Внучка берендеева. Третий лишний (СИ) - Демина Карина. Страница 13
– Отчего же воля эта… – злость поднялась со дна души, мутью, гневом огненным, с которым не совладать, – только сейчас известна стала?
– Оттого, что боярыня в ненависти своей, прятала заветную грамоту…
– И не спалила?
– Верно, настолько совести не утратила. – Теперь губы царицыны алые дрогнули, сложились в подобие улыбки. – Или боялась, что Божиня этакого не простит…
…мертвый пепел простит, а грамоту сожженную – нет?
– Думаете, вцепятся в меня и про вас забудут?
– Не наглей. – Легкое движение пальцев, и сила накрыла Арея, сырая, что земля, тяжелая. Того и гляди погребет. – Но нет, не думаю… таких, как ты, сотня нужна, чтобы про меня забыли, да и то… но птичка по зернышку клюет. А одна кость, своре собак брошенная, эту свору надолго занять способна. Так что постарайся, боярин… сделай так, чтобы тебя ненавидели…
Вряд ли сие будет сложно.
– А заодно уж… – Царица пальцами щелкнула, и сила откатилась. Недалече. Арей чувствовал ее спиною, этакую башню гранитную, сложенную из стылого камня. Поведет царица бровью, и обрушится башня, погребет его с головой. – Заодно уж невесту тебе приглядеть надобно…
– У меня есть.
– У тебя будет, – холодно поправила царица. – Возможно. В далекой перспективе. Если все выйдет так, как моим сыновьям хочется. Но пока, если я не ошибаюсь, девушка значится невестой Кирея… я ведь не ошибаюсь?
Кирей, который до того молча держался в отдалении, сказал:
– Нет.
– Вот… а двоемужие у нас как-то не принято…
Вновь усмешка.
С ледком.
С холодком в глазах, в которые глядеться – наглость, и Арей за нее наказан будет. Шатается башня за спиной, шелестят каменья, осыпаясь. Скажи хоть слово…
– А наследнику великого рода негоже без невесты ходить. Мало ли, что случится? Мы не можем допустить, чтобы сей род угас… а потом… пожалуй, я знаю, что делать… Кирей, мальчик мой, ты-то против не будешь? Ильюшка, пожалуй, обидеться способен, а с другой стороны… вы ведь друг с другом хорошо познакомиться успели. Ты ему жизнь спас… а это благодарности стоит, верно?
Нехорошо стало.
– Потому считай сие знаком особой милости. Нам с супругом горько осознавать, что воля нашего верного слуги столь долго не исполнялась. И во искупление, во знак особое милости, мы отдаем тебе, боярин, в жены Любляну Батош-Жиневскую…
Арей рот открыл.
Сказал бы, да… тычок в ребра образумил.
– …и о том, не далее как третьего дня, объявят во всех храмах. Будут звенеть колокола в вашу славу… рад ли ты, боярин?
– Безмерно, – только и сумел выдавить Арей.
…обратно шли тропой обыкновенной. Как обыкновенной… узкая, серая, вновь же, что не по земле ступаешь – по пыли, которая к сапогам липнет. И такая, паскудина, тягучая, что и ногу отрывать от этое дорожки – что из болота тянуть.
Вздыхает земля.
И небо давит.
Мошкой себя чувствуешь, не человеком.
…тропа вывела к стене Акадэмии.
И красного камня сложенная, та показалась столь родной, что Арей едва не расплакался от счастья. Вот же… древняя магия, чтоб ее.
Он заставил себя выровнять дыхание.
И сердце успокоить.
Осадить пламя, которое рвануло, готовое взвиться стеной, выжигая следы чужого прикосновения.
– Ты…
– Хочешь, напьемся? – меланхолично предложил Кирей.
– Ты знал?
– Догадывался. – Он поморщился. – Не спеши биться головой о стену, племянничек… помолвка – это еще не свадьба, хотя…
Он замолчал и, вздохнув, повторил:
– Все ж давай напьемся. Я тут кабак один знаю… хорошее местечко…
– Ты ж говорил, что нельзя мне…
– Иногда можно. И нужно.
Арей только и смог, что кивнуть.
…дымно. Чадно. Низкий потолок из засаленных балок. Грязная солома на полу. Тесно. Людей, что сельдей в бочонке. И мнутся, трутся, задевают друг дружку локтями.
Разные.
Вот купец в уголке чарку за чаркой опрокидывает, занюхивая мутный самогон соленым огурчиком. А слезы, что на глазах высыпают, смахивает клочковатою седой бородой.
Что за горе с ним приключилось?
А парочка молодцев в темном углу затаились, только глазища зыркают. Рожи самые что ни на есть висельные. Прибрали бутыль мутного первача да пару яиц крутых на закуску.
– …ты не подумай, ничего личного, дело даже не в тебе. – Кирей тут, что рыба в воде. И никого-то не смущает нездешний вид его, одежда богатая. Кошель кинул корчмарю, тот и рад стараться. Тот и старается. За стол вон почти чистый усадил, крепкий, дубовый. Такой от пола оторвать постараться надо бы. Да и вовсе в корчме этой мебель тяжеленная.
Не для мордобою.
– …ты просто так, к слову пришелся… к делу, точнее. Удобный кандидат. До того удобный, что просто как нарочно создан… пей.
Арей поднял стакан.
Грязное стекло. Оплавленное. И щербленое по краю. Пить из такой посуды – дурная примета, да и вовсе сама вся задумка эта… напьется и полыхнет.
Ни корчмы.
Ни Арея.
Один дядюшка, чтоб его демоны запределья побрали, жив-живехонек останется. Такого небось огнем не возьмешь.
– За тебя, племянничек! – Он сивуху опрокинул в глотку.
И не вздрогнул даже.
Рукавом занюхал и приказал:
– Пей.
Арей и выпил. Пошла… а что вода ключевая, правда, крепости такой, что перед царем-батюшкой, чья физия на творящееся в корчме взирала с брезгливостью немалою, не стыдно. Выпил и вздрогнул.
Ляснул стаканом по столу.
– Наливай.
– До седых коней пьем? – уточнил Кирей, наполняя стакан доверху.
– До них самых… значит, я ни при чем?
– Ни при чем.
– А ты?
– И я ни при чем…
– А кто при чем?
– Чтоб я знал. – Между первой и второй медлить дядюшка не стал. – Тошно мне, племянничек… и с каждым годом все муторней. А ты… не ты… она… хорошая девка. Приглядись. Царских кровей. Этакими невестами не кидаются…
– У меня есть.
– У тебя есть. У меня есть… благодать… эй ты. – Кирей схватил за рукав мужичонку виду прехитрого. Лицом кругл. Бороденка редка, рыжа, а глазья так и посверкивают лисьею хитрецой.
Тепло побежало по жилам.
А ведь зря Арей никогда-то не напивался. Сперва не по годам сие было, потом – не по возможностям. Вторая пошла лучше первой.
– Вот скажи, – Кирей вытащил свой кошель из руки мужичонки, – у тебя невеста есть?
– Есть, господине, – заблеял тот, на колени плюхаючи. – И невеста есть, и жена, и детишек семеро… не сиротите…
– Пшел.
Кирей не стал размениваться на стражу. Пнул рыжего да кошель на стол бросил.
– Видишь, какой богатый. И невеста у него. И жена… и детишек семеро… а ты чем хуже? Была одна – станет две, больше – не меньше. На нее многие зарятся. Девка-то в те годы вошла, когда уж в храм свести можно. И значит, сведут. Свяжут словом перед Божиней и так, чтоб это слово по чужой охоте не развязано было. Дите сделают. И на трон впихнут, хоть ей трон не надобен…
– А я при чем?
– А при том, Арей, что ты, конечно, матушкиными стараниями в Думу ныне вхожий будешь, да чужой… пей, племянничек.
– За тебя, дядюшка.
– Тогда до дна…
– А беды не выйдет?
– Не выйдет. – Кирей сам наполнил стаканы и хлеба корочку протянул, высохшую, что кость старая. Арей и взял. Сунул в рот, пососал. Вкусно… после самогону-то. – Теперь уже не выйдет… да и я пригляжу.
– А сам-то…
– У меня опыт! – Он воздел палец к потолку. – Если жениха нет, то, считай, свободна… бери, у кого силенок хватит… многие позарятся. Жалко девку.
– Если жалко, сам бы и женился.
Кирей мотнул головой, и как-то пьяновато вышло.
– Мне нельзя. – Он ударил себя в грудь кулаком. – Я бы, может, и не против, а все одно мне нельзя… вот кто я? Азарин… но не просто так азарин, пришлый… нет… мой отец, да продлятся его годы молитвами подданных, на белой кошме сидит… а потому мне младшую сватают… Жучень думает, что так породнится… Лойко за старшую. Мне младшую. Все счастливы.
Арей подпер щеку кулаком.
Боярин.
Боярином он себя не чувствовал. А чувствовал разнесчастнейшим человеком, которому от милостей царских перепало…