Милые чудовища - Линк Келли. Страница 4

— Я знаю одно местечко, — сказал Майлз. — Кстати, ты не могла бы не пихать руки мне под рубашку? Очень уж они у тебя холодные. И ногти довольно острые.

— Извини, — сказала мертвая девушка.

Они ехали в тишине, пока не добрались до магазина всякой всячины «Севен-Элевен» на углу 8-й и Ореховой улиц. Тут девушка попросила:

— А давай остановимся на минуточку? Мне хочется вяленой говядины. И диетической «Колы».

Майлз притормозил.

— Вяленая говядина? — переспросил он. — Это что, любимое блюдо мертвецов?

— Нет, это такое мясо, — ответила мертвая девушка мрачноватым тоном.

Майлз сдался. Он вкатился на велике на стоянку.

— Отпусти меня, пожалуйста, — попросил он. Мертвая девушка разжала руки. Он слез с велосипеда и обернулся.

Все это время он гадал, как это она умудрялась сидеть позади него на велике, если там нет ни второго седла, ни багажника. Теперь он увидел, что она сидела над задним колесом на подушке из своих жутковатых блестящих волос. Ноги в черных высоких армейских ботинках были вытянуты по бокам от колеса, подошвы над самым асфальтом, и при этом велосипед не опрокидывался. Он как будто застыл под ней. Впервые за последний месяц Майлз поймал себя на том, что думает о Бетани так, будто та жива: Бетани ни за что не поверит, если рассказать. Но Бетани и так во многое не верила, например, в призраков. Она и в школьную форму-то едва ли верила. Куда уж ей поверить в мертвую девушку, которая умеет парить на своих волосах, как на воздушной подушке.

— А еще я умею бегло говорить по-испански, — сообщила Глория Пальник.

Майлз полез в задний карман за кошельком и обнаружил, что карман полон земли.

— Я не могу туда пойти, — заявил он. — Во-первых, я несовершеннолетний, а сейчас пять утра. И потом, я выгляжу так, будто только что сбежал от стаи голых землекопов. [2] Я весь вымазался в грязи.

Мертвая девушка посмотрела на него и смолчала. Он принялся ее уговаривать:

— Лучше ты сама сходи. Ты же старше. А я отдам тебе все деньги, какие есть. Ты сходи, а я подожду здесь и поработаю пока над стихотворением.

— Ты уедешь и бросишь меня здесь одну, — возразила мертвая девушка. Судя по голосу, она не злилась, просто констатировала факт. Но волосы ее начали вздыматься в воздух. Они подняли ее с велосипеда, образовав вокруг головы этакое лохматое облако, а потом сплелись и легли на спину длинной, похожей на веревку косой.

— Не уеду, — пообещал Майлз. — Вот. Возьми. Покупай что хочешь.

Деньги Глория Пальник взяла.

— Как щедро с твоей стороны, — промолвила она.

— Да ерунда, — отмахнулся Майлз. — Я подожду здесь.

И он подождал. Подождал, пока Глория Пальник зайдет

в «Севен-Элевен». Потом сосчитал до тридцати, подождал еще секунду, вспрыгнул на велик и покатил прочь. Добравшись наконец до хижины для медитаций в рощице за домом матери Бетани, где они с Бетани когда-то любили сидеть и играть в «Монополию», Майлз почувствовал, что ситуация снова более или менее под контролем. Нет более успокаивающего места, чем хижина для медитаций, где когда-то разыгрывались длинные и скучные партии «Монополии». Он собирался помыть раковину, прибраться и, может быть, вздремнуть. Мать Бетани никогда сюда не заглядывала. Тут до сих пор хранилась принадлежавшая ее бывшему мужу одежда для медитаций, его шершавый коврик для молитв, все его статуэтки Будды, свитки, подставки для курительных палочек и плакаты с Че Геварой. Майлз несколько раз пробирался в хижину и после смерти Бетани. Приходил, чтобы посидеть в темноте, послушать плеск фонтанчика для медитаций и поразмыслить о том о сем. Он был уверен, что мать Бетани не стала бы возражать, если бы знала, хотя он ни разу не спрашивал у нее разрешения. Что было очень предусмотрительно с его стороны.

Ключ от хижины лежал на балке над дверью, впрочем, он все равно не пригодился. Дверь была распахнута. Внутри пахло благовониями и кое-чем еще: вишневой гигиенической помадой, землей и вяленой говядиной. У двери стояла пара черных армейских ботинок.

Майлз расправил плечи. Надо признать, в этом вопросе он наконец-то повел себя разумно. Наконец-то. Потому что — и тут мы с Майлзом в кои-то веки сходимся во мнении — если мертвая девушка может выследить тебя где угодно, причем даже раньше, чем ты сам решишь туда отправиться, значит, нет никакого смысла удирать. Куда бы он ни пошел, она уже будет там. Майлз снял обувь, потому что при входе в хижину полагалось разуваться. В знак уважения. Он поставил свои ботинки рядом с армейскими и вошел. Навощенный пол из сосновых досок под босыми ступнями казался шелковым. Он опустил взгляд и увидел, что идет по волосам Глории Пальник.

— Прости! — воскликнул он. Он извинялся сразу за многое. Прости, что наступил на твои волосы. Прости, что удрал и бросил тебя в «Севен-Элевен», хотя обещал, что не буду. Прости, что так смертельно несправедливо поступил с тобой. Но самое главное, прости, мертвая девушка, что вообще раскопал твою могилу.

— Не стоит об этом, — отмахнулась мертвая девушка. — Хочешь мяса?

Тут Майлз осознал, что проголодался.

— Еще как, — ответил он.

В нем постепенно стало крепнуть чувство, что при других обстоятельствах эта мертвая девушка могла бы вызвать у него симпатию, даже несмотря на ее надоедливые, вездесущие волосы. В ней есть стиль. Чувство юмора. В ней, кажется, есть все, что его мать называла «сынок, держись за таких», а специальный словарь для развития речи — «силой личности». Майлз с легкостью распознавал это качество. В нем и в самом оно присутствовало в немалых количествах. К тому же, мертвая девушка была невероятно хороша собой, если не обращать внимания на волосы. Может, вы разочаровались в Майлзе? Думаете, раз ему так понравилась мертвая девушка, — это предательство? Сам-то Майлз именно так и думал. Что это предательство. Но еще он думал, что мертвая девушка вполне могла вызвать симпатию даже у Бетани. По крайней мере, Бетани наверняка бы понравилась ее татуировка.

— Как дела со стихотворением? — осведомилась мертвая девушка.

— С Глорией рифмуется не так уж много слов, — заметил Майлз. — Или с твоей фамилией. Пальник.

— Спальник, — сказала мертвая девушка. У нее между зубов застрял кусочек говядины. — Магнолия.

— Может, тогда сама напишешь эти дурацкие стишки? — вспылил Майлз. Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь почти бесшумным скольжением волос по сосновому полу. Майлз сел, предварительно проведя по полу рукой, так, на всякий случай.

— Ты собиралась рассказать мне что-нибудь о своей жизни, — напомнил он.

— Скучная, — сказала Глория Пальник. — Короткая. Окончена.

— Не слишком-то много материала для работы. Разве что ты хочешь на выходе получить хокку…

— Расскажи мне о той девушке, которую ты пытался откопать, — попросила Глория. — Той, которой ты посвящал стихи.

— Ее звали Бетани, — ответил Майлз. — Она погибла в автокатастрофе.

— Она была хорошенькая? — спросила Глория.

— Ага, — подтвердил Майлз.

— И очень тебе нравилась, — добавила Глория.

— Ага, — сказал Майлз.

— А ты вообще уверен, что ты поэт? — усомнилась Глория.

Майлз молчал. И остервенело грыз свой кусок говядины. На вкус мясо напоминало землю. Может, он напишет об этом стихотворение. И уж тогда-то Глория Пальник поверит.

Наконец он проглотил мясо и спросил:

— Как ты оказалась в могиле Бетани?

— А я откуда знаю? — ответила она. Девушка сидела напротив него, привалившись к бетонному Будде размером с трехлетнего младенца, только гораздо толще и святее.

Волосы свисали ей на лицо, прямо как у героини японских ужастиков. — Ты что, думаешь, мы с Бетани поменялись гробами просто так, по приколу?

— А Бетани, она теперь такая же, как ты? — спросил Майлз. — У нее тоже странные волосы, и она тоже гоняется за людьми и пугает их просто так, по приколу?

— Нет, — сказала мертвая девушка сквозь завесу волос. — Не просто по приколу. Хотя что плохого в том, чтобы слегка поразвлечься? Со временем становится тоскливо. И почему это мы должны перестать веселиться? Только потому, что умерли? На том свете не особенно-то много радостей, к твоему сведениию. Никаких тебе вечеринок, дьявольских коктейлей и настольных игр.