Дети порубежья - Школьникова Вера. Страница 39

Но до чего же осторожна, лисица! С утра, как проснется, на рассвете, еще до завтрака, в часовню, молиться. После обеда, вместо того, чтобы вздремнуть пару часиков, как раньше, опять молится. Вечернюю службу, на которую обычно только стражники, сменившиеся с поста, ходят, и ту отстоит. Праведна настолько, что хоть фрески в храме с нее пиши! Видать, есть, что замаливать, раз так старается.

Хорошо, что Эльвин уехал. Сам он никогда бы не обвинил жену в измене, даже застав с любовником в супружеской постели. Не потому, что любил, просто не захотел бы пачкаться. А Глэдис грязи не боится – разбив кувшин, о молоке уже не плачут. Но с кем же невестушка завела роман? Графиня терялась в догадках: каждый день как на ладони, а ходит довольная, словно кошка крысу придушившая. Значит, успевает. Глэдис решила на время прекратить слежку, быть может, Клэра не так глупа, как кажется, и заметила соглядатаев. Пусть расслабится, спешить некуда.

Эльвин написал, что задерживается, Высокий Совет соберется только через два месяца. А спустя два месяца ее сын вернется в Инванос свободным человеком. Быть может потом, когда все уляжется, она найдет ему подходящую жену – милую, добрую девушку, которая позаботится о ее мальчике, после того, как Глэдис не станет. И нужно будет присматривать за внучками – вдруг они унаследовали дурную кровь матери.

А пока что в графском замке Инваноса царило спокойствие, настолько незамутненное, что лорд Дарио со дня на день ждал неприятностей. Ведь если свекровь с невесткой две недели живут в мире, близится или конец времен, или большой скандал. Зная Глэдис, Арно предпочел бы конец времен.

Клэра не любила осень, хотя и без особых причин. Ее жизнь никак не менялась со сменой времен года: что зимой, что летом, одна и та же тоска. И все же осень раздражала Клэру, напоминая, как ей не повезло. Короткая вспышка осенних красок, червонное золото, залитые солнцем теплые дни, а потом – стылый ветер, лед, затянувший лужи, серое небо и никакой надежды – впереди зима. Слуги знали, что как только листья кленов начинают желтеть, от молодой госпожи лучше держаться подальше.

Но этот сентябрь отличался от череды прошедших сентябрей: Клэра жила в своем особом мире, отгородившись от окружающих, вроде бы и рядом, а как за тонкой ледяной стеной. Подойдешь слишком близко – повеет холодом. Впрочем, никто и не пытался подойти, разве что Арно поинтересовался, не захворала ли свояченица, но, услышав, что нет, только пожал плечами.

Клэра не смогла бы сказать, когда в полной мере осознала, что любит. Не влюблена, как в своего несчастного мужа во время стремительного, но неловкого ухаживания восемь лет назад, а любит. Она пыталась бороться с собой, понимая, что ее любовь запретна, опасна, непристойна. И самое лучшее, что она может сделать – забыть, отвернуться, вырвать с корнем. Клэра старалась, впервые в жизни она была готова причинить себе боль ради другого человека. Но не смогла отказаться от любви.

Уходили последние теплые дни, молоденькие служанки каждое утро бегали проверять, насколько крепок лед, схвативший лужи. В тот день, когда он не проломится под ударом каблука, в народе праздновали приход зимы. Жгли палую листву, чем гуще дым, тем больше будет снега, тем обильнее уродится хлеб, вскрывали бочонки осеннего эля и пили у очага, обильно сдобрив медом, варили рассыпчатую белую кашу из дробленой пшеницы и пекли пышные белые караваи, воздушные, как первые снежные хлопья. Праздник считался простонародным, но и на господский стол в этот день подавали блюда белого цвета, а вместо эля после летнего перерыва снова пили горячее вино с пряностями.

Проснувшись, Клэра распахнула окно и вдохнула холодный воздух. Так дальше нельзя, она не выдержит, да и чего ради мучить себя? Из-за брачной клятвы? Слова остаются словами, даже если сказаны у алтарей, если сердце мертво. Хранить верность в таком брачном союзе, как у нее с Эльвином – вот где подлинное богохульство! Сегодня она исповедуется… и будь что будет. Но женское естество подсказывало: не бойся, все закончится счастливо. Кто, в здравом уме, откажет тебе в любви? Только слепец. А слепцов с нее более чем достаточно.

Клэра подошла к зеркалу: она по-прежнему красива. Даже Глэдис признавала, что ее невестка хороша собой. Признавала, чтобы тут же поставить в вину. Если муж ослеп, то жена должна ослепнуть следом, выплакав глаза от горя. А еще лучше уморить себя голодом. Только что-то сама вдовствующая графиня не последовала в могилу за нежно любимым супругом. Чужие огрехи всегда заметней собственных грехов!

Но если раньше одной мысли о свекрови было достаточно, чтобы на весь день испортить Клэре настроение, сегодня она только улыбнулась своему отражению: торжествует тот, кто дерзает, а дорогая свекровь давно уже способна только шипеть, весь яд пересох. И Аред с нею.

В часовне догорали свечи, утренняя служба закончилась час назад, но Адан освободился только сейчас и, не дожидаясь, пока станет темно, принес охапку новых свечей. Клэра бесшумно подошла сзади и взяла у него половину связки. Они двигались вдоль стен, навстречу друг другу, зажигая фитили. Возле алтаря они остановились, лицом к лицу. В часовне сразу стало светло и жарко, Клэра почувствовала, как по спине стекает предательская струйка пота, но заставила себя улыбнуться: это не страх, просто платье шерстяное, слишком теплое.

Адан улыбнулся в ответ:

– Всегда любил зажигать свет, даже если можно просто раскрыть ставни. Чувствуешь себя волшебником, только что было темно, а в следующий миг – светло, все видно. Вот правда тени по стенам…

– Адан, – Клэра больше не колебалась, – мне нужно исповедоваться. Очень нужно.

Жрец покачал головой – он ждал этой минуты уже давно, пожалуй, с того мига, как услышал ее тихие слова: «не оставляйте меня одну». Ждал, но надеялся, что этого все-таки не произойдет, и ему не нужно будет говорить «нет». Он ведь скажет «нет», не так ли?

– Не стоит, ваша светлость, я не думаю, что вы успели настолько согрешить после последней исповеди, – он попытался отгородиться титулом, заранее зная, что это не поможет.

– Клэра, – мягко поправила она, – Клэра. В этом замке слишком много «светлости» и без меня.

– Я не хочу, чтобы вам потом пришлось сожалеть, Клэра, – он послушно повторил ее имя.

– Об этом нужно было думать раньше. Я ведь уже согрешила. В мыслях. Отступать некуда, – она смотрела ему в глаза, не отводя взгляд.

Адан хотел ответить: «Но я нет», но не смог солгать. Видит Эарнир, если, конечно, его когда-либо интересовал наглый мальчишка, присвоивший право говорить от имени бога, он не хотел эту женщину. Эарнир не требовал от жрецов целомудрия, запрещая лишь вступать в брак, но Адан никогда не чувствовал в себе призвания к этому способу служения. Каждую женщину он почитал сосудом, который в свой час и черед заполнит бог плодородия, но не знал вожделения.

Еще во время учебы знатные дамы-благотворительницы обращали внимание на ясноглазого послушника, но он старательно не понимал их намеков, а став жрецом, покинул столицу. Он не желал Клэру, но хотел, чтобы она пришла к нему. Она единственная видела в нем прежде всего человека, а уже потом – жреца. Нуждалась в его тепле, в его словах, а не в божественных истинах. Он, как никто другой, знал, в какой грязи душа этой женщины, скорее проскребешь до дыр, чем отчистишь, но был готов попытаться. Не из любви, из благодарности за то, что она выбрала его.

Быть может, полюбив, она исцелится – он убеждал он себя. Если малым грехом спасаешь человека от большего, разве можно поступить иначе? Если его любовь единственный путь исцелить Клэру, вернуть ей прирожденную доброту и искренность, он даст ей любовь. Она ведь даже не догадывается, что подлинная любовь свершается не на ложе, а в сердце, соединяя две ипостаси в одну, как у Семерых. Если всю жизнь утолял жажду вином, чистая вода покажется пресной, понадобится время, чтобы объяснить ей. Клэру нужно лечить, женщина, не любящая даже своих детей, больна. Он улыбнулся и положил руку ей на плечо: