Великий магистр (СИ) - Грушковская Елена. Страница 6

— Лучше бы тебе пойти спать, дорогуша. А с Авророй и я бы посидела.

— Ничего, всё нормально, — настаиваю я. — Я хочу побыть с мамой.

— Ладно, так уж и быть. Вот, на всякий случай. — Гермиона вручает мне шприц-ампулу со спиртом. — Если Аврора вдруг снова перевозбудится.

Мама спит, хотя со стороны её сон выглядит почти как смерть. В «склепе» так холодно, что приходится сидеть в шубе, но я всё равно зябну. Осторожно дотрагиваюсь до руки мамы… Ледяная.

Минуты тянутся, стены молчат, свечи потрескивают. Я бы не отходила от мамы всю ночь, но этот холод, кажется, способен проникать до самого сердца. Ещё чуть-чуть — и я превращусь в кусок мороженого мяса. Может, всё-таки сдать пост Гермионе? Однако едва успев об этом подумать, я краем глаза замечаю в сводчатом дверном проёме фигуру Ганимеда.

С загадочной (как ему кажется, а по мне — плотоядной) улыбкой он делает пару шагов и останавливается. Чёрт, это мне совсем не нравится. Стараясь не подпасть под чары его гипнотического взгляда, придвигаюсь ближе к маме — инстинктивно, будто ища у неё, спящей, защиты.

— Моя прекрасная юная леди, не слишком ли холодно вам здесь? — раздаётся его вкрадчивый негромкий голос. — Не желаете погреться немного? Я мог бы проводить вас в комнату, где жарко натоплено — специально для вашего удобства. Нам, вы понимаете, холод не страшен, а вот такому хрупкому созданию, как вы, он может и повредить.

— Ээ… нет, благодарю вас, — бормочу я. — Мне не холодно, спасибо за заботу.

Ганимед, не сводя с меня немигающего взгляда, приближается ещё на шаг.

— Вам меня не обмануть, юная леди… Я прекрасно вижу, как вы замёрзли. Ступайте за мной, я провожу вас в библиотеку.

Сама не знаю, как моя рука оказывается в его холодной ладони, а другой рукой он мягко забирает шприц-ампулу. С этой секунды моя воля отключена, хотя сознание в движущемся теле кричит: «Стой! Что ты делаешь!» Тщетно… Ноги послушно поднимаются по ступенькам, следуя за чёрной бездной глаз хищника.

— Идёмте, дитя моё, ничего не бойтесь, — шелестит в ушах успокаивающий голос, хотя я даже не вижу, чтобы губы Ганимеда двигались.

Библиотека ярко освещена, и в ней действительно довольно тепло. Книжные полки занимают все стены от пола до потолка, возле них стоят высокие лестницы, а посередине помещения на пёстром ковре располагается гарнитур мягкой мебели.

— Это самое тёплое помещение в замке, — поясняет Ганимед, по-прежнему не выпуская ни моей руки, ни моей воли. — Книги, понимаете ли, требуют определённых условий хранения… Здесь поддерживается температура примерно в двадцать градусов, а влажность — на уровне пятидесяти-шестидесяти пяти процентов. — Ганимед чарующе улыбается и добавляет: — Так рекомендуют специалисты. В этой библиотеке хранятся старинные, редкие и очень ценные издания, а потому нельзя допустить их порчи.

Его слова эхом отдаются в моей голове. Так он заливает мне про книги, а сам сантиметр за сантиметром приближается… мягко вползает в сознание и перекрывает ему кислород пушистой удавкой.

— Милая барышня… Позвольте всего один раз, — шепчут его губы возле моей шеи. — Совсем чуть-чуть, всего глоточек… Эта кровь из пакетов… никак не могу привыкнуть. Я не нанесу вам вреда, вы даже не почувствуете…

Зачем он просит разрешения, когда моя воля у него и так на поводке с бархатным ошейником? Его клыки — в миллиметре от моей кожи, и вот-вот…

— Быстро убрал от неё руки и клыки, падаль! — гремит ледяной голос, и Ганимед отшатывается от меня.

Морок соскальзывает с меня шёлковой накидкой, правда бьёт по обнажённым чувствам: меня только что охмурил вампир и чуть не пообедал мной!

А в дверях библиотеки стоит мама. Её лицо — холодная маска, глаза — кусочки голубого льда. Пространство дрожит, и от неё к Ганимеду прокатывается какая-то волна, от которой последний, пошатнувшись, валится на колени. Меня эта волна задевает лишь краешком, но и этого довольно: ощущение такое, будто меня отстраняет сильная рука. Мама не двигается с места и не шевелит даже пальцем, но Ганимед корчится на ковре, будто из него вытягивают кишки.

— Как ты посмел, мразь, протянуть к ней свои лапы? Кто тебе позволял разевать на неё твою вонючую пасть?..

Эти слова, произнесённые ровным, ледяным голосом, бьют Ганимеда, как кнут. Ещё никогда я не видела маму такой страшной, сильной, до жути невозмутимой — и старый хищник, видимо, тоже. Он ползёт к ней на брюхе, как пёс, побитый хозяином, тянет трясущиеся руки, пытаясь обнять её колени, и хрипит:

— Госпожа… Великий Магистр… Аврора… по… по-ща-ди…

— Понял теперь, кто я? Понял, сучье отродье? — Мамин сапог отпихивает его, и Ганимед валится на ковёр, скуля и давясь, но не оставляя попыток поцеловать хотя бы носок этого сапога.

— По… по-нял-госс-по-жжа…

Мама добавляет несколько слов на незнакомом мне языке, сплёвывая их в униженно ползающего Ганимеда, и тот пытается что-то сказать, но слова застревают у него в глотке.

— То-то же, — говорит мама. — Пошёл вон!

Ганимед ползёт на четвереньках к выходу из библиотеки, а мама придаёт ему ускорение пинком под зад и смеётся вслед звонким и холодным, как мартовский ручей, смехом.

Мы остаёмся вдвоём. Я уже готова броситься ей на шею и жду, что она скажет мне: «Куколка моя», — но она говорит только:

— Иди спать. Никто тебя не тронет.

1.11. Тайна белых крыльев

Ганимед Юстина, всё ещё корчась от спазмов в животе, сидел, а точнее сказать, полулежал на кушетке в комнате у своего собрата Канута Лоренции. После нескольких глотков крови из пакета ему чуть полегчало — физически, но то, что он пережил морально, не шло ни в какое сравнение с телесной мукой. Он был унижен, растоптан… просто убит.

— Она выпила настоящую кровь… Кто-то дал ей.

— Но как?! — воскликнул Канут. — Мы же договаривались, что ты подсунешь ей подделку!

— Не знаю, — выдохнул Ганимед, запрокидывая устало голову. — Я изготовил подделку, но… Кто-то подменил её во время обряда на настоящую…

Кровь Первого Великого Магистра была самой ценной реликвией Ордена. Первый Великий Магистр завещал, чтобы сразу же после наступления его смерти (необратимого анабиоза) вся кровь из его тела была спущена, высушена и сохранена для посвящения новых Великих Магистров. Тот, кто был недостоин занять этот пост, погибал от глотка напитка, получаемого путём разведения сухой крови Первого талой водой, — то есть, не выходил из анабиоза, а достойный же называться Великим Магистром пробуждался обновлённым и с удесятерённой силой.

— Неважно… Теперь уже неважно, кто и как это сделал. — Ганимед облизнул посеревшие губы и вперился взглядом в собрата. — Главное — она пришла в себя после крови Первого. И получила силу. А значит, она — наш Великий Магистр. Она… эта девчонка! — Ганимед потряс кулаками. — Просто поверить не могу, что она — достойная! Избранная!

— Значит, всё ж таки не зря у неё белые крылья, — вздохнул Канут, сцепив пальцы в замок на животе. — Такие крылья — знак Великого Магистра.

— Я знаю, — желчно прокряхтел Ганимед, ворочаясь на кушетке и подсовывая себе под спину подушки. — Знаю! Вот только Великий Магистр должен быть РОЖДЁН хищником, а она была обращена… из людей. Вот почему я не верил, что она — будущий Великий Магистр. Да никто не верил в это! А после того, как она попала в Кэльдбеорг, все только уверились в том, что Великой Госпожой ей не бывать… после такого-то! А вот на-поди… и стала. Однако, разрази её гром, как она меня унизила!

При воспоминании о пинке сапогом Ганимед болезненно поморщился и невольно потёр пострадавшее место, а Канут вдруг разразился хохотом. Его и без того маленькие поросячьи глазки превратились в еле заметные щёлочки, а пузо сотрясалось; при этом он широко разевал рот, демонстрируя небольшие и кривые, желтоватые клыки, придававшие ему сходство с кабаном. Ганимед сердито фыркнул, уязвлённый, а Канут добродушно хлопнул его по плечу и сказал: