Тень кондотьера - Стерхов Андрей. Страница 26

И вот теперь такой вопрос в свете этой моей не требующей никаких доказательств и равнодушной к любым возражениям солипсической доктрины: что будет, если со всей дури врезать Создателю монтировкой по его умной и светлой головушке? Я не великий хирург, всего лишь знахарь-любитель, однако пять сезонов "Доктора Хауса" отсмотрел и чем чревата травматическая субдуральная гематома хорошо представляю. Большой трагедией она чревата, вот чем. Трагедией и для Него: мозг разбухнет, сосуды разорвутся, и кровь зальёт всё свободное пространство под черепушкой. И для нас: после того, как Он даст дуба от кровоизлияния, мир раствориться в темноте и мы, разумеется, вместе с ним. Один удар и… И всё. Метамизолом натрия такие вещи не лечатся, и лучше подобного не допускать.

Наверняка какой-нибудь умник скажет: Создателя не возможно ударить по голове, он же не человек, Он персона высшего порядка, у него, скорее всего и головы-то нет. А я так этому умнику отвечу: откуда тебе, дружок, известно, что у Него есть и чего у Него нет? Видел? Не видел. Ну, так вот и помолчи тогда. Кто знает, может, он как раз большой любитель принимать человеческий облик и бродить по городам и весям с инспекцией плодов созидательных раздумий своих. И может так статься, что твой вечно поддатый сосед по лестничной клетке как раз и есть Создатель. Или Он – тот весёлый таджик, что торгует огурцами-помидорами на углу у гастронома. Или та красивая неулыбчивая женщина, с которой ты постоянно сталкиваешься по утрам на автобусной остановке. Или заморенная учёбой в институте девочка, вот уже второй год выгуливающая чёрного карликового пуделя за автостоянкой. Или… Да кто угодно. Может, даже ты сам. Если, конечно, у Создателя бывает амнезия. А вполне может статься, что бывает. Почему бы, собственно, и нет, раз мы допустили наличие у Него головного мозга. Так что думай, думай и – мало ли, всякое бывает – не переставай думать. Соответствуй изо всех сил грандиозному статусу. Напрягайся. Ради себя напрягайся, своих близких-любимых и всех остальных.

Вот бы любопытно было посмотреть, как бы изменился мир, если эту мою хитро-мудрую теорию каким-нибудь чудесным образом вбили бы всякому-каждому гражданину в сознание? Думается, кривая уличного насилия пошла бы на убыль. Хотя нет, навряд ли. На свете так много деструктивных элементов, грезящих о конце времён, как о личном благе, что эта кривая наверняка бы круто пошла вверх. Взялись бы эти идейные придурки прохожих дубинами охаживать почище придурков уголовных. Ей-ей.

Ну и, пожалуй, хватит об этом.

Теперь о другом.

Подъехал я к детскому саду в начале второго. В ночной час всякое детское учреждение являет собой зрелище грустное, ибо без детишек напоминает разорённое гнездо. Учреждение за номером сто девяносто семь исключением не было. Давящая тишина царила там, где ещё недавно слышался звонкий детский смех, по стенам метались неясные тени, полупрозрачные светлые шторы подчёркивали тревожную черноту оконных глазниц. Одним словом, тоска.

Прежде чем выйти из машины я проверил наличие заговоренных патронов в обойме, затем вытащил из бардачка заряженный Силой кастет и на всякий случай сунул его в карман. После чего достал из тревожного чемоданчика ритуальный кинжал и ножны к нему и, конечно же, фонарь. Прикрепил ножны к поясу, со словами "Только бы не понадобилось вынимать" воткнул в них кинжал, выбрался из машины и, восславив Великого Неизвестного, решительно направился к воротам. Подойдя к ним, обнаружил, что сваренные из толстенных труб створки связаны цепью, крайние звенья которой соединяет убийственных размеров амбарный замок. Вид его, честно говоря, внушал уважение. Зато примыкающая к воротам калитка была раскрыта чуть ли не нараспашку. Ну и вот что на это скажешь? Пропили воеводы Вологду – только то и скажешь. И то лишь после того, как пройдёт понятное онемение.

Внутрь здания проник я без каких-либо проблем, тем же самым образом, что и днём. И пока шагал тёмными коридорами до служебного корпуса, соображал, как поступить со сторожем. Морок при встрече навести? Усыпить? Подкупить? Просто вырубить без затей? Или ещё как? Оказалось, переживал напрасно. На моё счастье дежурил Ефим Ефимыч, тот самый мужичок в камуфляжной форме, что представился мне давеча дворником. С тётками, наверняка, повозиться бы пришлось, тётки они ведь существа упёртые, а с этим аникой-воином всё решилось само собой. Охрану и оборону вверенного объекта обеспечивал он самым немудрёным способом: запер всё, что можно запереть, и предался – солдат спит, служба идёт – безмятежному богатырскому сну.

Дрых Ефим Ефимыч не где-нибудь, а на диване в уютной приёмной директорского кабинета. Дрых, свернувшись калачиком и засунув ладони между колен. Дрых, повторюсь, крепко, посвистывая и – какая же прелесть – весьма художественно похрапывая. Завидуя ему по-доброму и стараясь не разбудить (хотя, подозреваю, разбудить его даже специально было бы предприятием безнадёжным) я стащил брошенную на журнальный столик связку ключей. Вышел с ней на цыпочках в коридор и для блага самого же сторожа, этого пропитанного кислым духом табака и казённого хлеба беззаботного человечка, запер дверь снаружи. Ну а дальше уже, действуя по плану, опять сыграл в игру "горячо-холодно". Раскрылся ментально, вошёл без особого труда в состояние, позволяющее уловить волны страха (они, кстати говоря, оказались по какой-то причине чуть слабее, чем днём) и, вслушиваясь в каждый шорох и в каждый скрип, приступил к поискам трикстера.

Следуя строго против течения уродливых эманаций, сначала пошёл по коридору направо, но через десяток-полтора шагов свернул налево, в узкий проход, до самого потолка выкрашенный ядовито-зелёной краской. Этот аппендикс вывел меня к лестнице, ведущей вниз, и уже через два пролёта я оказался перед дверью из проржавевшего металла. Дёрнул её на себя за грубо приваренную скобу, не поддалась, толкнул – нет, увы. Заминка вышла. Но не проблема. Хотя в украденной связке нужного ключа не оказалось, подарок-то Лао Шаня был по-прежнему при мне. Едва я поднёс ключ к замку, ожившее жало с большим удовольствием заползло в скважину, растеклось там, приняв нужную форму, и уже через секунду вновь стало тем, твёрже чего на свете нет. Трижды провернув волшебную отмычку, я осторожно потянул дверь на себя. Верхняя петля оказалась лопнувшей, и чтоб железо не скрежетало о бетонный пол, пришлось слегка приподнимать полотно.

Прежде чем войти посветил фонарём. Там, внутри оказалось банальная, густо пропахшая нитрокраской и ещё какой-то химией подсобка, где, как и в любой другой подсобке любого другого учреждения, царил чудовищный кавардак. Какие-то жестяные банки из-под краски валялись кругом, канистры, бидоны, малярные инструменты, заляпанная белилами стремянка, ящики деревянные, ветошь, вкривь и вкось намотанный на бухту резиновый шланг, всякий прочий хлам.

Мечта пожарного инспектора, да и только, подумал я, переступая порог.

Другого выхода отсюда не наблюдалось, но я чувствовал, что это место отнюдь не эпицентр. Однако эпицентр был уже где-то совсем-совсем близко. Страх – штука конкретная, хотя и являлся чужим, но я ведь его через себя пропускал, и пробирало меня отнюдь не железного уже до самого позвоночника. Волны шли от левой стены, оттуда, где стоял фанерный щит с выцветшей надписью "Нормы питания". Я было заволновался, что не с того бока-края зашёл и теперь придётся либо искать обходной путь, либо каким-то образом пробивать стену, но когда сдвинул в сторону щит и два стоящих за ним небольших фанерных листа, увидел дверку. Небольшую. Метр в ширину, полтора – в высоту. На её обшарпанном, сколоченном из досок полотне красовался – ура! – выведенное чёрным битумным лаком и уже набившее мне за эти сутки оскомину изображение защитного пантакля.

Грешным делом предположил, что знак не позволит просто так прикоснуться к двери, в связи с чем придётся тратить Силу для его нейтрализации, но нет, ничего подобного. На поверку знак оказался совершенно пустым. Возможно, незаряженным, а быть может, уже кем-то разряженным. Разбираться я с этим не стал, а просто, навалившись плечом, открыл подпёртую изнутри ящиком с песком дверь. Луч фонаря высветил за ней узкий, низкий, длиной в шесть-восемь шагов ход в подвал. Даже не ход, а скорее некий технологический лаз. Ничего другого не оставалась, как послать проклятие в адрес чёртова трикстера и – эх, где наша не пропадала – полезть в эту кроличью нору.