Испытай себя - Френсис Дик. Страница 45

—  — Здесь вы ошибаетесь, — упрямо возразил Тремьен. Дун бросил на него долгий внимательный взгляд, за тем перевел его на меня. — А что думаете вы, сэр?

— Я не думаю, что мистер Гудхэвен что-либо совершил.

— Ваше заключение основывается на десяти днях знакомства?

— Да. Впрочем, уже на двенадцати днях. Дун долго о чем-то размышлял, затем медленно спросил меня:

— Лично вы имеете какое-либо мнение относительно того, кто убил девушку? Мой вопрос касается только ваших ощущений, сэр, поскольку, полагаю, что если бы вы имели на этот счет твердое мнение, то, несомненно, сообщили бы его мне, не так ли?

— Несомненно. Но никаких ощущений либо интуитивных догадок у меня нет, кроме разве того, что, я полагаю, это сделал кто-то, не связанный с этими конюшнями.

— Она работала здесь, — сухо напомнил Дун. — Большинство убийств так или иначе связаны с местом проживания.

Он вновь долго и многозначительно смотрел на меня, затем продолжил свою мысль:

— Ваша лояльность по отношении к здешним обитателям, сэр, делает вам честь, но лично я сожалею об этом. В этом доме вы единственный мужчина, которого никак нельзя привязать к убийству девушки, и я бы с удовольствием выслушал вас, однако только при том условии, что вы будете называть вещи своими именами и зрить в корень. Вы поняли, мою мысль?

— Вполне, — ответил я, хотя был несколько удивлен.

— А вы спрашивали мистера Гудхэвена о том дне, когда он отправился на скачки один, без жены? — требовательным голосом прервал нашу беседу Тремьен.

Дун кивнул.

— Он отрицает, что в тот день произошло что-либо из ряда вон выходящее. Но в его положении это вполне естественно...

— Не желаю больше возвращаться к этой теме, — отрезал Тремьен. — Вы нагромоздили здесь целую кучу вздора.

— Личные вещи мистера Гудхэвена были найдены в непосредственной близости от убитой, — флегматично заметил Дун. — Плюс к тому она носила его фотографию — а это уже не вздор.

После этого мрачного напоминания в абсолютнейшей тишине Дун молча ретировался; Тремьен же, очень взволнованный, заявил, что намерен поехать в поместье Гудхэтвенов, чтобы как-то их успокоить.

Тремьен, видимо, еще не успел добраться до них, поскольку позвонила Фиона. Трубку снял я.

— Ди-Ди, сославшись на недомогание, уже ушла.

— Джон! — воскликнула она. — Где Тремьен? Дун держит путь к вашему дому.

— О боже. Вы не представляете, как все это ужасно! Дун считает... Он говорит...

— Дун уже посетил нас и обо всем рассказал.

— Этот инспектор подобен бульдогу, — ее голос дрожал от волнения и отчаяния. — Гарри сильный, но этот... этот огневой вал сметет и его.

— Он отчаянно боится, что вы начнете сомневаться в его невиновности, — предупредил я.

— Что? — поразилась она. — Никогда. Ни на минуту.

— Тогда убедите его в этом.

— Разумеется, — она сделала небольшую паузу. — Кто это сделал, Джон?

— Не знаю.

Но вы узнаете. Вы видите, то, чего не замечаем мы. Тремьен говорит, что вы все понимаете без объяснений, причем понимаете лучше и глубже любого другого человека. Гарри же сказал мне, что это объясняется вашими личностными качествами, в которых вам отказала его тетка, Эрика Антон, проницательность через воображение или что-то в этом роде.

Оказывается, моя персона была темой дискуссии. Странное чувство.

— Возможно, правда будет не очень приятной, — ответил я.

— Ох, — в ее крике я уловил нотки того, что она не полностью отвергает версию Дуна. — Джон... спасите нас всех.

Не дожидаясь ответа, Фиона повесила трубку. Какой реакции она ожидала на свою необычную просьбу? Я всерьез задумался, чего они от меня ждут, в качестве кого рассматривают: то ли в качестве благородного странника, способного решить все их проблемы, подобно тому как это делалось в классических вестернах, то ли в качестве обычного средненького писателя, случайно оказавшегося в их I обществе и которому можно, по крайней мере, плакать в "жилетку.

Газеты за вторник пестрели сообщениями об убийстве со ссылками на всевозможные источники. Судилище общественного мнения было в полном разгаре, причем все утверждения, претендующие на право и закон, прикрывались избитым словом «вероятно», однако основной смысл всех этих заметок сводился к одному: Гарри Гудхэвен переспал с потерпевшей, она от него забеременела, и он, будучи «хорошим семьянином», постарался избавиться от нее, поскольку, лишившись жены, ему пришлось бы расстаться с привычным образом жизни и влачить жалкое существование.

Газеты, вышедшие в среду, по мнению Гарри, были еще хуже, — сообщения, содержавшиеся в них, буквально приковывали его к позорному столбу.

Он позвонил мне вскоре после ужина.

— Вы уже читали эти треклятые комментарии в прессе?

— Читал.

— Вы не будете возражать, если я заеду за вами и мы совершим небольшое путешествие?

— Конечно, приезжайте.

— Прекрасно. Буду через десять минут.

Без особых угрызений совести я отложил работу лад биографией Тремьена. За эти две недели из четырех, предусмотренных нашим договором, я набрался достаточно опыта, чтобы бросить работу на половине страницы, особенно если для этого были достаточные основания.

Гарри приехал на БМВ, точной копии автомобиля Фионы. Я сел рядом с ним. На его лице я заметил несколько новых морщин, по напряженности шеи и пальцев нетрудно было судить о его внутреннем состоянии. Это так называемое общественное мнение, мнение черни, довело его до жуткого состояния: он похудел, светлые волосы приобрели какой-то землистый оттенок, голубые глаза поблекли.

— Я благодарен вам, Джон, — сказал он. — Проклятая жизнь.

— Хочу сказать вам одну вещь, — сделал я попытку успокоить его. — Дун уверен, что в этом деле не все ясно, иначе он вас уже давно взял бы под стражу.

Я устроился поудобней и застегнул ремень безопасности.

Он взглянул на меня, выжал педаль сцепления и газанул.

— Вы так думаете? Он постоянно ходит и ходит. Каждый день. И каждый день прибегает к новым уловкам, к каким-то неуклюжим, будь они прокляты, косвенным уликам. Он обкладывает меня флажками, как волка.

— Он пытается вывести вас из себя, сломить вашу нервную систему, — предположил я. — Если он вас арестует и предъявит обвинение, то газеты сразу потеряют к вам интерес. Поэтому он выжидает — может быть, кто-нибудь что-то припомнит, а вы из-за этих газетных инсинуаций к тому времени сломаетесь и наговорите на себя. Мне даже кажется, что он не против утечки информации — пусть газетчики раскопают сами место, где были найдены останки, — и только тогда он сделает официальное заявление. Я не удивлюсь, что он уже выдал пару намеков на этот счет, — вполне в его духе.

Гарри развернул машину в направлении Ридинга, выбрав дорогу, лежащую через холмистую местность и ведущую к Квиллерсэджским угодьям. Меня это несколько удивило, но прямого вопроса я не задал.

— Вчера, — с горечью в голосе сообщил он, — Дун спросил меня, во что была одета Анжела Брикел. Об этом же писали все газеты. Он также спросил меня, сама ли она, без принуждения, раздевалась. Я готов был удушить его... Боже, что я говорю? — Мне сесть за руль? — спросил я.

— Что? О, да. Мы чуть не врезались в столб... Я не заметил его. Нет, со мной все в порядке. Действительно, я в норме. Фиона говорит, чтобы я не поддавался на его запугивания, она была прекрасна, просто великолепна, но он пугает меня, и я ничего не могу с этим сделать. Он задает свои убийственные вопросы таким невинным тоном... "А раздевалась она без принуждения? " Что я мог ответить? Меня же там не было.

— Вот вам и ответ.

— Он не верит мне.

— Он не уверен. Что-то его беспокоит. — Лучше бы он беспокоился о спасении своей души.

— Его преемник может быть хуже. Признание для него может оказаться выше правды. Дун, по крайней мере, попытается докопаться до истины.

— Неужели он вам приятен? — сама эта идея была ему не по душе.

— Скажите ему спасибо. И радуйтесь, что пока еще на оде, — посоветовал я и после паузы перевел разговор на другую тему. — Почему мы едем этим путем? Мой вопрос удивил его: