Злато в крови (СИ) - Мудрая Татьяна. Страница 27

— Я принимаю вашу службу, лишь бы вы, добывая победу, не усердствовали в убиении, — отвечает им видение голосом, который не сравнить ни с чем. — Принимаю и ставлю свое земное бессмертие рядом с вашим небесным!

И дрогнули в страхе небеса, и застыл ад от ужаса, и отступились они от тех, кто был без страха…

Ибо, говорил мне тот потусторонний голос, на истинном Небе нет времени, там ничего не происходит окончательно. Оттого и можем мы выбирать и отменять, что это не выбор и не отмена, а трепет ресниц, пыльца на крыле бабочки, скольжение теней. Таков весь ближний мир по сравнению с дальним.

Вы скажете, что я уже тогда должен был поговорить с моим Мастером или хотя бы с самим Грегором, который уже не один год процветал, холя и лелея свое маленькое общество — или свое одиночество? А если не с ними, то с кем еще?

Глава четвертая. Снова Грегор

Ну конечно, я прошел через курс «Как воспитать молодого вампира по понятиям» и даже какое-то время сам в нем руководил. В рамках его я изучил икону «Богоматерь Ветров», испытав слегка потревожившее меня воспоминание о будущем. Возглавил небольшую познавательную экскурсию по «Дому Восхождения» — до того я не бывал в нем ни разу, а теперь наверстывал упущенное. Славная раковинка выросла у Селины, только я не заметил ни одного кресла, в котором сидеть было бы хоть чуточку комфортнее, чем на коленях у дружелюбного скелета. Конференц-зал с камином не исключение, средневековый испанский стиль навевает мне стойкие мысли о дыбе и аутодафе. Но страдание очищает, особенно чужое, и в результате я оказался с прибылью: почувствовал, что то ли ад, то ли Иисус Христос — но нечто меня конкретно отпустило.

И теперь ничто не держало меня в Динане: ни меня, ни моего верного лохматого паладина.

Что до Селины… Мы наелись досыта общества друг друга, но дело еще и в том, что она прирожденный властитель. Это у нее на уровне инстинктов. Она ни за что не станет вставать в позу, ей претит добиваться чего-либо через головы остальных, в ее обществе ты никогда не почувствуешь себя подавленным, как та соня, которую встретила Алиса в Стране Чудес. К ней неприложим новый термин «лидер» — вести кого-то куда-то она опасается.

Переделывать мир до основания или просто основательно — тоже. Она постоянно твердит нам, что если бы Милостивый и Справедливый этого хотел, то давно бы уже моргнул Своей Властной Ресницей или переписал страницу Всемогущим Своим Пером. (В ее интонациях четко виднелись прописные литеры.) Если предложить ей на выбор политические конфетки, она честно выберет самую кислую. Но! Это Селинину жизнь имеет в виду Евангелие, когда утверждает, что последние непременно станут первыми. То, что выбирает Селина, автоматически приобретает высший статус. И как результат — весь Динан сделался ее Большой Вампирской Семьей, которую она держит буквально на тонком шелковом поводке. Причем сама она никого не превращает — папа Римус ей запретил, — пользуясь результатами чьих-то анонимных трудов. Может быть, я преувеличил, не знаю. Где ж это видано, чтобы наш брат стройными рядами выступал навстречу светлому будущему? Только я к тому же смерть как соскучился по моему плавучему городу, который как раз обрел под ногами твердую почву и выглядел прелестным как никогда. И кое-какие мои старые соратники тоже почувствовали ностальгию одновременно со мной. Словом, кто мог — уехал, кто хотел — остался.

Оттого я был потрясен до глубины печенок (а печень, если кто не знает, в античности служила вместилищем любви и целью стрел Амура), когда рано вечером снова увидел Селину, да еще на пороге моей самой секретной резиденции.

— Большой Брат, есть разговор, — сказала она. — Очень срочный и тяжелый.

Спал я вовсе не в саване и нисколько не в гробу, так что переодеваться во всё элегантное мне не потребовалось. Отряхнулся, как воробей после купанья в луже, расчесал волосы десятью пальцами, вынул соломину из-за ворота — и готов.

Моя дама… Она показалась мне слегка постаревшей, возможно, из-за тягот пути ко мне, непонятно в какое время совершённого. Но, может быть, благодаря костюму того чопорного стиля, который она лет десять назад не принимала на дух: темно-серый, почти стального цвета приталенный пиджачок с закругленными полами, юбка из того же материала, очень узкая и едва до коленок, матово-черная блуза с оборками на воротнике-стойке, блескучие серые чулки и такие же туфли на шпильке. Брошь на узком лацкане — в виде стебля белой лилии с двумя цветками и одним бутоном. Платина, белое золото, естественно выросший жемчуг. Неизменный силт, конечно, тут как тут, но придавлен сверху стильным золотым колечком. И даже коса поднята к самой маковке и закручена во что-то вроде пышной хлебной буханки!

— Где говорим?

Я без подсказок понял, что на месте я из ее не выдавлю ни фонемы.

— Не очень далеко.

Я оскорбился за свою вотчину: устраивает тут свои динанские тайники прямо у меня под носом. Пошли мы очень быстро, так что люди нас практически не замечали, но я успел коротко спросить, как обстоят дела с той самой ползучей диктатурой.

— Вы же умеете смотреть теленовости, — ответила она.

— Ну, из первых рук…

— Изжила сама себя. Новое правительство, гуманитарно-демократическое. Республика ученых. Довольно с вас?

Д-да…

Особняк, к которому мы приплыли, имел вид крайне ветхий, запущенный и как бы покосившийся. Внутри, тем не менее, сияли следы недавно начатой реставрации: деревянные части перил отполированы, железное кружево отчищено от ржавчины, стенные панели сняты и поставлены на пол, изящная лепнина потолка покрыта чем-то наподобие воска или закована в сучковатую опалубку. Селина повернула за угол, достала пластинку электронного ключа и провела ею по узкой щелочке между двумя палисандровыми шкафами, поставленными притык. Шкафы послушно раздвинулись, и я увидел чистенькие ступени, ведущие вниз.

Пахло вовсе не Динаном, а обыкновенной штатской конторой, полной усердных яппи смуглого, кофейного и шоколадного цветов. На нас двоих — ноль вниманья, фунт презренья.

— Неплохо обучены, — комментировала Селина. Свою карточку она совала во все щелки, которых тут, похоже, было больше, чем в тонущем корабле после того, как его покинули крысы.

Наконец, мы достигли тамбура, где восседал в компьютерном кресле импозантный седой афроамериканец в деловой паре.

— У вас готово? — спросила Селина.

— Кислорода на сорок восемь часов, тибетских ароматических палочек — на два часа непрерывной работы, минеральной воды — двухлитровая бутыль, влажных салфеток — три пачки, сухих — четыре. Мисси Лина, вы уверены, что не нужно ни кофе, ни хот-догов?

— Спаси меня Боже от вашего кофе и ваших фаллоимитаций, — фыркнула она, впервые за все время нашей встречи став почти такой, какой я ее знал.

— Хорошо. Тогда я вас туда запускаю.

Он поднялся и торжественно открыл перед нами дверь в бункер. Потом дверь закрылась сама, очень мягко и плотно, как-то непреклонно даже.

— Новейшая разработка, — произнесла Селина. — Самая лучшая ментальная изоляция изо всех возможных: в голове у меня примерно такая же, но нематериальная и сотворенная иными мастерами. Акустическая защита вообще абсолютная.

Я с изумлением озирал бархатно-синюю полусферу, накрывшую колпаком отличный палисандровый паркет. Точно посреди него раскинулся скромный пушистый ковер, по-моему, смирнский, возвышались два полулежачих кресла и журнальный столик с очень красивой фигурной бутылкой «Твиши». Курились ароматные свечи. С потолка сиял голубоватый ксеноновый фонарь, добавляя всему окружающему толику ирреальности. В трех сторонах света стояли четырехугольные полуколонны со странными бронзовыми головами — плоские носы, широкие губы, рог вместо головного убора, воротник из нескольких десятков круглых колец подпирает подбородок. («Оригинал, — пробурчала Селина. — Из музея «Метрополитен». У себя же и своровали».) В четвертой стороне поставленная углом ширма с изящным черно-белым орнаментом из круговых и крестообразных линий отгораживала, по всей видимости, биотуалет, заправленный ароматической жидкостью по самую завязку. Странный, будоражащий запах разливался в воздухе — воздухе, которого здесь ровно на двое суток.