меня не понял, дракон, – поторопилась уточнить она. – Я от тебя ухожу.

– От меня? В каком смысле от меня. Мы что, разве… Мы с Вами, сударыня, прошу прощения, как-то… Каким-то образом… Не понимаю.

Действительно ничего не понимал.

– Так ты что же это, не узнал меня, что ли, дракон? – удивилась она. – Вот так здорово. Я же удача твоя. Ты что, дракон!

– Удача? – Я остолбенел. – Так ты удача моя?

– Уже не твоя. Извини.

Потом добавила почти шёпотом что-то насчёт того, что совсем этого не хотела, не желала немало этого, что так получилось, и сделала такое движение плечами и корпусом, будто собралась повернуться ко мне. Однако так и не повернулась. Передумала. И именно это вот неоконченное движение меня почему-то больше всего и задело. Именно оно больше всего и обидело. Не слова её, нет, а это вот самое движение.

– Ну и ладно, – сказал я запальчиво, переходя от обиды, а больше – от неуверенности в себе на "ты". – Ну и шагай себе. Подумаешь. Уже и сам давно хотел уйти от тебя. Просто, как-то всё сказать не решался. А теперь… А теперь вот говорю. И вообще, не думай, что ты там какая-то особенная. Думаешь, мало баб, которые будут на меня молиться? Да ты ещё сто раз пожалеешь. И вообще, запомни, это я тебя бросаю. А то возомнила тут, понимаешь.

И тут она расхохоталась. В голос расхохоталась. Ничем себя не сдерживая, расхохоталась. А когда нахохоталась вдоволь, сказала:

– Ах ты, мой миленький. Ах ты, мальчик мой, бедненький.

И повернулась.

Но лица её я так и не увидел. Просто-напросто не успел, поскольку очнулся. Там же очнулся, в тёмном, затхлом, дурацком подвале. И вернувшись в привычное состояние ума, обнаружил с прискорбием, что лежу бревном на холодном бетонном полу и задыхаюсь. Задыхаюсь отнюдь не из-за пагубного воздействия ярь-серебрянки, а из-за того, что какой-то урод, навалившись всей массой, душит меня крепкими руками.

Не ушла, обрадовано подумал я, нашарив в кармане и насадив на руку кастет. Нет, не ушла. Вот только жаль, что лица её так и не увидел. Хотя, быть может, и хорошо, что не увидел. Так оно, пожалуй, вернее будет. Ибо, что ни случись в дальнейшем, не обманет и не смутит меня печальный блеск её огромных глаз.

Подумал таким вот образом, пока ещё путано, неправильно и слабоумно, изловчился да и ударил со всей дури наугад.

Глава 7

Будучи слегка придушенным и чуток отравленным, но всё-таки благодаря исключительно нечеловечьему своему природному естеству живым живёхоньким я некоторое время с интересом рассматривал посланного в нокаут трикстера. С этой стороны посмотрел на него внимательно, обошёл, с другой стороны посмотрел. И в результате сложилось у меня впечатление, что в прошлой жизни он был богомолом. Коротко стриженный, поджарый, с длинными, до колен руками, весь какой-то при высоченным, под два метра, росте нескладный, несуразный – чем не богомол? Да и повадками натуральный хищник-засадчик. Вон как кинулся, вон как в горло паразит вцепился.

На вид я дал бы ему лет тридцать-тридцать пять. Это на вид, а сколько ему там на самом деле, кто ж его знает. Всё-таки маг-чудодей как никак. На сколько хочет, на столько и выглядит.

Одет он был немудряще, по-дорожному – в добротный, хорошо пошитый, но уже изрядно измызганный серый вельветовый костюм. Под пиджаком виднелась бежевая, несвежего вида водолазка. На ногах у него были замшевые, в чём-то белом, скорее всего, в побелке, перемазанные мокасины. Носки почему-то отсутствовали, и на голой щиколотке правой ноги красовался пожелтевший синяк.

Проверка его карманов никаких результатов не дала. Ни документов, ни оружия, ничего такого не нашёл, один только кожаный мешочек из-под ярь-серебрянки. Пустой, но всё ещё воняющий лесными клопами.

Убедившись, что поверженный в честной бою трикстер некоторое время в силу причин чисто медицинских будет безопасен, я оставил его лежать там, где лежал, а сам стал искать потерянный при падении кольт. Отыскав, в кобуру прятать не стал, устроился на импровизированном и, надо сказать, весьма ненадёжном, шатком ложе, закурил и, массируя ушибленный локоть, стал ждать, когда шалунишка очнётся. Целых шесть минут ждал. Одну сигарету полностью скурил, вторую – до половины.

Как только зашевелился, как только с протяжным стоном повернулся набок и открыл глаза, я его сразу предупредил:

– Только не вздумай дёргаться, чудило членистоногое, ты у меня на мушке. Если что, навскидку и влёт. И учти, пульки у меня заговорённые, при любых раскладах проймут.

Сказал, глянул на реакцию и понял, что ни о каком дальнейшем сопротивлении с его стороны и речи быть не может. Сдался "богомол", сломался морально. На невыразительном, изнеможенном его лице сначала возникла гримаса отчаянья – понял, что я ему не привиделся, а затем он издал громкий вздох облегчения, после чего, пытаясь разглядеть меня, прикрылся ладонью от луча и усталым хрипловатым голосом объявил о полной и безоговорочной капитуляции:

– Кончай меня. Напортачил я. Всерьёз напортачил. Товар не довёз, деньги тиснул. Кругом виноват. Кончай. По-честному будет.

После этих малодушных и малопонятных слов кашлянул несколько раз чахоточно и, закрыв глаза, беззвучно зашевелил губами. Я так понял, молиться начал.

Почему ему полегчало, понять было несложно. Когда долго боишься какой-нибудь бяки, с её наступлением чувствуешь невольное облегчение. Говорят же в народе: лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. А вот тема о неких украденных деньгах и не доставленном товаре была туманна. И, разумеется, интересна. Только это была не моя тема и не мой интерес. Мой интерес совсем в другом состоял, о чём я задержанному немедленно и объявил:

– Расслабься, не буду я тебя кончать. Не убийца. Но и не торговец сахарными крендельками. Сдам я тебя. Пусть в конторе крутят, мне недосуг.

Объявил и, откинув в сторону окурок, поднялся решительно.

Поначалу он ничего не понял.

– Подожди, так ты… – Несколько секунд молчал, а потом, когда дошло, разродился счастливой для себя догадкой: – Так ты, выходит, не от него?

– Точно, – подтвердил я. – Перед тобой, дружок, отнюдь не тот, кого ты так долго и трепетно ждал. Зато ты – именно тот, кого я искал. Так что кончай разлёживаться, собирайся, пойдём оформляться. На завтрак будут макароны. Возможно, по-флотски.

Сказал и недвусмысленно повадил стволом верх и вниз.

Однако вместо того чтоб выполнить приказ "богомол" непонимающе замотал головой:

– Подожди-подожди, я что-то не совсем понимаю. Если ты не… – Его рука с тонкими длинными пальцами пианиста-виртуоза нарисовала в воздухе кривоватые овалы. – Если ты не от него, тогда кто ты собственно?

– Друг детей, – отрезал я.

– Нет-нет, я не в этом смысле. Я в том смысле… Скажи, ты вольный охотник за головами или молотобоец?

– Не пори чепухи. Ты когда-нибудь встречал нагонов-молотобойцев?

В его глазах вспыхнул свет надежды.

– Так ты нагон?

Честно говоря, он несколько шокировал меня этим дурацким вопросом. Как так? Пусть не великий маг, пусть не высший, но ведь худо-бедно владеет магическим искусством, значит, должен был проверить и по ауре увидеть, что я, ёлки-палки, ипостась дракона. Это же наипервейший элемент боевой магии, должен выполняться на автомате. Ну, почти на автомате.