Повелитель драконов - Функе Корнелия. Страница 35

— Ты видел? — взволнованно спросила его Серношерстка.

— Что? — сказал он и поглядел вслед стае дельфинов, которые пересекли им дорогу.

— Да ворона же! — прошипела Серношерстка. — Погляди наверх. Его трудно не заметить!

Бен посмотрел на небо.

— И правда! — удивленно пробормотал он. — Это действительно ворон.

— Он нас преследует! — прорычала Серношерстка. — И уже довольно долго. Я уверена. У меня с самого начала путешествия было подозрение, что за нами следит такой вот кривоклювый. И я постепенно убеждаюсь, что белая крыса была права. Их кто-то посылает. Что, если это золотое чудовище? Что, если вороны — его шпионы?

— Не знаю, — Бен прищурился. — Звучит довольно дико.

— Да? А те вороны, что закрыли луну? — спросила Серношерстка. — Когда драконы хотели улететь? Это ведь были вороны, правда, змей?

Морской змей кивнул и поплыл медленнее.

— Черные птицы с красными глазами, — прошипел он. — Они до сих пор иногда появляются на побережье.

— Слышишь? — Серношерстка сердито закусила губу. — Моховик зеленый! Был бы у меня камень! Уж я бы сумела отвадить этого черноперого!

— У меня есть камень, — сказал Бен. — В рюкзаке. В мешочке, где чешуя. Мне его подарили горные гномы. Но он совсем маленький.

— Ничего, — Серношерстка вскочила и заскользила по спине змея обратно к Лунгу.

— Но ты же не добросишь камень так высоко! — сказал Бен, когда она вернулась с его рюкзаком. Серношерстка только засмеялась. Она порылась у Бена в рюкзаке и нашла мешочек. Камень был и вправду маленький, чуть больше птичьего яйца.

— Эй! — Мухоножка встревоженно высунул из рюкзака острый нос. — Что ты собираешься делать с камнем, морда мохнатая?

— Хочу отделаться от одного ворона, — Серношерстка раз-другой плюнула на камень, растерла слюну и снова плюнула. Бен недоумевающе смотрел на нее.

— Не надо, не бросай! — прошептал Мухоножка из рюкзака. — Вороны очень обижаются на такие вещи.

— Вот как? — Серношерстка пожала плечами и стала, играя, перекидывать камень из одной лапы в другую.

— Правда! — голос у Мухоножки зазвучал так пронзительно, что Лунг приподнял голову, а Бен удивленно посмотрел на гомункулуса. Даже змей повернулся в их сторону.

— Вороны, — запинаясь, выговорил Мухоножка, — вороны злопамятны… мстительны… По крайней мере, те, которых я знаю.

Серношерстка подозрительно поглядела на него:

— Ты, видать, многих из них знаешь?

Мухоножка вздрогнул.

— Да не то… не то чтобы… — пролепетал он. — Но… мне говорили.

Серношерстка только презрительно покачала головой и подняла глаза к небу. Ворон подлетел ближе. Он описывал круги все ниже. Бен мог уже ясно видеть его глаза. Они были красные.

— Слушай, Серношерстка! — сказал он с изумлением. — У этого ворона красные глаза.

— Красные? Ну что ж… — Серношерстка в последний раз взвесила камушек на ладони. — Мне это всерьез не нравится. Мы должны отделаться от этого типа, — она молниеносно размахнулась и запустила камнем в небо. Камень полетел прямо в ворона, ударил его в правое крыло — и прилип к перьям, как репей. Черная птица со злобным карканьем забила крыльями и закружилась по небу, словно потеряв ориентацию.

— Ну вот, — сказала Серношерстка, — этому пока найдется чем заняться.

Бен наблюдал, не веря своим глазам, как ворон все яростнее колотил клювом по крылу и наконец, кружась и заваливаясь на один бок, полетел прочь. Вскоре он превратился в точку на горизонте. Серношерстка хохотнула.

— Что может быть лучше слюны кобольда! — сказала она и побежала назад к Лунгу, чтобы немного подремать в его тени.

Морской змей снова опустил шею в прохладную воду, а Бен устроился под его гребнем и стал слушать истории. А Мухоножка сидел весь бледный в рюкзаке у Бена и с отчаянием думал о том, что ворон тоже прекрасно знает, как вызывать хозяина.

ГНЕВ КРАПИВНИКА

Крапивник был в ярости. Его унизанный шипами хвост так колотил по песку пустыни, что вокруг стояло облако желтой пыли, а Галькобород, закашлявшись, опустился на колени между его рогов.

— Р-р-р-р! — рычал он, ступая огромными лапами через дюны Великой пустыни. — Дьявол и адский огонь, что наговорил мне этот паученогий дурак? Их укрытие находится в дне пути от оазиса? Так почему же я брожу тут уже больше двух дней и стер уже все когти о раскаленный песок?

Пыхтя, он остановился на гребне очередной дюны и посмотрел вдаль на пустыню. Его красные глаза слезились от жары, но панцирь оставался холодным как лед, хотя солнце нещадно палило с вышины.

— Может быть, джинн солгал! — воскликнул Галькобород. Он безостановочно сметал песок с золотой чешуи Крапивника, но ветер пустыни работал проворней, куда проворней. Сочленения Крапивника трещали и скрипели, как будто их много месяцев не смазывали маслом.

— Может быть, может быть! — прорычал Крапивник. — А может быть, этот безмозглый гомункулус все не так понял, — он поднял глаза к палящему солнцу. В небе над ними кружились коршуны. Крапивник открыл пасть и пустил на них свое вонючее дыхание. Словно пораженные молнией, птицы посыпались вниз и упали прямо в открытую пасть чудовища.

— Одни коршуны да верблюды, — прочавкал он. — Когда же мы найдем наконец что-нибудь вкусное?

— Ваше золотое сиятельство! — Галькобород вытащил несколько Коршуновых перьев, застрявших у Крапивника между зубами. — Я знаю, вы доверяете Мухоножке, но… — он смахнул с носа капельки пота, — но что, если…

— Что? — спросил Крапивник. Гном поправил шляпу.

— Я думаю, этот бледнолицый Паученожка солгал вам, — заявил он со значительным выражением на лице. — Да, я так думаю.

Крапивник застыл на месте как громом пораженный:

— Что?

— Я готов побиться об заклад! — Галькобород плюнул на свою тряпку. — Больно странно он выглядел при последнем докладе.

— Чушь! — Крапивник отряхнул песок с чешуи и зашагал дальше. — Паученожка никогда на такое не решится. Он же трус. Он слушается меня с тех пор, как появился на свет. Нет, он своим мушиным умом что-нибудь не так понял, в этом дело.

— Как вам угодно, ваше золотое сиятельство, — пробурчал гном в бороду. — Вы ведь, ваше золотое сиятельство, всегда правы. Раз вы говорите, что он не осмелится, значит, он не осмелится. Давайте дальше жариться в этой пустыне.

— Заткнись! — Крапивник заскрежетал зубами, осматриваясь. — Во всяком случае, он был лучшим чистильщиком панциря, чем ты. Ты вечно забываешь постричь мне когти. И не умеешь рассказывать о моих подвигах.

В гигантском облаке пыли он катился вниз по дюнам. Крошечные блуждающие огоньки кружились вокруг него, как мошки, и стрекотали слабенькими голосками о тысячах путей, которые могут вывести его из пустыни. Галькобород сбился с ног, отгоняя их от головы своего хозяина.

— Эй, хватит сметать песок мне в глаза, чистильщик панциря, — рявкнул Крапивник и заглотил дюжину блуждающих огоньков, которые неосторожно залетели ему в пасть. — Я от твоей метелки никак не разгляжу, есть ли в этой чертовой пустыне хоть где-нибудь вода.

Он вновь остановился и, моргая, уставился на песок, расстилавшийся, словно желтое море, до самого горизонта.

— Р-р-р-р! Я сейчас просто лопну от злости! Нигде ни капли воды. Эдак я отсюда вообще не выберусь! Я за всю жизнь не бывал в такой безнадежной суши! — от ярости Крапивник затопал ногами, но на песке это звучало не особенно впечатляюще. — Мне нужно немедленно что-нибудь разорвать! Разорвать зубами, когтями, в клочья, растоптать!

Галькобород озабоченно оглянулся. Разрывать зубами было решительно некого — за исключением его самого. Но Крапивнику явно было нужно что-нибудь покрупнее. Он повел слезящимися глазами и увидел кактус, торчащий из песка, словно столб. Со злобным рычанием он бросился к нему.

— Стойте, ваше золотое сиятельство! — крикнул Галькобород, но было уже поздно. Крапивник с наслаждением вонзил зубы в кактус — и с воем отпрянул. Тысячи мелких игл вонзились ему в десны — единственное место на его теле, не защищенное панцирем.