Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 14

Женщина прожевала и с трудом глотнула. – У меня есть более опасное оружие, коротышка.

– И какое же?

– Я скользнула в твою голову. Я вижу твоими глазами. Плыву потоками твоего разума. Я стою там, гляжу на грязное существо, прикованное к ложу насилия. Постепенно начинаю понимать тебя. Это интимнее любовного соития, коротышка, ибо у тебя не остается тайн. Да, если ты уже подумал: я прямо сейчас этим занята. Слушаю свои слова, как ты, чувствую стянувшую твою грудь тяжесть, ощущаю, как под кожей крадется озноб, хотя снаружи ты вспотел. Внезапный страх, когда ты осознал величину собственной уязвимости…

Он ударил ее. Достаточно сильно, чтобы голова врезалась в раму. Кровь потекла изо рта. Женщина закашлялась, сплюнула. Дыхание стало неровным, хриплым. – Продолжим обед позже, – сказал он, пытаясь удалить из голоса все эмоции. – Надеюсь, в предстоящие дни и недели ты вдоволь накричишься. Поверь, Джанат, тебя не услышит никто.

Она издала странный клекочущий звук.

Танал не сразу понял, что это смех.

– Впечатляющая бравада, – сказал он как можно искреннее. – Может быть, я и впрямь тебя освобожу. Пока не решил. Искушение… ну ты понимаешь.

Женщина кивнула.

– Наглая сука.

Она снова засмеялась.

Танал отвернулся. – Не думаю, что оставлю свет, – буркнул он, уходя.

Смех преследовал его, острый, словно осколки стекла.

Искусно изукрашенная, сделанная из тускло блестящего кроводрева карета встала на краю главной улицы Дрены (одно из больших колес попало в сточную канаву). Четыре белоснежных лошади неподвижно замерли, утомившись от необычной для этого времени года жары; их головы поникли в хомутах. Прямо впереди них улица оканчивалась аркой ворот, за которыми начинался многолюдный Главный рынок, обширная площадь, забитая повозками, лотками, гуртами. Всюду сновали люди.

Поток богатства, какофония голосов, мельтешение протянутых или жадно хватающих рук – все это с силой ударило по чувствам Брола Хандара, хотя он был защищен стенками обитой плюшем кареты. Утомительные звуки торговли, хаотическая беготня люда в воротах – все заставляло Смотрителя вспоминать религиозную горячку. Как будто он стал свидетелем безумной версии похорон Тисте Эдур. Вместо женщин, ритмическим ритуальным воем выражающих обузданное горе – погонщики, пихающие одуревших животных в проход. Вместо плеска (это не омытые кровью юноши вспенивают бурные волны дружными ударами весел) – грохот колес, высокие, пронзительные вопли кучеров. Вместо дыма жертвоприношений в погребальных кострах здесь все пропитано тысячами запахов медленной реки. Навоз, конская моча, жареное мясо, овощи и рыба, гнилые кожи миридов, дубленые шкуры родаров; тухлые отбросы, сладкий запашок одурманивающих снадобий.

Летерийцы не бросают в море драгоценных даров. Клыки и кость тюленей сложены на деревянные лотки, выступая, будто зубья некоего пыточного механизма. В других павильонах ту же кость можно увидеть обработанной: тысячи образов, многие являются подобиями религиозных святынь Эдур, Жекков, фентов; другие скорее походят на фигурки для игр. Янтарь для здешних жителей – не святые слезы плененного сумрака, а просто украшение. Само кроводрево превращено в кубки, чаши и даже кухонную мебель.

Или в стенки слишком роскошной кареты.

Через щелку в ставне Смотритель взирал на толпу, снующую туда и сюда по улице. Иногда появлялся случайный Тисте Эдур, на голову выше всех летерийцев; Брол думал, что он может прочитать на его лице одурение, тщательно скрытое высокомерно-отстраненной гримасой. А однажды, на лице хорошо знакомого ему старейшины с окованным браслетами копьем, он увидел отблеск алчности.

Мало кто приветствует перемены, и потому они приходят медленно и тайно. Верно, летерийцы испытали горечь поражения армий, убийство короля, приход новых правителей… но даже такие крутые перемены оказались не такими уж катастрофическими. Плетение, связывающие летерийцев в народ, оказалось прочным и – Брол хорошо это понимал – гораздо более упругим, чем казалось на первый взгляд. Но больше всего его тревожило то, с какой легкостью плетение захватывало всех, кто вторгался в его сердцевину.

В его касании яд, не смертельный, но заразительный. Сладкий… но все же, в конце концов, гибельный. Яд происходит от… удобств. Да, он видит, что удобства доступны вовсе не всем, скорее немногим. Богачи выставляют достаток напоказ, что затрудняет понимание факта: они составляют явное меньшинство. Но он также понимает, что различия необходимы. Не всякому дано быть богатым. Система не потерпит равноправия, ибо сила и даваемые ей преимущества основаны на своей противоположности. Неравенстве. Иначе как стяжать силу, как показать ее ценность? Чтобы были богатые, нужны бедные, и бедных должно быть больше.

Простые правила, их понимание дается простым наблюдением. Брол Хандар не был мудрецом; он напоминал себе об этом каждый день по прибытии Смотрителем в Дрену. Не имел он и особого опыта управления – но даже скудных навыков оказалось вполне достаточно для исполнения новых обязанностей.

Фактор Летур Аникт вел необъявленную войну против племен на границе, использовал имперские силы для приобретения все новых имений. Для кровопролития нет разумной причины: его цель – просто личное обогащение. И все же Брол не знал, что с этим делать; не знал даже, стоит ли делать хоть что-то. Он подготовил обстоятельный доклад Императору, приложив множество документов, описывающих ситуацию в Дрене. Доклад оставался под рукой, ибо Брол начинал подозревать: отправленный в Летерас, он не достигнет глаз Императора или его эдурских советников. Казалось, канцлер Трайбан Гнол лично заинтересован, даже состоит в союзе с Летуром Аниктом – значит, возникла обширная сеть власти, скрытая под поверхностью и процветающая независимо от правящих Эдур. Ему ясно видимо одно звено – связанное с ассоциацией богатейших семей, Советом Вольности. Может быть, эта организация является сердцем тайной силы. Но он не уверен.

Брол Хандар, благороднорожденный из второстепенного семейства Эдур, ставший Смотрителем маленького города на отдаленном краю империи, хорошо понимал, что не посмеет бросить вызов такой силе, как Совет Вольности. Он даже начал думать, что племена Тисте Эдур, рассыпанные по просторам этого государства, стали лишь мусором на поверхности ленивой, глубокой реки.

Да, есть Император.

Который, вроде бы, сошел с ума.

Он не знает, к кому прибиться; не понимает, опасно ли творящееся перед его очами.

Брол вздрогнул, расслышав новый шум у ворот. Склонился к окну, устремив взор сквозь щели.

Арест. Люди быстро разбегались от двух ничем не примечательных летерийцев, с двух сторон прижавших жертву к створке ворот. Не было ни громких обвинений, ни испуганных жалоб. Молчание, разделяемое истопатами и их пленником, почему-то потрясло Смотрителя. Словно подробности никому из них не интересны.

Один из агентов обыскал задержанного, оружия не нашел. Второй агент прижимал мужчину к деревянной створке, а первый снял кожаный кошель с пояса и начал вытряхивать его. Лицо пленника вдавилось в барельеф, украшавший широкий квадратный столб. Изображения показывали некие славные времена Летерийской державы. Брол подозревал, что никто из участников сцены не заметил иронии. Обвинение будет обычным. Подстрекательство. Но против кого? Не против присутствия Тисте Эдур – оно ведь неизбежно, и Брол Хандар не слышал ни об одном случае реального недовольства. Итак… против кого, чего? Должники были всегда, некоторые бежали от кабалы, но немногие. Существуют секты, призывающие к политическому или социальному протесту; большинство привлекают в члены выходцев из бесправных, подъяремных племен – фентов, нереков, Тартеналов и так далее. Но после завоевания многие секты распались или бежали за пределы Империи. Подстрекательство. Обвинение, которое никто не решится оспорить вслух. Но где-то же должен существовать список разрешенных убеждений, идей и вер, составляющих «истинное учение». Или у них принято что-то более хитрое?