Милые чудовища - Линк Келли. Страница 6

Мертвая девушка покинула город на рассвете. Я не скажу вам, куда она направилась. Может, она нанялась в цирк и исполняла опасные акробатические трюки на трапеции — отличное применение для ее волос, чтобы не скучали и не строили планы по уничтожению всего прекрасного, чистого и доброго на земле. Может, она обрила голову, отправилась в паломничество в какой-нибудь дальний буддистский монастырь и вернулась оттуда героиней боевика — девушкой с темным прошлым, владеющей каким-то убийственным боевым искусством. Может, время от времени она посылала своей матери открытки. Может, она писала их прямо в ходе цирковых представлений, окуная кончики волос в чернильницу. За этими открытками, не говоря уж о свитках с ее каллиграфическими письменами, теперь вовсю охотятся коллекционеры. У меня есть две таких.

Майлз на несколько лет прекратил писать стихи. Он так и не вернулся за своим велосипедом. Он сторонился кладбищ и девушек с длинными волосами. Последние сведения о нем, которые дошли до меня — это что он работает на одном телеканале, пишет тематические хокку для прогнозов погоды. Одно из самых известных его хокку посвящено тропическому урагану «Сьюзи». Звучит оно примерно так:

Колдуны из Перфила

Женщина, продававшая на рынке Перфила травяные корзиночки с пиявками и маринованную свеклу, отнеслась к тетушке Лука с сочувствием.

— Сама управляешься, моя дорогая?

Тетушка Лука кивнула. Она все еще держала в руках сережки и надеялась их кому-нибудь сбыть. Поезд на Квал уходил утром, а билеты нынче не дешевы. Ее дочь Хальса, двоюродная сестра Лука, дулась. Она хотела, чтобы сережки достались ей. Близнецы держались за руки и глазели по сторонам.

Лук думал, что свекла красивее, чем сережки его матери. Свекла была приятнее на вид, бархатистая и загадочная, будто маринованные звезды в сверкающих банках. Луку за весь день так и не случилось поесть. Его желудок был пуст, а голова полна мыслями о рыночной толпе. О Хальсе, мечтавшей о сережках; о равнодушной любезности рыночной торговки; о тревогах его тетушки, от которых любого взяла бы тоска. За другим прилавком стоял мужчина, у него болела жена. Она кашляла кровью. Мимо прошла девушка. Она думала о мужчине, ушедшем на войну. Он уже не вернется. Лук снова задумался о свекле.

— Заботишься о детях, значит? — продолжала торговка. — Настали нелегкие времена. Откуда вы с этим выводком взялись-то, а?

— Из Лэббита, а до того — из Ларча, — ответила тетушка Лука. — Мы пытаемся добраться до Квала. Там семья моего мужа. У меня на продажу вот эти сережки и подсвечники.

Женщина только головой покачала.

— Никто их не купит, — сказала она. — А если купит, то не даст хорошей цены. Рынок переполнен беженцами, все распродают остатки своего скарба.

— Так что же мне делать?! — воскликнула тетушка Лука. Она не ждала ответа, но торговка сказала:

— Сегодня на рынок опять явится человек, скупающий детей для колдунов из Перфила. Он платит неплохие деньги, и, говорят, с детьми там обращаются как следует.

Все колдуны странные, но колдуны из Перфила страннее всех. Они строят в болотах Перфила высокие башни и живут там, как отшельники, в одиноких маленьких кельях на самом верху. Они редко спускаются вниз, и никто не знает наверняка, на что годна их магия. Над болотами по ночам мотаются зыбкие огни, похожие на шары тошнотворно-зеленого пламени, охотятся неизвестно за чем. Иногда башни рушатся, и тогда над расколотыми камнями, словно призрачные белые руки, протягиваются колючие сорняки и кувшинки, а потом болотная жижа постепенно заглатывает обломки.

Всем известно, что там, под болотной грязью, таятся кости колдунов, а рыбы и птицы, живущие на болоте, — весьма причудливые создания. В них скрыта магия. Мальчишки подзуживают друг друга сходить на болота порыбачить. Иногда какому-нибудь храбрецу удается что-нибудь поймать в мутных, грязных болотных лужах, и тогда рыба обращается к нему по имени и умоляет отпустить ее. Если не дать рыбе уплыть, она, хватая ртом воздух, скажет тебе, когда и как ты умрешь. А если приготовить и съесть ее, тебе приснятся сны колдунов. А вот если рыбу отпустить, она раскроет тебе тайну.

Вот что жители города Перфил рассказывают о колдунах из Перфила.

Всем известно, что колдуны из Перфила разговаривают с демонами, не терпят солнечного света, и еще у них длинные подвижные носы, как у крыс. Они никогда не моются.

Всем известно, что колдунам из Перфила многие сотни лет. Они сидят в своих башнях, свесив из окон удочки, и с помощью магии приманивают добычу. Рыбу они едят сырой, а потом выкидывают рыбьи кости в окно, точно так же, как выкидывают содержимое ночных горшков. У колдунов из Перфила мерзкие привычки и совершенно никаких манер.

Всем известно: когда колдунам из Перфила надоедает рыба, они принимаются есть детей.

Вот что Хальса рассказала своим братьям и Луку, пока тетушка Лука торговалась на перфильском рынке с секретарем колдуна.

Секретаря колдуна звали Толсет, на поясе он носил меч. Это был чернокожий мужчина с бело-розовыми пятнами на лице и на тыльной стороне ладоней. Лук никогда прежде не видел двухцветных людей.

Толсет дал Луку и его двоюродным братьям по конфете.

— Умеет ли кто-нибудь из них петь? — спросил он у тетушки Лука.

Та ответствовала, что петь дети должны. У близнецов, Мика и Бонти, были сильные и чистые сопрано, а когда пела Хальса, все на рынке затихали и вслушивались. Голос Хальсы был как мед, и как солнечные лучи, и как сладкая вода.

Лук петь любил, правда, никто не любил его слушать. Когда настал его черед, он раскрыл рот и вдруг вспомнил о матери. К глазам подступили слезы. Песня, лившаяся из его гортани, была незнакома ему самому. Даже наречие было какое-то не такое. Хальса скосила глаза и показала ему язык. Лук все пел.

— Хватит, — оборвал мальчишку Толсет и ткнул в его сторону пальцем. — Ты, парень, квакаешь как жаба. Молчать умеешь?

— Он вообще тихий, — заверила тетушка Лука. — Его родители умерли. Ест он немного, зато достаточно сильный. Он родом из Ларча. И еще он не боится, прошу прощения, колдовского сословия. В Ларче колдунов нету, но его мать умела с легкостью находить потерянные вещи. И на коров чары накладывала, чтобы скотина всегда возвращалась домой.

— А лет ему сколько? — осведомился Толсет.

— Одиннадцать, — ответила тетушка Лука, и Толсет хмыкнул.

— Для своего возраста мал, — он окинул Лука придирчивым взглядом. Потом покосился на Хальсу: та стояла, скрестив руки на груди и скорчив недовольную гримасу. — Ну что, пойдешь со мной, парень?

Тетушка слегка подтолкнула Лука, и тот кивнул.

— Прости, что так вышло, — сказала мальчику тетушка, — но тут уж ничего не попишешь. Я обещала твоей матери, что как следует тебя пристрою. Это самое лучшее, что я могла сделать.

Лук ничего не сказал. Он знал, что тетушка продала бы секретарю волшебника и Хальсу и еще сочла бы это большой удачей для дочки. Однако тетушка все же обрадовалась, когда Толсет выбрал Лука, а не девочку. Это читалось у нее на лице.

Толсет заплатил тетушке двадцать четыре медных рыбки — чуть больше, чем ушло на похороны родителей Лука, но чуть меньше, чем отец Лука заплатил за самую лучшую из своих дойных коров два года назад. Знать цену вещам очень важно. Корова уже успела умереть, как и отец Лука.

— Веди себя хорошо, — сказала тетушка. — Вот, возьми. — Она сунула Луку сережку его матери. В форме змеи. Кончик изогнутого хвоста помещался у змеи во рту. Лук, сколько себя помнил, все гадал, не удивляется ли сама змея своей судьбе: провести целую вечность с собственной плотью во рту — это вам не шутка. А может, она не удивляется, а постоянно злится, прямо как Хальса.