Тайны наследников Северного Графства - Реброва Алёна Дмитриевна. Страница 24

— Мда… В четырнадцать лет я бы так не смогла, — пораженно вздыхаю. — Слишком хладнокровно для меня… Да и вообще для ребенка.

— У меня было очень тяжелое детство, — грустно объяснил Арланд. — Я и не такое мог.

— И ты после этой встречи с Белой совой решил, что безопаснее всего самому стать инквизитором?

— Да. Но я руководствовался не только этим.

— Чем же еще?

— Я всегда хотел нести в мир то-то хорошее…

— Врешь?

— Нет, правда. Мне близки понятия равновесия так, как никому другому. Мне знакомо, что такое несправедливость, знакомо, что такое смерть близких, знакомы все чувства, которые могут испытывать угнетенные. Мне хотелось помогать тем, которые незаслуженно страдают… Точнее нет, не так. Мне хотелось мстить за их страдания ублюдкам, способным эти страдания причинять. И мстить не абы как, а справедливо, выбирать наказания по тяжести содеянного. В инквизиции этому и учат, только пользуются своей властью все по-разному. Кто-то злоупотребляет из жажды денег, кто-то из фанатизма, но есть и такие, которые достойно выполняют свою работу. Последних большинство, что бы там не говорили люди.

— Ты говоришь, хотел именно мстить, а не помогать? По-моему, это как раз близко к фанатизму.

— Я всегда буду чтить равновесие и никогда не преступлю законов Ордена. Но фанатиком я стану, я это понимаю, — кивнул Арланд. — Жестокости во мне спит немало, скорее вскоре я найду удовольствие в убийствах и истязаниях, но никогда и никого не стану мучить незаслуженно.

— Ты меня пугаешь, — усмехаюсь. — Но, подожди. Если есть жестокие и несправедливые инквизиторы, как же они работают со святой водой?

— Они проходят ритуалы, святая вода для них целебна, какими бы они не были.

— А ты?

— А я… Ну я, это я.

— То есть? Ты не прошел ритуалы и тебя не выкинули из Ордена? Как так?

— Я очень способный ученик в глазах всех учителей, монахов и святых отцов. Я провожу ритуалы над собой самостоятельно и демонстрирую им то, что в итоге получается. Каждый Ритуал дает как внутренние, так и внешние особенности. Внутренних у меня нет, а внешние есть. Если вылить святую воду мне на кожу, ничего не будет, если выпить, мне станет лучше, но если влить в кровь, я умру… Это сложно объяснить.

— Как это? Когда Леопольд брызнул тебе на лицо, были красные пятна.

— Кожу на лице я не смог защитить, потому что не смогу скрыть лицо и не вызвать при этом у окружающих нездоровый интерес к себе.

— Ты что-то сделал со своей кожей, начиная с шею и заканчивая пятками?

— Да.

— И что же?

— Не скажу.

— Я не понимаю, почему ты ее не показываешь.

— Потому что выглядит ужасно.

— Много шрамов?

— Не без этого, но это не основная причина. И вообще, не спрашивай, все равно не скажу!

— Ладно. Но ты говоришь, что тебя считают способным учеником, а сам даже освятить место без последствий не можешь? Тогда у двери, помнишь? Ты чуть в обморок не упал, когда снимал с нее якобы заклятие.

— Я не освящал ее, я ее расколдовывал. Это я заставил склеп исчезнуть и, чтобы вы могли зайти туда и убедиться, что там нет ничего, что поможет вам вычислить виновника, мне пришлось все вернуть. Раньше у меня такие фокусы выходили легко, но теперь, когда инквизиторские ритуалы сделали эти мои способности слабее, мне стало трудно их использовать. Ясно?

— Так ты маг?

— Нет. Я не могу использовать магию. То, что я могу, с магией практически не связано. У меня аура, как у обычного человека.

— Таинственный и непонятный, как черт знает кто! — вздыхаю.

Он рассказывает мне такие вещи, он вчера пытался избавиться от меня… почему я могу после этого вот так запросто сидеть рядом и слушать его? Почему пытаюсь понять? Почему не боюсь? В чем тут дело? Это ведь ненормально…

Мои глаза уже привыкли к темноте, теперь я могла различать некоторые деревья и видела своего собеседника. Арланд тоже смотрел в реку на протяжении всего разговора.

— Бэйр, ты дрожишь… — вдруг заметил инквизитор, тоже посмотрев на меня.

— Да? Наверное, я замерзла, — ежусь, заметив, что и вправду дрожу. — Может, пойдем обратно? А то сидим тут зачем-то, болтаем о всякой ерунде…

— Тут хорошо, давай еще посидим? Я люблю реки.

— Заболею — на твоей совести, — ворчу, хотя на самом деле мне и самой уходить не очень хочется. Почему-то мне нравится сидеть вот так на берегу реки, ночью, с туманным и мрачным инквизитором… Острых ощущений не хватает, наверное.

— Как думаешь, а тут есть русалки? — вдруг спросил Арланд, приобнимая меня за плечи.

Сначала от этого жеста дружелюбности у меня появилось резкое желание врезать инквизитору, но потом я поняла, что он меня таким образом укрыл свои плащом и согревает, пришлось передумать. Ему от меня итак сегодня на орехи досталось прилично.

— Думаю, да. Я когда к берегу подплывала, меня что-то схватило за ногу, а потом уплыло. Думаю, это была водяная нечисть. А ты видел этих русалок когда-нибудь?

— Нет, но слышал. Говорят, они живут в реках, в местах, куда не приходят люди, и поедают одиноких путников, когда те попадаются. А так рыбой питаются.

— Странно, что они здесь есть, и мы, два идиота-полуночника, остались живы.

— Меня они, наверное, испугались, а тебя за свою приняли. Ты же ведьма, а я инквизитор. Определенная логика у них должна быть, думаю, — пожал плечами Арланд. — Но… хах, мы и без русалок друг друга чуть не убили.

— Замолчи, не хочу об этом говорить, — предупреждаю. От воспоминаний мне стало стыдно, захотелось отпихнуть инквизитора подальше или вообще уйти.

— Как хочешь, я не настаиваю. А какую ты видела нечисть или, может, хобгоблинов? Я вот как-то познакомился с нашим домовым… представляешь, он у нас, оказывается, есть!

— Хах, с трудом верится. Ты извини, но твое поместье — забытое всеми богами местечко.

— Знаю, потому когда обнаружил домового, сам удивился. Сначала я его молоком подкармливал с яблоками около двух месяцев, а потом он только со мной заговорить захотел. Он у нас, оказывается, несколько сотен лет служит, а мы и не знали, представляешь?

… И у нас завязался нормальный, почти человеческий разговор. Сначала о домах, потом о людях, о семьях, о прочем… Мы сидели на этом пресловутом бревне и разговаривали несколько часов, совершенно забыв о времени. Опомнились только когда вдруг обнаружили, что начало светать.

Мы вернулись в лагерь и решили хоть немного поспать, надеясь, что несколько часов нам все же перепадет. Я предложила Арланду лечь рядом. Раз уж мне все равно приходится спать с Али, то почему бы не спать всем вместе? Но гордый инквизитор отказался и улегся у одного из деревьев особняком.

Перед сном мы чуть было опять не начали болтать, но вовремя остановились.

На следующий день мы продолжили путь, теперь ехали не останавливаясь и не сворачивая. Али и Арланду пришлось толкаться вдвоем на черной кобылице, а я ехала одна, ехидно ухмыляясь, поглядывая на них.

Наш путь лежал по прямой и не сворачивал к постоялому двору, где мы должны были остановиться прошлой ночью, потому до «Лошадиной Косынки» мы добрались быстрее назначенного срока. Уже в два часа дня мы были на месте, что несказанно радовало, учитывая то, сколько всего я спала. Быстренько отыщу вещицу, нужную Лорену, и завалюсь досыпать.

Этот постоялый двор от прочих отличала только очень оригинальное название и вывеска, с которой посетителям кокетливо улыбалась серая лошадь в яблоках и в голубой косынке в белый горошек. В остальном он был как две капли воды похож на прочие, у меня даже возникло дежавю.

Разобравшись с лошадьми, мы зашли в зал и заказали комнаты. Оставив вещи в комнатах, мы спустились в зал, чтобы пообедать. Али, не имевший за душой ни гроша, но зато обладавший неиссякающим обаянием, уговорил инквизитора оплатить ему обед, а меня — выпивку.