Наследие Темного Меча - Уэйс Маргарет. Страница 77

Немного помолчав, он тихо проговорил, как будто размышлял вслух:

— Когда-то в Тимхаллане были маги, владевшие Таинством Времени. Прорицатели.

— Да, но их уничтожили во время Железных войн, — напомнил я. — И впоследствии о Прорицателях никто никогда не слышал.

— Это правда. Что ж, будем настороже и попробуем как-нибудь разгадать эту загадку. Джорам мертв, — Мосия задумался. — Что было бы с Тимхалланом, если бы Джорам погиб от руки Палача? Если бы Джорам погиб до того, как разрушил Источник Жизни и освободил магию? Подумать только…

Он погрузился в свои мысли и отстал на пару шагов, давая понять, что хочет побыть один. Я тоже ненадолго задумался, а потом заметил, что Элиза время от времени поглядывает на меня и, судя по ее улыбке, не возражала бы, если бы я пошел рядом с ней.

Мое сердце забилось чаще. Я подошел поближе к Элизе. Она молча указала на закованную в доспехи спину Сциллы и, сохраняя тишину, заговорила со мной знаками. Меня позабавило, что мой язык жестов — убогая замена речи — превратился в язык тайн и интриг.

— Я очень расстроена из-за нашей вчерашней ссоры, — знаками показала Элиза. — Ты простишь меня, Ройвин?

Я прекрасно понял, какую ссору она имеет в виду, хотя мгновение назад еще не знал этого. Как иногда слова или образы помогают вспомнить забытый сон, так сейчас мне представилось все, что случилось прошлой ночью, — только эта картина была гораздо реальнее любого сна. Это действительно случилось — по крайней мере, в этом времени и месте.

Может быть, так подействовала волшебная Жизнь, струящаяся в моих жилах, но моя другая личность — та, которая принадлежала Земле, — быстро отступила на второй план.

— Мне не за что вас прощать, моя дорогая, — знаками ответил я.

Солнечный свет сиял на ее кудрявых черных волосах, блестела золотая корона, переливались самоцветы в украшениях, и даже в тени деревьев вся Элиза светилась внутренним светом.

Я любил ее. Любовь струилась от меня к ней подобно тому, как Жизнь текла от меня к Мосии.

Я полюбил ее, еще когда мы оба были детьми, и буду любить ее всегда, что бы ни случилось, пока не придет день, когда я преподнесу эту любовь в дар Олмину и упокоюсь навеки в его благости.

В моей голове смешались воспоминания нашего прошлого, нашей юности и нашего настоящего — я помнил ее младенцем, помнил подспудный страх, который преследовал меня в детстве. Я помнил годы учебы в Купели и каникулы, которые проводил дома, с моей названой сестрой — и более чем сестрой. Я помнил, как расстался с дерзкой, своенравной девчонкой, а встретился с прекрасной, мудрой женщиной. Но вот кто нас растил? Где мы жили? Этого я не знал.

— Я беспокоился лишь о вашей безопасности, — объяснил я.

— Ты ведь понимаешь, что другого пути нет, — знаками показала она. — Я просто обязана так поступить как наследница моего отца.

Элиза внимательно посмотрела на меня, ожидая ответа.

— Я понимаю. Я понял тогда. И сказал то, что сказал, только чтобы спровоцировать вас. Это сработало. Думал, вы наброситесь на меня, как в старые добрые времена.

Я надеялся рассмешить ее. Как ни стыдно признаваться, в детстве мне нравилось дразнить ее — так, что она выходила из себя и набрасывалась на меня с кулаками. И хотя потом я всегда отпирался, выставлял себя невинной жертвой, мне не верили и нас обоих отправляли спать без ужина.

Она не засмеялась, но улыбнулась воспоминаниям. Порывисто протянув руку, Элиза тронула меня за плечо и прошептала:

— Как в старые добрые времена, Ройвин, я могу положиться только на тебя, на тебя одного. Только ты способен смести волшебную золотую пыль, которой все остальные осыпают меня. Только ты открываешь мне неприглядную реальность, которая прячется за всем этим. Только ты один заставляешь меня взглянуть в лицо ужасной действительности и увидеть большее — увидеть надежду. Признайся, — ее глаза победно сверкнули, — ты бы разочаровался во мне, если бы я отказалась пойти.

— Я бы подумал, что вы впервые в жизни приняли разумное и взвешенное решение, — ответил я, стараясь выглядеть строгим. — Но меня бы действительно постигло разочарование, если бы вы не позволили мне вас сопровождать.

— Но как же я могла тебя оставить? — спросила Элиза, насмехаясь надо мной. Забывшись, она заговорила вслух: — Мне пришлось бы целыми днями выслушивать твое нытье. «Элиза идет, а меня с собой не берет!» — Это она произнесла капризным детским голосом.

— Тихо! — прервала ее Сцилла, обернувшись. — Прошу прощения, ваше величество. Понимаете…

— Мы не на загородной прогулке, ваше величество, — строго заметил Мосия, скользнув к нам.

— Вы оба, конечно же, правы, — пробормотала Элиза, зардевшись от смущения. — Это больше не повторится.

— Мы почти добрались до места, — сообщила Сцилла. — Колдун?

Пока мы шли, дубы вокруг тропинки поскрипывали и шелестели листвой — по-видимому, они все время снабжали Мосию информацией.

— Отец Сарьон на прогалине, он один. Но он услышал, что мы приближаемся, и очень встревожен. Надеюсь, мы развеем его страхи.

— Я выйду на прогалину первой, — сказала Сцилла. — Вы остаетесь с ее величеством.

— Глупости! — возмутилась Элиза, потеряв терпение. — Мы пойдем все вместе. Если это ловушка, мы в нее уже угодили. Пошли, Ройвин!

Выйдя на поляну, мы увидели престарелого священника, который нервно озирался по сторонам. Увидев нас, он вздохнул с облегчением, улыбнулся и протянул к нам руки.

— Дети мои, — сердечно сказал Сарьон.

Мои глаза наполнились слезами. Теперь я узнал, кто был нам с Элизой вместо отца, кто пригрел двух сироток в своем доме и в своем сердце.

Не удивительно, что в той, другой жизни я питал к Сарьону сыновнюю любовь. Такой любви неведомы преграды, она простирается за любые границы времени и пространства.

Сарьон взял меня за руку и с гордостью посмотрел на мою белую рясу с красной каймой. Белый цвет означал, что я домашний каталист в одной из благородных семей. Красная отделка давала понять, что я лорд-отец, то есть достиг довольно высокого ранга для своих лет.

Сарьон собрался поклониться и поцеловать Элизе руку, но она его опередила — обняла и нежно поцеловала. Сарьон тоже обнял ее и прижал к себе, не отпуская мою руку. Здесь, в зоопарке Зит-Эля, мы являли собой поистине радостную картину воссоединения семьи.