Нестрашная сказка. Книга 2 (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна. Страница 5

– А где ты родился? – Энке растянул губы в наисладчайшей улыбочке и даже голову на сторону склонил.

К такому повороту разговора Лекс оказался не вполне готов. По дороге обдумывал какие-то варианты, но что придётся растолковывать тёмному джинну основы мироздания, не предполагал.

Да и фиг с ним! Наше дело сказать, поймёт или нет – его проблемы.

– Ты знаешь только один мир – этот. А миров на самом деле много, – начал Лекс, поудобнее устраиваясь для вдумчивого разговора.

У Энке задёргалась щека. Не исключено, он предпочтёт ещё сто лет сидеть на песке и ждать следующего хозяина, нежели жить бок о бок с психом. Но отступать уже стало некуда.

– Выслушай! Положи камень на место, иначе пропустишь много интересного. Молодец! Мы называем эти миры секторами. Смотри, – Лекс начертил кривоватый круг и пересёк его несколькими диаметрами. – Существуют точки или проходы, по которым можно переходить из одного сектора в другой. Я как раз воспользовался таким проходом. Только никогда не знаешь точно, в какие времена тебя занесёт. С местностью более или менее ясно, с эпохой полный мрак.

Он выложил всё на одном дыхании, одновременно прикидывая, куда удирать. А ещё следовало помнить, что джинны в принципе сильнее и быстрее человека.

Точек перехода поблизости не имелось. Лекс их обычно чувствовал. Так же он чуял, стоит сворачивать на грань или за ней могут оказаться места для жизни уже вовсе непригодные. Из устья некоторых переходов так разило – будешь бежать как ошпаренный.

У Энке сделалось озадаченное лицо. Он зачем-то потыкал пальцем в рисунок, поводил носом, будто принюхиваясь, потом залез рукой под куртку и стал царапать грудь.

– Точно не Александр? – спросил он.

– Да какой Александр-то?!

– И как там живут?

– Где?

– В твоих треугольниках.

– В секторах. Нормально. Хотя, это как посмотреть. Что-то общее в истории всех миров, безусловно, прослеживается. Но, например, Зигфрид в одном секторе известен как народный герой, победитель дракона, а в другом – его удавили ещё в колыбели, и он стал символом невинной жертвы…

– Не знаю никакого Зигфрида, – сварливо оборвал Энке. – Ты не увиливай! Царь Александр у вас был?

– Македонский?

– Вроде того.

Солнце оказалось точно за спиной Энке, превратив его в плоскую фигуру мрака: мощные ноги, широкие бёдра, покатые плечи и слегка растопыренные руки, которые из-за бугристых мышц не прижать к бокам.

– Александр Македонский, он же Великий, он же Двурогий, – скороговоркой зачастил Лекс. – Его мамаша Олимпия утверждала, что зачала дитя от бога Зевса. Верили далеко не все. Муж точно не верил. За это сынок организовал ему покушение со смертельным исходом. В восемнадцать лет Александр собрал армию, покорил много стран. После его смерти империя распалась.

– А кто в его армии служил?

– Да кто ни попадя! Сейчас вспомню… костяк составляли македонцы, остальные – с бору по сосенке – присоединялись по ходу дела.

Солнце, выглянув из-за плеча Энке, ударило Лекса по глазам.

– Отступи на шаг вправо, – попросил человек. – Вправо, а не влево! Что значит, относительно кого?! Относительно себя! Мне тоже печёт. Ты же рядом со мной сидеть брезгуешь, вот и загорай.

– Женщины в его армии были? – тоном дознавателя потребовал джинн, и не подумавший подвинуться.

– А в какой армии их нет?! Маркитантки, гетеры, сестры милосердия, флейтистки, поварихи, подруги, жёны…

– Вот тут ты врёшь! Не было в армии Александра женщин. Они ж там все друг другу…, – Энке споткнулся. – Он же провозгласил междубратскую любовь. А триста спартанок встали у Фермопил и держались до прихода амазонок. Там-то Александру с его красавчиками и пришёл полный и окончательный расчёт.

– Да ты что?! – Лекс натурально покатился от хохота. – Нет, конечно, греки в те времена далеки были от идеала нравственности, но не до такой же степени. Наш Александр, кстати, в каждой завоёванной стране женился на тамошней царевне. Детей нарожал! В некоторых секторах даже род такой остался – Александриды. А в некоторых – только упоминание: родился, воевал, зарезали, помер. Слушай, а я точно на него похож?

– Один к одному, – джин скривился, как от кислого.

– А за что, мой энергетически неуравновешенный друг, ты его так не любишь? – наконец спохватился Лекс.

– Один соратник по борьбе Александру лампу подарил. Дальше рассказывать?

Пустыня из коричневой постепенно становилась грязно-розовой. Тени обрели чёткие границы. Под скалой ещё сохранялись остатки ночной свежести, за пределами воздух уже истаивал, знойными струйками.

Энке, наконец, покинул пьедестал, на котором промитинговал всё утро, но уселся в отдалении. Физиономия джинна оставалась пасмурной, хотя и без прежней агрессивности.

– Лампу, значит, друг подарили. И… ты, что, ублажал Александра всю компанию? – Лекс старался говорить сочувственно, а получилось наоборот.

– Я не посмотрю, что ты хозяин, – вскипел Энке. – Башку откручу! Ему лампу Лектор перед самыми Фермопилами принёс, ещё и горлышко заткнул, гад. Я в ней сутки просидел. Когда выпустили, первое время вообще ничего понять не мог. А когда дошло…

– Да колись ты. Обещаю, ни одна живая душа не узнает.

– Александр Лектора выгнал, одежки поскидал, трясётся весь. Ты, говорит, будешь у меня самый любимый брат, мы, говорит, пронесём нашу любовь по всему миру.

– Я ему: как пронесём? На щите или под щитом? На транспарантах или на скрижалях? Какой размер, вес, материал, шрифт, язык? Пока, говорю, точно задачу не поставишь, не понесу любовь.

– А он?

– А он говорит… ну, это… говорит: покажи мне свою мужскую силу.

– А ты?

– А я взял треножник и отколотил его до полного выпадения из памяти. Сказано же: ставь задачу конкретно!

– А что дальше было?

– Ну, армия на приступ перешейка собралась, а полководец лежит в полной отключке. Лектор – за лампу, она ему не даётся: подарил, не моги больше прикасаться. Я сижу над чуть живым телом, объясняюсь: выполнял приказ хозяина. Лектор на меня с кулаками: дескать, таких наклонностей раньше за Александром не водилось. Я ему – в лоб. Положил рядом. Так они сражение и продули. Когда остатки братьев-любовников удирали, про меня никто не вспомнил.

– А потом?

– А что потом… – завозился Энке в некотором смущении. – Потом пришли спартанки с амазонками.

– И ты их всех?..

– А куда было деваться, – поднял честные глаза джинн. – Правда, после они все передрались – лампу делили. Так друг дружку и перевели. А после, – громко изрёк он, предваряя следующий вопрос, – наступили в Элладе тишина и гармония аж на три века.

Лекс за дорогу в песках высох до звона в сухожилиях. Одежда пришла в полную негодность. От неё почти ничего не осталось. Мысли были только о воде и еде. Одно хорошо, преследователи его точно потеряли.

Последние два дня пути он начал впадать в оцепенение. А джинну хоть бы что – бежал себе, поглядывая по сторонам, да время от времени ругал человеческое племя за слабость, изнеженность, зависть, подлость, жадность, трусость, тупость, жестокость…

Внезапно он ссадил Лекса в тень и умостился рядом.

Каменистая гряда стекала от вершины на ту сторону отлогим спуском. По самому верху шла череда причудливых скальных зубцов. Под таким, похожим на обломанный клык, они и залегли. Лекс поплавал некоторое время в прозрачном беспамятстве, но благодаря усилиям Энке пришёл в себя.

– Зачем ты меня тормошишь, мы пришли?

– Угу. Просыпайся.

– Что там?

– Сам посмотри, я твоими глазами работать не нанимался.

У подножья сгрудились кибитки. Там блеяли овцы, стонали верблюды, жалостливо мекали козы. Между ними сновали люди. Посёлок надвое разделяла едва различимая тропа. А дальше – извилистой блестящей лентой змеилась река.

Лекс увидел воду, рванулся к ней, но был сграбастан джинном и водворён на место, а когда пришёл в себя, Энке коротко обрисовал ему диспозицию: