Сестренки - Пилипик Анджей. Страница 52

Нельзя сказать, что поставить настоящий самовар — дело особо легкое. В центральную трубу засыпают древесный уголь, в окружающее ее пространство заливают воду. Об этом никак нельзя забыть, поскольку листы латуни спаяны оловом. Если вода испарится, латунь нагреется до температуры выше двухсот градусов Цельсия, и самовар превратится в кучку металлолома.

Огонь подкладывают снизу. Понятное дело, древесный уголь сразу загореться не может, а применение жидкости для растопки, скорее, исключается. В замкнутой трубе эффект резкого сгорания, в каком-то смысле, напоминает взрыв динамитной шашки. А Станислава очень любит свой новый ковер, посему предпочитает традиционные методы. Под нижнюю решетку, сквозь дырочки, она сует несколько сосновых щепок. Несколько минут, пока дерево полностью не сгорит, а древесный уголь не раскалится, самовар будет дымить. С этим ничего не поделаешь, но ведь можно открыть окно.

Так, что нужно еще? Спички. Можно использовать и обычные, но зачем, если кузина высмотрела в лавке специальные, каминные. Теперь нужно немного раздуть. В царской России для этого использовали голенище сапога. Но царская Россия и ее обычаи ушли в бездну забытья. Итак, глубокий вдох… Чай будет через двадцать минут, когда фата белого пара окутает самовар, а в отверстиях крышки раздастся характерное «пение».

— Надо будет научиться этому, — буркнула Катаржина, следя за кузиной из-под наполовину прикрытых век. — У тебя здорово получается…

— Что поделать, при дворе наместника Константина пили много чаю…

— Каким он был?

— Исключительная сволочь. Троглодит. У него были огромные, плоские зубы, которыми он скалился, будто орангутанг. После обеда засыпал, не снимая сапог… Он даже неплохо говорил по-польски и, возможно, представлял себя поляком, — Станислава задумалась. — вот только он явно им не был. И что самое паршивое, чай он пил из стакана. Вот этого ему простить не могли. Но что поделать, дикарь.

— А ты сама пила когда-нибудь чай из стакана? — заинтересовалась Кася.

— Раз, может, четыре. И мне до сих пор стыдно [124]…

Шесть вечера. Станислава поглядела на часы.

— Выхожу, — сообщила она кузине. Вернусь к десяти.

Катаржина вопросительно подняла брови.

— В «Пивнице под Баранами» [125] организовали эфиопский вечер. А может, хотите пойти со мной?

Катаржина задумалась, потом прикрыла самовар крышкой, чтобы прекратить горение углей.

— Я с тобой.

— А я что-то неважно себя чувствую, — вздохнула Моника. — Если позволите, останусь.

Осенние сумерки, в воздухе повисли капли дождя. Самое подходящее время для просмотра слайдов из раскаленной солнцем африканской страны. Мокрая брусчатка краковских улиц, свет фонаря с трудом пробивается сквозь водную взвесь. Тротуары пусты, зато в ресторанах и магазинах полно народу. В подземных кафешках и пивных толпа такая, что яблоку негде упасть. Резной портал, ступени, ведущие вниз… Чтобы попасть на мероприятие, нужно купить билеты. Они не дешевые, но стоят того.

Музыкальная группа прибыла из священного города Аксум. Она исполнила три религиозных гимна подряд. Теперь пять минут перерыва.

— Это же систра, — Катаржина идентифицировала инструмент в руках одного из музыкантов. — Как на древнеегипетских фресках…

— Правильно, — подтвердила Станислава. — В Эфиопии их до сих пор используют.

Немного поэзии. Чернокожие студенты Ягеллонского Университета декламировали фрагменты из «Кебра Нагаст» [126] и стихотворения современных поэтов. Кто-то переводил их на польский язык. Стася оживилась. Выражение меланхолии с ее лица ушло.

Затем был перерыв на угощение: лепешки из зерна амаранта [127], в качестве питья — заваренный шалфей с кардамоном [128]. Для полноты счастья не хватало только водки из фиников. А интересно, почему ее не выставили?…

На стенах подземелья, возведенных еще в XVI веке, повесили фотографии, эфиопские кресты для шествий, написанные на выделанной коже картины. Наши дамы не спеша осматривали их. Остановились они перед крупной картиной, довольно странной. На ней был изображен сидящий в кресле мужчина, который приставлял себе ко лбу пистолет. Перед ним в стойке «смирно» стоял и отдавал салют белый человек.

— А это что еще такое? — удивилась Катаржина.

— А это, можно сказать, мой старый знакомый, — тихо сообщила Станислава. — Император Теодор II Каса. Симпатичный тип, хотя немного чокнутый.

— А на этой картине?…

— Тут надо долго рассказывать. Понимаешь, к средине XIX века Эфиопия начала выходить из изоляции. Когда в Великобритании на трон вступила королева Виктория, император получил ее портрет и влюбился без памяти.

— В женщину, которую он знал лишь с картинки? И правда, чокнутый…

— Он решил жениться на ней любой ценой, в связи с чем отослал свой портрет и любовное письмо в Лондон. Ко всему этому прибавил дипломатическую ноту в отношении брака. Через какое-то время посол передал ему отрицательный ответ. В Эфиопии был такой гадкий обычай, что человека, который принес нехорошие известия, следует немедленно казнить. Правда, император уже был чуточку цивилизованнее своих предшественников. Он всего лишь бросил посла в тюрьму и планировал, после того, как тому отрубят руку, отпустить на свободу. Но одного он не предусмотрел. Англичанам страшно не понравился подход императора к делу. Они высадили крупный десант и направились отбивать дипломата силой. Император своей армии доверял, в связи с чем забаррикадировался в крепости… К сожалению, артиллерия быстро разрушила глиняные стены. Видя, что его солдаты гибнут, император решил сдаться. Он выдал пленника, после чего пригласил к себе английского командира, лорда Напьера, в свои апартаменты, после чего еще раз, в присутствии наивысших государственных чиновников признался в любви к королеве Виктории. А потом вытащил пистолет и выстрелил себе в голову.

— Холера… Крутой ухажер, — прокомментировала это Катаржина.

— Да нет. То был великий человек, готовый отдать собственную жизнь, чтобы защитить свой народ…

— Ты это говоришь так, как будто…

— Я имела честь знать его лично, — отрезала старшая кузина. — А вот тут перед нами император Хайле Силасье… — тихо сказала она, остановившись перед следующим портретом. — Оч-чень даже любопытный типаж. Память у него была феноменальная, но при том он практически не умел читать… Зато он свершил великое дело — ликвидировал традиционное судопроизводство.

— А что, оно было плохим?

— Оно было просто ужасным! В особенности, методы расследования. Если в деревушке кто-то чего-нибудь украл, люди шли к колдуну. Тот брал маленького ребенка, опаивал его опиумом и выпускал на улицу. К кому малец подбежал или в чей дом забежал — того признавали виновным. Ворам рубили руки или ноги.

— У… веселая страна. Это что же, сижу дома, пью чай, а через пять минут мне могут отрубить руку или ногу?

— Что-то в этом духе. Потому-то я всегда подпирала двери стулом, а ходя по улицам хорошенько глядела во все стороны, — усмехнулась Стася. — Там я была уже три раза и наверняка еще туда вернусь…

На эстраде появилась очередная группа. Немного совсем даже современной музыки. Такое себе эфиопское диско-поло [129], только без треников и кроссовок «адидас». На стол подали очередные лепешки. Наши дамы задумчиво пробовали их. Станислава вспоминала их оригинальный вкус: вообще-то, могли бы приготовить и получше, но и так неплохо. Катаржина пробовала все с любопытством.

С ансамблем приехал его руководитель и, при случае, главный спонсор, Мапете. Сейчас он стоит за занавесом, в дверях, ведущих в задние помещения. Темные глаза спокойно изучают зал. На выступление его группы пришли, в основном, студенты ориенталистики и африканистики, всего несколько десятков человек. Присутствует несколько журналистов, десятка с полтора случайных жителей Кракова, решивших попробовать немножко экзотики.