Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 13

– Блюститель, отсюда рождается вопрос…

Карос Инвиктад усмехнулся: – Обладаю ли я уверенностью? Или на самом деле меня осаждают вопросы, сомнения, я тону в необузданных потоках сложностей? – Он помолчал, потом продолжил: – Я придерживаюсь всего одной уверенности. Сила формирует лик мира. Сама по себе она ни плоха, ни хороша; это лишь инструмент, которым владелец переделывает все вокруг, чтобы оно служило его личным… прихотям. Разумеется, применять силу – значит рождать тиранию, будет ли она тонкой и мягкой или грубой, жестокой. Показывать силу – политическую, семейную, любую – означает угрожать ее применением. Против всех, кто дерзает сопротивляться. Пусть они знают: когда сила потребуется, ее применят. – Он махнул рукой: – Слушай того человека. Он делает мою работу за меня. В темницах сокамерники услышат его бредни, и некоторые присоединятся, образуя хор – охранники заметят одного или двух, запишут – я каждый день перечитываю эти списки, ибо в нем те, на ком можно сыграть. А вот те, что молчат и отворачиваются – они попадут в список на казнь.

– Итак, – ответил Ятванар, – пусть себе пищит.

– Да. Ирония в том, что он действительно наивен – хотя не в том смысле, какой вложил в это слово ты. Его полная уверенность выражает полное невежество. Еще большая ирония: края политического спектра являют полное совпадение в целях и методах, даже в привычках последователей. Злоба по отношению к отрицателям, готовность проливать чужую кровь ради своих целей, готовность до последнего защищать свою точку зрения. Ненависть ко всем, кто выказывает сомнения. Ведь скептицизм маскирует презрение – а быть презираемым теми, кто ни во что не верит, Ятванар, значит получить самую глубокую и болезненную рану. Итак, мы держимся за уверенность, и потому нам придется искоренить всех, задающих вопросы. Увы и ах, но я получу такое удовольствие…

Танал Ятванар промолчал. Его осадила буря подозрений, но ни одно он не мог поймать и ясно сформулировать.

Карос Инвиктад сказал: – Ты слишком быстро судишь, не так ли? Да, ты показал очень многое одним пренебрежительным высказыванием. Признаю, моя инстинктивная реакция позабавила меня самого. Наивность. Возьми Странник, хотел бы я сорвать с плеч твою голову, как болотной мухе. Хотел бы я показать тебе настоящее презрение. Моё. К тебе, к твоему сорту людей. Хотелось бы содрать с твоей рожи пренебрежительную гримасу и пропустить через мясорубку. Думаешь, тебе известны все ответы? Наверное, думаешь – если верить словам. Что же, жалкая мелкая тварь, однажды неуверенность постучится к тебе в дверь, заползет в горло. Поглядим тогда, кто придет к финишу первым – смерть или смирение. В любом случае ты заслужишь у меня миг сочувствия; именно в этом наша разница, не так ли? Посылка прибыла сегодня, да?

Танал мигнул. «Погляди-ка, ты кровожаден не меньше, чем я». Кивнул: – Да, Блюститель. Новая головоломка для вас.

– Превосходно. От кого?

– От анонима.

– Весьма интригует. Это часть загадки – или боязнь, что я решу головоломку, едва взглянув? И как прикажешь отвечать на такой вопрос? Где она?

– Должны были доставить в вашу контору, господин.

– Хорошо. Пусть человек внизу орет до полудня. Потом снова отведите его вниз.

Танал поклонился уходящему с балкона Каросу. Выждал сотню ударов сердца и тоже ушел.

Вскоре он спустился на самый нижний уровень древней темницы, по спиральным лестницам, по коридорам, мимо камер, что не использовались сотни лет. Недавнее наводнение затопило и этот уровень, и тот, что сверху; воду успели откачать, но остался слой густого ила. В воздухе воняло затхлой влагой. Танал Ятванар захватил лампу и сейчас спускался по наклонному переходу, пока не оказался у камеры, некогда служившей для допросов. Загадочные, покрытые ржой механизмы валялись на плитах пола, крепились на стенах; в середине на толстых цепях висела рама размерами с кровать.

Напротив входа была ниша, заполненная разнообразными кандалами и цепями – все они могли быть при помощи храповика втянуты в стену. Рама висела наклонно, так что привязанная к ней женщина смотрела в нишу. Именно ее Танал должен освободить.

Женщина не спала. Заметив свет, она отвернула лицо.

Танал поставил лампу на заваленный орудиями пытки стол. – Пора есть, – произнес он.

Узница промолчала.

«Уважаемая ученая. Поглядите на нее сейчас!» – Все твои напыщенные слова… В конце они оказались столь же легкими, как пыль на ветру.

Ее голос был хриплым, каркающим: – Надеюсь, коротышка, однажды ты ей задохнешься.

Танал улыбнулся: – Вряд ли. «Хотела уязвить меня? Жалкое усилие». Он прошел к сундуку у дальней стены. На нем пылились пыточные шлемы, но Танал сбросил эти череподавки, уставив поверхность флягами с водой и мисками с сухой пищей. – Нужно приказать, чтобы принесли лохани и мыльную воду, – заявил он, начиная готовить похлебку. – Ты не могла не облегчаться, но вонь и пятна меня все равно бесят.

– Ого, я так тебе ненавистна?

Он поглядел на нее и улыбнулся: – Джанат Анар, старший лектор в Академии Имперского Обучения. Увы, ты мало что поняла в путях империи. Хотя могут возразить, что теперь, здесь, ты научилась многому.

Женщина изучала его. Взгляд казался странно суровым на разбитом лице. – Со времен Первой Империи до сих дней, коротышка, бывало немало наглых тираний. То, что нынешние поработители из Тисте Эдур, мало что значит. Настоящее порабощение исходит от вас. Летерийцы против летерийцев. Более того…

– Более того, – передразнил ее тон Танал, – Патриоты покажутся даром милосердия по сравнению с нравами Эдур. Лучше мы, чем они. Мы не хватаем всех без разбора; мы не караем за невежество; мы не требуем выкупа.

– Дар? Ты так действительно думаешь? – ответила Джанат, не отрывая от него взора. – Эдур ничего нам не уступят. Их вожак неистребим, так что их господство абсолютно.

– Высокородный Эдур посещает нас почти каждый день…

– Чтобы держать вас в рамках. Тебя, Танал Ятванар, не твоих пленников. Тебя и безумца Кароса Инвиктада. – Она склонила голову к плечу. – Интересно, почему организации вроде вашей неизбежно наполняются жалкими отбросами общества? Слабоумными извращенцами и психами. Разумеется, жестокими словно дети. Уверена, о твоем жалком детстве можно было бы рассказать немало ужасного. Сейчас в твоих руках власть и о, как ты заставляешь нас страдать!

Танал поднес ей еду и фляжку с водой.

– Ради Странника, – пробормотала она, – хотя бы руку отвяжи, и я поем сама.

Он встал рядом. – Нет, мне нравится вот так. Ты чувствуешь стыд, ведь тебя кормят как ребенка?

– Чего тебе нужно? – спросила Джанат, когда он откупорил флягу.

Поднеся горло сосуда к потрескавшимся губам, он напоил женщину. – Я вроде не говорил, что мне чего-то нужно.

Она дернула головой, закашлялась; вода брызнула на грудь. – Я призналась во всем, – сказала она вскоре. – У тебя есть мои записи, мои изменнические лекции о личной ответственности и необходимости сострадания…

– Да, твой моральный релятивизм.

– Я отрицаю понятие релятивизма, коротышка – но ты ведь не потрудился прочитать лекции. Элементы культуры не оправдывают и не поощряют самоочевидные несправедливость и неравенство. «Статус кво» – не святыня, не алтарь, который нужно украшать потоками крови. Традиция и привычка – не аргумент…

– Во имя Белого Ворона! Женщина, ты воистину лектор. Без сознания ты была лучше.

– Тогда забей меня до бесчувствия.

– Увы, не могу. Приказано тебя освободить.

Ее глаза сузились. Затем женщина улыбнулась: – Как беззаботна я была…

– Почему это?

– Я почти поддалась. Соблазн надежды. Если ты должен освободить меня, зачем было вообще сюда притаскивать? Нет, я стала твоей личной жертвой, а ты – моим личным кошмаром. В конце связывающие нас цепи будут одинаковыми.

– Психология человеческого рассудка, – ответил Танал, вталкивая смоченный жиром хлеб ей в рот. – Особенно твоего. Итак, ты читаешь мою жизнь так же легко, как свиток. Это должно меня устрашать?