Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ) - Семенова Вера Валерьевна. Страница 17

— Мы во многом похожи, — произнесла она по-прежнему хрипло, неотрывно глядя ему в глаза.

На мгновение ей показалось, будто он понимает, что она имеет в виду. Будто он впитывает все ее мысли с ее запрокинутого лица, и что отныне слова между ними совершенно необязательны.

— Будьте осторожны, Гвендолен, — сказал наконец Баллантайн, легко погладив ее пальцами по щеке. — Постарайтесь не попадаться на глаза воинам Провидения… по крайней мере, некоторое время. И сейчас вам лучше побыстрее уйти отсюда. Вы же можете… как-то по-своему.

Она кивнула, сразу поникнув, но послушно дернула завязку плаща, скрывающего крылья, и обмотала ткань вокруг пояса, чтобы не мешала во время полета. Единственное окно выходило во внутренний двор, но мельком взглянув в него, Гвендолен поняла, что ей будет достаточно легко перебраться на соседний скат крыши, а оттуда сразу взлететь. Крылья она по-прежнему держала плотно сложенными и пододвинулась к подоконнику боком, стараясь не поворачиваться к Баллантайну спиной.

Все-таки он был человеком. А она с закрытыми глазами могла представить, как меняется лицо каждого, кто видит ее с развернутыми крыльями. Пусть он лучше многих и сумеет скрыть свое отвращение, но ей не выдержать даже тени, мелькнувшей на его лице.

Он продолжал внимательно глядеть на нее, чуть наклонив набок голову.

— Могу я вас попросить… сьер Баллантайн, — сказала она наконец, — отвернитесь.

Неожиданно улыбка пробежала по его губам — та самая, которую она привыкла считать своей.

— Вы собираетесь сделать что-то неприличное?

— Я буду взлетать, — выдавила она.

— Вы не сможете взлететь, если на вас смотрят? Это какая-то магия крылатых?

— Люди… считают это безобразным, — сказала Гвендолен, упрямо выпятив губу.

— Может быть, я окажусь небольшим исключением? Которое, к сожалению, — он вздохнул, — не изменит общего правила.

Гвендолен закусила губы, словно заранее готовясь к удару боли, и легко вскочила на подоконник. Крылья радостно развернулись за спиной — каждая мышца ликовала, что можно наконец обрести свободу. От смешанного чувства облегчения и тоски Гвендолен зажмурила глаза. Большие, распахнутые над кабинетом, полыхающие на солнце красным золотом крылья соперничали по яркости с пришедшими в окончательный беспорядок волосами. На их фоне странно смотрелось побледневшее круглое личико с плотно стиснутыми черными ресницами. Концы крыльев слегка дрожали — то ли рвались в полет, то ли выдавали волнение своей обладательницы.

Нельзя сказать, что лицо Баллантайна не изменилось — на нем появилось мечтательное, почти мальчишеское выражение. Теперь он смотрел на нее снизу вверх, широко распахнув глаза.

— Вы очень красивы, Гвендолен, — произнес он медленно.

Она неверяще приоткрыла глаза и растерянно моргнула.

— Скажите… — он пожал плечами, словно удивляясь сам себе. — Почему вы не хотите уезжать из Тарра? Наверно… из-за того молодого книжника… Логана, я прав?

Он то хмурился, то усмехался, но ей вдруг показалось, что ему это почему-то важно.

— Тарр — самый лучший город на земле, — сказала Гвендолен, прижимая руки к груди. Голос ее прозвучал почти с отчаянием.

— Хм. — Баллантайн даже на секунду растерялся, — я всегда считал себя одним из самых больших патриотов своего города… но, как видно, ошибался.

— Самый лучший город, — продолжала Гвендолен с легким надрывом. На мгновение ей показалось, что воздуха в груди не хватит, и она судорожно вдохнула. — Потому что здесь… хоть иногда… на минутку… иногда даже несколько раз в день, когда особенно везет… я могу…

— Можете — что?

— Посмотреть на вас!

Крылья резко хлопнули, и поднявшийся в кабинете ветер смахнул со стола бумаги с двумя злополучными приказами. Но Эбер ре Баллантайн не спешил их поднимать. Он стоял возле стола, опустив голову и опираясь обеими руками о толстую резную доску. В сторону еще различимого в ярком небе, закладывающего вираж над крышами крылатого силуэта он так и не обернулся.

— А в пасть-то дадут чего засунуть? — мрачно спросил Дагадд, опираясь на перила галереи над парадным залом Губернаторского дворца.. — Или так и будут тереться весь вечер?

Внизу, прямо под ними, кружились, шептались, смеялись, раскланивались бесчисленное количество пар — наверно вся публика высшего света в Тарре, и даже те, кого обычно причисляли к людям второго сорта. Для создания толпы сегодня пригласили даже их. Хотя повод был не совсем значительный — всего лишь День основания валленского протектората, но чтобы загладить впечатление от недавней битвы в порту, канцелярия губернатора не поскупилась на пышное празднество в честь своих союзников. Правда, большая часть сегодняшнего пира все равно была сделана на валленские деньги.

Гвендолен это знала лучше прочих, потому что имела непосредственное отношение к его устройству. Когда она увидела растерянный взгляд Баллантайна, поднятый от чтения приказа о том, что организовать бал поручается его канцелярии, состоявшей из старого глуховатого счетовода и пылкого молодого человека, который был готов перенести центр мира ради обожаемого начальника, но хорошо разбирался только в морских картах, и то исключительно в теории — одним словом, она поняла, что это ее шанс. По крайней мере, три недели потом она прожила в каком-то сладостном бреду, имея возможность каждый день входить к нему в кабинет и длинно рассказывать про списки приглашенных, меню ужина, расположение цветочных гирлянд и цвет камзолов на прислуживающей челяди. Постепенно ее саму захватило это странное занятие — собрать в одном месте толпу людей и сделать так, чтобы они смотрели то, что ты им хочешь показать и делали то, что ты предложишь им сделать. В какой-то степени они сейчас все зависели от нее, спрятавшейся за перилами галереи, но постоянно следящей за тем, как постепенно разворачивается придуманное ею действо, словно распускается огромный цветок. И никто из таррских дворян или купцов, с наслаждением пробующих редкие заморские напитки по рецептам первых валленских мореплавателей или хлопающих затейливо разодетым танцовщицам, не подозревал, что на самом деле их развлекает чуть мрачноватая и язвительная крылатая девушка. Наверно, многие из них поперхнулись бы вином или положили бы обратно надкушенный фрукт, если бы узнали об этом. А с бродячими актерами, поставщиками зелени, цветочницами и поварами оказалось общаться на удивление просто — все они смотрели скорее на монеты в ее руках, чем на подозрительные контуры сложенных крыльев, угадывающиеся под плащом, и даже если о чем-то думали про себя, то пошевеливались хоть хмуро, но довольно быстро.

— Слышишь, Луйг? — поняв, что не дождется ответа, Дагадд пихнул локтем в бок своего друга. Тот с восторгом, даже чуть приоткрыв рот, смотрел на жонглирующих огнем темнокожих эбрийцев, раздетых до пояса и в татуировках. — Чего она полоскала про оленя на вертеле?

— Скажите, милая Гвендолен, как я мог прожить несколько лет бок о бок с ним? — отозвался Логан недовольно. — Все наши невеликие заработки уходили на его ужин. Иногда я удивляюсь, почему он до сих пор не съел меня в приступе голода.

— Мне кажется, там внизу есть гораздо больше других достойных кандидатов на его ужин, — пробормотала Гвендолен. — Если хочет, может начать с них в качестве закуски, пока дожидается своего оленя.

Она еще раз взглянула вниз и еле слышно вздохнула. В парадном зале все совершалось по плану и вовремя, и даже беспокоившие ее музыканты были сравнительно трезвыми и фальшивили незаметно. Но некоторые вещи были совсем неправильными.

Во-первых, как всегда незаметная, но ощущаемая в толпе, выныривающая среди танцующих фигура Энгинна. И довольно много офицеров службы Провидения, с равнодушным видом наблюдающая за пирующими. Провидение подчеркивало свое присутствие и то, что они всегда обо всем помнят.

А во-вторых — и для нее в этот момент это было более важным — худая темноволосая женщина с бледным и каким-то озабоченным лицом, стоявшая под руку с Баллантайном. Она смотрелась неожиданно старше его — может быть, потому, что он выглядел слишком молодо — но не настолько, чтобы быть ему матерью, и слишком непохоже, чтобы быть сестрой. Кроме того, в ее движениях и взгляде читалась уверенность собственника. В основном они весь вечер были заняты тем, что раскланивались и перебрасывались словами с бесконечно подходящими к ним другими парами, с некоторыми причем как со старыми знакомыми. Зачастую Эбер увлекался и начинал вести длинные и горячие беседы, особенно с валленскими купцами и капитанами нескольких оставшихся в порту кораблей. Тогда женщина равнодушно смотрела в сторону, чуть поджав губы. С галереи было трудно как следует разглядеть черты ее лица, они были правильными и скорее красивыми, но она вряд ли производила впечатление человека, с которым хочется подольше поговорить.