Малахит (СИ) - Лебедева Наталья Сергеевна. Страница 9

И тут Пес отрывисто тявкнул. Паша увидел, что собака вытянулась в струну и насторожила два черных, похожих на раздутые паруса, уха. Пес оглянулся резким, мгновенным движением, увидел, что спутники заметили его стойку, и побежал через поле, в лесок, в обход пещерки.

Там уже и мальчишки услышали звук, который заставил пса насторожиться. Это был безутешный плач маленького ребенка. Надсадные горловые рыдания текли горной рекой, прерываясь лишь на очень короткое время. Паша живо себе представлял, как в эти секунды малыш беззвучно трясется, открыв рот, но не в состоянии издать ни единого звука. Этому голосу вторил еще один голосок.

Между деревьями стояли два малыша. Они отчаянно ревели, и как только начинал успокаиваться один, с особой силой взвывал другой, и плач возобновлялся.

Веки их опухли, глаза превратились в щелочки, слезы капали на землю. Пашино сердце, как рыба, затрепыхалось на крючке жалости. Он подошел к малышам и обнял их. Тихо покачиваясь, он шептал им «шшшшшшш…», и те успокаивались, прижимались к нему, обессиленные.

— Ну, в чем дело? — тихонько спросил Паша, когда рыдания сменились затихающими всхлипами.

— Он говорит, нельзя есть, а мама такие собирала…

— Мама их варила…

— Мама мне давала от сырого кусить…

— А мне мама не давала…

— Ну-ка, ну-ка, что вы хотели съесть?

— Гриб, — хором ответили оба.

— Какой?

— Вон, — грязная, мокрая от слез и соплей ручонка протянулась в сторону, и Паша на самом деле увидел гриб. Выглядело это крайне неприятно: широкая корявая ножка, похожая на сплетение желтоватых человеческих жил, и шляпка — темно-коричневая, будто связанная из липкой паутины мелким шахматным узором.

— Это же сморчок, глупые, — громко сказал Вадим. — Его сырым есть нельзя ни в коем случае. Да и от жареных я бы лично отказался.

Он брезгливо сбил гриб ногой и придавил шляпку носком ботинка.

Увидев это, малыши опять заплакали.

— Ну чего вы, глупые? Это же просто гриб, — растерянно сказал Вадим.

— Теперь нам совсем нечего е-е-есть, — пропищал старший.

— Вы сегодня завтракали?

— Нет.

— А вчера что-нибудь ели?

— Я очистку картофелину нашел, — гордо признался младший, отирая со щеки крупную слезу.

— Где?

— Там деревня есть, — маленькая ладошка махнула в сторону речки. — Мы в деревню не пошли, потому что мама не велела в деревню ходить. А где домов нету, есть большая куча. Там еду можно поискать.

Паша принялся лихорадочно выворачивать карманы, ища, не завалялось ли где чего-нибудь съедобного. Пустая бумажка из-под «Орбита»… проездной… какие-то крошки… Вот: мятая карамелька в грязном фантике. Судя по ее виду, она лежала в куртке еще с осени. Паша разломил ее, стараясь, чтобы половинки оказались равными. Вадим протянул малышам несколько печений, найденных в бездонных карманах его многокарманных бесформенных штанов. Мальчишки запихивали все это в рот молча, жадно, давясь печеньем и размазывая по щекам шоколадную глазурь.

Что приключилось с этими детьми? Что произошло с их родителями такого, что они позволили детям бродить по дорогам и искать отбросы в мусорных кучах? Что это за страна такая? Больше всего на свете в этот момент Паше хотелось домой. Голова закружилась, затошнило, свет померк, и он… оказался в Дмитрово-Черкассах. Паша стоял спиной к Речному Столбу, будто только что переступил круг черных камней. Он не успел еще осознать, что произошло, как почувствовал сильный толчок в спину: на него из круга вылетел Вадим.

— Ух, — выдохнул он, — я так перепугался, когда ты исчез!

— Я не специально, — голова у Паши все еще болела.

— Ну, по крайней мере, мы теперь знаем, что вернуться просто. Надо только прийти в определенное состояние. Скажем: захотеть домой. — Вадим был полон оптимизма. — А это значит, что мы можем приходить туда когда угодно и как следует там осмотреться.

— Да, да… — ответил Паша, растерянно потирая висок.

Аделаида, сидевшая на усыпанной еловой хвоей кочке, встала им навстречу. Вадим коротко рассказал ей обо всем — и о найденышах тоже.

— Я куплю им еды, — резко сказал Паша, прервав Вадимов рассказ, — и пойду обратно. Может быть, помогу им добраться до родителей, или кто у них там есть…

— Ну и я тогда тоже пойду, — едва ли не возмутился Вадим.

— А я буду прикрывать вас до вашего возвращения. Что наврать родителям? — храбрясь, спросила Аделаида.

Аделаида и два ее молодых спутника уже выходили из ворот старого кладбища, когда навстречу им попались четверо мужчин, одетых в черные траурные тройки. Двое — те, что шли впереди — сосредоточенно о чем-то разговаривали. Аделаида подумала, до чего же высокий и темноволосый красавец похож на Алмазника из ее страшного видения. Только Алмазник никогда не носил ничего, кроме восточных халатов, и тройка смотрелась бы на нем смешно. Впрочем, и на этом красавце она сидела как-то не так.

Глава 6 Кузнецово

Паша и Вадим исчезли, а пес остался с малышами.

Больше всего ему хотелось сейчас бежать к хозяину, у которого украл его Алмазник, нос черного пса то и дело поворачивался к северо-западу, но бежать сейчас было нельзя. Хозяин много разговаривал с ним, и из этих разговоров пес уяснил несколько важных вещей.

Государственная печать. Ее необходимо было охранять, но хозяин не хотел бы, чтобы она стоила чьей-нибудь жизни.

Родные. Родных надо было оберегать любой ценой. Еще родных надо было пасти, словно овец, следить, чтобы никто из них не потерялся. Там, с той стороны Столба Живой жизни, пес учуял запах еще одного родного хозяину человека. Видимо, человек этот потерялся уже давно, потому что пес ни разу не видел его рядом с хозяином, но приказ есть приказ, и пес показал этому человеку дорогу в Камни.

Дети. Хозяин все время говорил псу, что дети — это самое главное. Скорее всего, он говорил о родных ему детях, но пес не был в этом абсолютно уверен. Вот поэтому, чтобы исполнить волю хозяина, он и взял на себя заботу о потерявшихся малышах.

Паша и Вадим вышли в Камнях в начале шестого. Обошли лесок, но мальчиков не обнаружили. Вышли на поле — их не было и там. Паша уже был готов отчаяться, когда услышал приглушенный лай. Лай доносился из-за ив, росших там, где речушка плавно изгибалась на юг.

Целые и невредимые, малыши стояли на скрытом ивами мостике, прижавшись к перилам: похоже, они очень боялись большого черного пса. Увидев Пашу с Вадимом, пес отошел от детей, и мальчики успокоились.

Место было потрясающе красивым. Густая зелень ив ласкала каменные перила моста, создавала по бокам ажурные стены, а вверху сплеталась в плотный купол. Внизу текла темная мелкая речка, и островок осоки, утонувший в ее середине, томно колыхался, омываемый водой. Мост был неоправданно длинен и высок, но так тонок и воздушен, что ни один знаток не посмел бы назвать его нелепым. Его спина вздымалась высоко, без опор, безо всякой поддержки. Камни моста потемнели от времени и начали покрываться живописным мхом. Казалось, кое-где перила разрушились, однако все трещины и неровности были созданы архитектором с той же тщательностью, с какой над каменным чудом поработали бы вода и ветер. К перилам примыкали каменные уступы-скамейки. Это был самый красивый мост из тех, что когда-либо видел Паша.

Он все еще стоял на мосту, когда до него дошло, что компания уже располагается на другом берегу реки. Паша спустился вниз и принялся помогать Вадиму.

У Вадима в рюкзаке оказались широкий спальник и туристический коврик, топорик и котелок, ложка, чашка, пара мисок и острый финский нож в кожаном чехле. Взглянув на это, Паша со стыдом вспомнил содержимое своего рюкзака. Кроме еды (которой и Вадим взял достаточно), он притащил в чужую страну альбом для набросков, карандаши и набор пастели, старенький МР3-плеер с пятью комплектами батареек и несколькими любимыми дисками, смену белья и безделушки, на которые рассчитывал что-нибудь выменять у аборигенов. Так что у Паши все вошло в небольшой портфель, а Вадим тащил на себе настоящий туристический рюкзак.